Когда цветут реки - Лев Рубинштейн

В Сиккавейской общине были очень строгие порядки. Но запомнить эти бесчисленные строгие правила было не так уж трудно: здесь вообще почти все запрещалось, кроме работы. Когда Ю поступил в общину, ему дали поесть вовотоу[31] и уложили спать на солому. Пока он спал, на него брызнули «святой водой» и нарекли Юлием. После этого в книге крещений появилась запись о новообращенном китайском мальчике «около десяти лет» (Ю не знал, сколько ему лет). На этом заботы о новообращенном кончились. Дальше ему предстояло «выполнять свой долг». И Ю выполнял его.

Он вставал в 5 часов утра и замачивал огромное ведро бобов. После этого он помогал старшим воспитанникам готовить для «отцов» завтрак. Сам он получал в немытые руки небольшой кусок вовотоу и шел в церковь. После богослужения Ю выгонял гусей и уток к пруду на заднем дворе, потом рвал руками траву для кормления кроликов. Садовники режут траву ножами, но китайским мальчикам ножей в руки не давали.

Но вот уже 10 часов! Пора выпускать из загона скот, а затем — в курятник, собирать яйца. Сохрани господи съесть яйцо! Ведь это тяжелый грех: за это запрут в одиночку на сутки и кормить вовсе не будут. Яйца едят только «отцы». Новообращенным же полагается терпеть до обеда На обед только рисовая каша и порция подгнившей морковки. После обеда считается полезным молотить бобы, а потом опять в церковь. Что же после церкви? Сущие пустяки: печь хлеб для «отцов», загонять уток и гусей или чистить хлев для крупного скота. Вечером, на очередном богослужении, Ю обычно сильно клевал носом, но спать на молитве воспрещалось — за это легкий подзатыльник.

Добравшись до своего соломенного ложа, Ю иногда всхлипывал. В этом нет ничего удивительного, поскольку бедняге было всего «около десяти лет». Но самое страшное — это отчетливое сознание того, что ты одинок. В таких случаях иногда и взрослые плачут.

Ю спал тяжело. Ему постоянно снилось горное ущелье, в котором неумолчно ревет Янцзы, топот копыт маньчжурских всадников и далекое зарево на западе..

Через год Ю перевели на работу в мастерские. Это считалось отличием. Теперь ему уже не надо было гонять птицу и чистить хлев. Он вместе с другими мальчиками покрывал лаком маленькие коробочки и раскрашивал веера для китайского рынка. Мастерской заведовал отец да Силва.

Да Силва был грузный человек, весь обросший мясом и волосами. Волосы у него были прямые и жесткие, живот стоял круглым пригорком, словно каравай.

— Ну, китайские драконята, — кричал он на ребят в мастерской, — даром никто не ест хлеб господа нашего! Хотя вы и новообращенные, но идолы в вас сидят крепко. Никому не разрешается глазеть по сторонам! Даже тебе, Юлий, бывший Ван Ю, хотя ты думаешь, что раз тебя отец Салливен подобрал, то ты здесь фигура…

Ю ничего не отвечал. Он стал старше и смышленее. Он рисовал привычными штрихами фантастические растения на складном веере.

Отец Салливен состоял в общине «ключарем», то есть чем-то вроде казначея. Его все боялись из-за его высоких связей. Он был доверенным лицом всех европейских консулов в Шанхае.

Новообращенные Сиккавейской общины не ели хлеба даром. Шестнадцать китайских мальчиков работали с утра до вечера. Они были молчаливы, так как разговаривать было запрещено, да и не о чем. Разрешалось беседовать только на священные темы, и то если не было поста. Но так как ни один из шестнадцати китайских мальчиков толком не знал, кто такой Иисус Христос, то разговора на эту тему и не возникало. Отец да Силва не старался пускаться в божественную премудрость.

— Не имеет никакого смысла учить их истинной вере, — говорил он, — пусть лучше работают. А если их господь заберет к себе, то тем лучше. На том свете разберутся, кто из них праведник, а кто грешник.

И китайские мальчики умирали. За четыре года на глазах Ю умерло шестеро — не только от болезней, но и от истощения. В регистрационной книге Сиккавейской общины столбиком шли записи:

«Ли Хун-бо, номер 172. Не имеет родителей. Принят 4 октября 1853 года. Крещен и наречен Иоанном 4 ноября. Умер 14 ноября 1855 года от слабости».

«Тянь Вэй-минь, номер 211. Причина поступления: потерял родителей при беспорядках. Принят 8 мая 1854 года. Крещен и наречен Валентом 17 октября. Умер в тот же день. Причина смерти: истощение».

«Цзи Да-пин, номер 381. Причина поступления: просьба хозяина, торговца веерами. Принят 12 декабря 1856 года. Крещен и наречен Даниилом. Умер 22 апреля 1857 года. Причина смерти: хилое сложение».

