Когда цветут реки - Лев Рубинштейн

— Конечно, я сделал это. Впрочем, я не думаю, чтобы нашему цветному другу пришло в голову бежать. У него не хватит соображения.

Как раз в эту минуту Ю обдумывал, как ему бежать. Он тщательно ощупал окошко и пришел к заключению, что в него можно пролезть без труда. Только это надо было сделать не слишком рано, чтобы его не заметили на палубе, и не слишком поздно, когда Уорд может вернуться в каюту.

Звезда Цзиньсин поднялась выше.

Ю терпеливо ждал еще около часа. Голоса людей доносились с высокой кормы. Рулевой-китаец подшучивал над заморскими чертями в их присутствии по-китайски. Уорд и Джонс, видимо, его не понимали и отвечали на его шутки невпопад. Иногда слышался сдержанный смешок Фу.

Ю просунул в окошко голову и осмотрелся. Никого! Самое главное — просунуть плечи…

Плечи прошли не сразу. Пришлось высунуть сначала правое и изогнуться самым диковинным образом. Тогда с трудом прошло и левое. Не всякому мальчику удалось бы это сделать, но Ю был тонок и гибок, как речной тростник. Через минуту он стоял на палубе.

Пахло сырыми досками. Чуть поскрипывал влажный якорный канат.

На тайпинском берегу двигались цветные фонари — вероятно, караульный обход. Отражения фонарей дробились в мелкой прибрежной волне. Ю подбежал к борту. Плыть ему предстояло немало. Впрочем, в детстве ему случалось плавать и дальше, да еще по быстринам.

Несколько секунд мальчик смотрел на дальние фонари завороженным взглядом. Тусклые цветные пятна на волнах манили его больше, чем яркие звезды, которые сияли над медленно движущимися водами Янцзы. Так чувствует себя заблудившийся человек, впервые увидевший полоску зари над темными полями.

Ю считал себя сиротой. Он думал, что его родственники погибли в Долине Долгих Удовольствий. Он шел в царство крестьян не потому, что надеялся встретить там родных или знакомых, а потому что рабство в торговом квартале Шанхая и иностранные пушки научили его многому. Он предпочел бы умереть, чем вернуться в Шанхай.

«Они, наверно, будут стрелять», — думал он, бросаясь в воду.

Он не ошибся. Как только раздался всплеск, Уорд сразу же очутился на борту возле своей каюты.

— Черт вас подери, Джонс! — кричал он. — Я же сказал вам, чтобы вы заперли мою дверь!

— Она заперта, Фред, — отвечал Джонс.

— Однако он удрал!..

Вслед за этим грянул выстрел, другой, третий… Пули поднимали фонтанчики вокруг Ю. Он нырнул и выплыл снова.

На тайпинском берегу началось движение. Кто-то выстрелил в воздух. Ю работал руками изо всех сил.

Вода забила ему уши, он ничего не слышал и почти ничего не видел. Его зацепили крюком и втащили в лодку. Кто-то сильно встряхнул его и бросил на скамейку. Когда Ю пришел в себя и протер глаза, он увидел при мутном свете фонаря намокшие бакенбарды и остроконечный подбородок Уорда.

— Ну, любезный друг, — сказал Уорд, похлопывая его по плечу, — на этот раз твой бывший хозяин Фу оказался умнее нас всех. Пока я тратил заряды и привлекал внимание тайпинских караулов, он догадался тихо спустить этот ялик… Все идет хорошо. Джонс, не забудьте связать его и поместить в трюм. О, да ты, кажется, собираешься кричать? Заткните ему рот! Ты глупец, мой юный китайский друг! Не так-то легко удрать от Уорда! Да и зачем тебе понадобились тайпины? Они скоро умрут от голода. Не веришь? Я никому не навязываю своих мнений. В этом отношении я демократ… Но подумай о том, какое будущее ждет тебя со мной! Если я буду императором Китая, ты станешь камердинером моего величества!

Часть третья

Тайпин тяньго

1. Отец встречает сына

Едва солнце скроется за краем горизонта, ночной караул зажигает у ворот Нанкина свечу красного воска. Когда она догорит и погаснет, массивные, окованные железом половинки городских ворот задвигаются толстыми засовами, а на скобах вешаются тяжелые замки.

Тайпинские часовые протяжно перекликаются всю ночь. Их голоса слышны на всем протяжении городских стен, звуки несутся от ворот к воротам, над каналами, где дремлют небольшие лодки окрестных земледельцев.

