Центр круга - Slav

Том осторожно поглядывал в сторону дома мисс Вудгроуз, там у калитки сестра Люк с каменным лицом расспрашивала хозяйку. Или допрашивала?.. У сестры Люк эти понятия равноценны, с таким‑то характером нужно рождаться мужчиной, становиться профессиональным солдатом или констеблем. Ее слова хуже клещей, всю душу вытянут. Мисс Вудгроуз простодушна, и присутствие в ее доме второго сироты раскроется быстро.

По виску поползла капелька пота, но это и все, больше ничто не выдало его беспокойства. Том заставлял себя дышал глубоко, сердце стучало размерено, во взгляде ни суеты, ни страха, руки скрещены за спиной, плечи расправлены. Такие гордецы даже с костра инквизиции плевали в лица мучителям.

И мы будем плевать, успокаивал себя Том, с трудом протолкнул комок в горле.

Сестра Люк, наконец, отошла от мисс Вудгроуз, по непроницаемому лицу ничего не понять, но и идет не к нему, а к сестре Маргарет. Том незаметно придвинулся ближе к ним.

Сестра Люк заговорила резко, будто ворона закаркала:

— Совсем из ума выжила.

— Так все плохо? – неопределенно уточнила сестра Маргарет, лицо при этом выражало крайнюю обеспокоенность.

— Да, не с Реддлом, – фыркнула сестра Люк презрительно, – а с ее головой. К Реддлу у нее претензий нет, напротив, хвалит не нахвалится… А сама путается в именах. То Томом назовет, то… каким‑то Тони. Все про завтрак лопочет, про то, как мальчики кусты стригли. Откуда мальчики? Реддл здесь один был.

— Зрение должно быть…

— Голова, – отрезала сестра Люк убежденно. Стрельнула на мисс Вудгроуз взглядом, полным неуместного превосходства, подбоченилась: – Даже благих женщин мирская жизнь неисправимо портит.

Сестра Маргарет смолчала, лишь покивала сочувствующе.

— А эти… – заговорила вновь сестра Люк, – супруги Коузи… еще не вернулись?

— Никто не открывает, – ответила сестра Маргарет угодливо. – Соседка заверяет, что мистер Коузи уехал ранним утром, а миссис Коузи, по ее словам, тяжело больна, с кровати не встает уже второй месяц.

— В любом случае дом останется за Реддлом. Одному с двумя домами тоже непросто будет управиться…

Разговор перешел в русло будничных проблем, и Том не стал слушать, в ушах затеивался тихий звон. Нервы те же струны, тоже рвутся от сильного натяжения. На секунду закрыл глаза, позволил себе свободно выдохнуть, легкие даже заныли от боли. Еще бы чуть–чуть и…

В плечо, словно иголкой, кольнуло, Том вздрогнул – до боли знакомое ощущение. Чужой взгляд, пристальный, недоброжелательный, любопытный. Резко оглянулся.

Позади него стоял Николас, и, наглец, даже не захотел притвориться, что взгляд его случаен.

— Что еще? – спросил Том грубо.

— Как тебе это удается?

Николас не изобличал, ни язвил, просто спрашивал. Но настроения объясняться или пересказывать этот день вновь не было совершенно, не осталось и сил на диспуты. Голос Тома звучал холодно и требовательно, словно каждую минуту ожидал вопроса с подвохом:

— А именно?

— Притягивать к себе всеобщее внимание, – сказал Николас, мотнул головой: – Не самым удачным образом, замечу.

Том никак не мог уловить нить разговора, глаза еще следили за окружающими, за их лицами, так должно быть оглядывается зверь в клетке, в поисках опасности.

— Точнее можешь?

— Могу, – согласился Николас легко. – В первый же день общественно полезной работы в Офэнчестере умирает пенсионер. Пенсионер, к которому от приюта Сент–Кросс выделен сирота для помощи. А имя этому сироте Том Реддл. Тот самый странный Реддл. Какое роковое совпадение! Судьба, прям‑таки!

Том, наконец, понял, по спине побежали мурашки, но голос не дрогнул:

— Он старик. Мог умереть в любой момент…

— …но умер сегодня.

Том повернулся к Николасу, заметил разозлено:

— Еще утром этот участок принадлежал Харроу, мы поменялись.

На Николаса это не произвело впечатления, ни толики удивления.

— А умер бы мистер Дикрепит, если бы на этом участке остался Харроу?.. Вот какой вопрос сейчас в головах всех сирот и монахинь. Вот что должно всерьез тебя беспокоить, Том.

Николас не ждал ответа, сразу же отошел к другим сиротам. Небось, гордится, что предупредил, выполнил долг дружбы.

Том опять стоял особняком, спина прямая, будто ничего и не произошло.