Больных мальчиков отцы-миссионеры не любили. Самое страшное в мастерских Сиккавейской общины было заболеть чахоткой, дизентерией или трахомой. Больных помещали в изолятор, который ученики тайно называли «сыцзя», то есть «дом смерти». Оттуда никогда никто не возвращался.

Когда Ю спросил у да Силва, куда исчез его сосед по мастерской Чэнь Си-линь, святой отец поднял глаза к небу и сказал сокрушенно:

— Во-первых, его звали не Си-линь, а Сильвестр. Во-вторых, ему лучше, чем тебе, потому что его душа теперь в раю и о ней заботится пресвятая дева Мария. А в-третьих, как ты смеешь обращаться с вопросами к отцу-наставнику во время работы?

И Ю получил подзатыльник.

Итак, Ю работал и присутствовал на богослужениях. Богослужения были очень длинные и непонятные. Пока они продолжались, надо было стоять сложив руки на животе и изображать сладчайшее умиление.

Изредка приходил отец Салливен.

— Ну, сын мой, — говорил он, — как тебе нравится твое новое положение?

Ю однажды признался, что новое положение ему совсем не нравится.

— Ай-яй, как нехорошо, сын мой! — горестным голосом сказал отец Салливен. — А ведь мы заботимся не только о твоей плоти, но и о душе. Что было бы с тобой, если б господь бог не привел тебя в Сиккавейскую общину? Тебя убили бы на ближайшем перекрестке. Но это еще не самое главное, а хуже всего было бы твоей душе попасть в ад. Ты знаешь, что такое ад? Это такое место, где китайских мальчиков кормят одной только падалью и заставляют чистить свинарник с утра до вечера.

Ю подумал, что ад немногим отличается от Сиккавейской общины, но благоразумно промолчал.

— Когда тебе задают вопрос о твоем положении, ты должен отвечать: «Благодарю вас, мое положение хорошее». Не так! Что это за лицо? Подними глаза к небу и не говори, словно у тебя во рту манная каша. Еще раз!

— Благодарю вас, мое положение хорошее, — прогнусавил Ю, закатив глаза кверху.

— Ну вот… Как тебе нравится твоя пища?

— Благодарю вас, пища хорошая.

— Как тебе нравится твоя работа?

— Благодарю вас…

— Э, брось! — перебил его патер. — Она тебе вовсе не нравится. По правде сказать, я удивляюсь вашей выносливости. Работа у вас просто дрянь! Да и охота тебе было рождаться китайским мальчиком!

Самым большим неудобством для новообращенных был «господин Иисус Христос». Без него шагу нельзя было сделать. Утром надо было складывать руки и уверять его, что он обожаемый, а также вручать ему свое сердце. Днем надо было убеждать его, что он справедлив и что на него надеются. Перед едой надо было умолять его, чтобы он дал хлеб насущный, а после еды надо было благодарить его за то, что он напитал две сотни маленьких китайцев, как птиц небесных. Наконец, вечером следовало благодарить его за прожитый день.

Самого «господина Иисуса» при этом постоянно не было, а работы от всех этих молитв не убавлялось.

— Господин Иисус сидит за морем, — рассказывал сосед Ю по мастерской, — он очень богатый, потому что купцы платят ему много серебра, чтобы он не рассердился и не умер.

Бедному Ван Ю было уже «около тринадцати лет», когда отец Салливен привел в мастерскую моряка-американца. На нем были щегольская фуражка и золотые галуны. Лицо у него было жесткое, но правильное, даже красивое, серые глаза поблескивали каким-то странным светом, движения были резкие, но точные.

— Вот, капитан, наши воспитанники, — объяснял отец Салливен. — Они все прекрасно себя чувствуют и очень довольны своим положением. Вот, например, мальчик, по имени Юлий, бывший Ван Ю. Он из внутренних провинций — знаете, на верховьях этой реки… Юлий, сын мой, скажи мне, доволен ли ты своим положением?

— Благодарю вас, — загнусавил Ю, закатив глаза, — мое положение хорошее.

Моряк расхохотался.

— Однако вы их здорово вышколили, падре! — сказал он. — Они вполне похожи на идиотов. Отец Салливен поджал губы.

— Да благословит вас бог, капитан Уорд, — процедил он, — у вас странная манера разговаривать. Они выражают свои чувства в трафаретных китайских фразах, но это истинная правда. Я хотел бы, чтобы вы это приняли во внимание. Иезуиты ведут благую работу в Китае… Скажи, Юлий, сын мой, хотел бы ты удрать отсюда?

Ю хотел воскликнуть «Да хоть сию минуту!», но его внимание было поглощено большим револьвером в кобуре, который висел на поясе моряка. Ю никогда еще не видел шестизарядных кольтов.