Стены Нанкина тянутся на несколько десятков километров. Облицовка их из крупных каменных плит сохранилась в неприкосновенности со времен Минов. Один из императоров этой династии отдал приказ, чтобы между плитами нельзя было просунуть соломинку. За неисполнение этого приказа строителю грозила смерть. Стены были созданы на славу, плиты прилажены плотно, а крестьяне, согнанные из соседних деревень и даже из соседних провинций, с заунывными криками таскали на веревках громадные камни в течение пятидесяти лет.

Выросла исполинская стона с узорчатыми гребнями многочисленных крыш на башнях. Каждые ворота представляли собой форт. Впоследствии на башни были по-ставлены пушки.

Китайская поговорка гласит: «Если два всадника отправятся утром от ворот Нанкина в противоположные стороны и будут ехать вдоль стен, то только вечером они встретятся вновь». Это не преувеличение — стены имеют множество выступов и делают самые неожиданные повороты.

Днем возле этих ворот гудит ярмарка. Здесь продают платье, посуду, веера, браслеты, шляпы, жареную рыбу, паровые пироги, фисташки, кур, зажаренных вместе с головой… Здесь на каждом шагу плюются паром передвижные кухни, пестреют флажки, мелко перебирают копытами низкорослые лошадки — пони, на которых сплошь да рядом можно увидеть женщин с саблями и кинжалами. Огромные охапки речного тростника движутся словно сами собой, скрывая своей громадой крошечного ослика, который их везет. Тростниковая гора закрывает почти весь черный проем ворот. Хозяин ослика показывает караульному деревянную дощечку-пропуск, привязанную к поясу. Это житель города. Деревенские люди располагаются перед воротами; здесь же торгуют, едят и даже спят. По каналам и рвам не прекращается движение лодок — сампанов. Лодочники, налегая на шесты, распевают во все горло.

Но ночью все это пропадает, словно сметенное порывом ветра. Луна льет свои медные лучи на башни и изогнутые коньки крыш. Ветер шевелит большие желтые листы воззваний и указов, но не может сдвинуть с места гигантский плакат, на котором красной краской начертаны красивые иероглифы:

«Небесный отец, старший брат и небесная династия суть господа навеки. Небесное Царство да пребудет вечно и повсеместно».

Это слова Хун Сю-цюаня. Они написаны повсюду: на стенах крепостей, на воротах дворцов, на парусах лодок, на флагах, повозках, палатках и пристанях. Хун непрерывно обращается к народу, но голоса его не слышно, а сам он скрывается в дальних покоях своего дворца.

Караульный солдат неподвижно стоит в нише у стены. Этот солдат не так уж молод. Он, вероятно, из «старых братьев». На груди у него написано его звание — «докладывающий о победе». На лице видны следы сабельных ударов. Это Ван Ян. Прошло много лет, и все еще идет война.

Проходя через деревни незнакомых ему, новых провинций, Ван Ян спрашивает у крестьян, что слышно с водой и рассадой, каковы виды на урожай. Ему показывают поля, вытоптанные цинской кавалерией, и могилы убитых на улице случайных прохожих.

— Они забирают все и убивают всех!

— Этот год будет счастливым. Говорят, в Небесном Государстве земельный налог не больше трети урожая?

Ван Ян подтверждает: да, не больше трети урожая. Он просит принести ему пучок рисовой рассады и перебирает его в своих грубых пальцах так, как женщина перебирает жемчуг.

— У вас рис лучше нашего, — говорит он, — да и воды у вас больше. Мы живем высоко над рекой, и нам очень много приходится работать на помпах. У вас столько каналов!

Его вежливо спрашивают, из какой он провинции, и он снова вспоминает горящую деревню.

— Это в ущелье Ушань, на верховьях реки, — грустно отвечает он. — Далеко от ваших мест… очень далеко… Давно не держал я в руках мотыги…

Крестьяне спрашивают, что будет дальше. Бывалому воину предлагают закурить трубку.

Ван Ян поднимает глаза и рассматривает великолепную усадьбу с массивными крепостными стенами и огромной, тяжелой дверью. Дверь раскрыта настежь, люди снуют по двору. Над воротами трепещет на ветру флажок с тайпинскими иероглифами.

— Помещик бежал со всеми своими домочадцами и наложницами, — объясняют ему.

— Оставил весь скот и орудия! — добавляют радостные голоса.

— И запасы риса!

— И праздничную одежду! И фарфоровую посуду!

— Теперь вся его земля наша!

— И пруды с карпами!

— И персиковые деревья…

— Постойте… — перебивает их Ван Ян. — Кто же всем этим распоряжается?

— Староста переписал все имущество и поставил стражников с палками. А что дальше будет, мы сами не знаем.

— Вы выберете себе нового старосту, к вам приедет уполномоченный, составит новые списки. Налог будете вносить раз в месяц, а у кого большая семья, тому налог снизят. У кого сыновья в армии, тот налога не платит.