Блэк Свон Грин - Дэвид Митчелл

Я не помню, какая новость шла после этой.

– Он сказал «девятнадцать человек». А сколько их там всего? – Прошептала мама сквозь пальцы.

Я знал ответ, ведь я вел свой «военный альбом».

– Около трехсот.

Джулия подсчитала в уме.

– Вероятность, что Том жив, более девяноста процентов.

Мама побледнела.

– Ох, его бедная мать. Она должно быть поседела уже.

– Да, и бедная Дэбби Кромби. – Сказал я.

– Причем здесь Дэбби Кромби? – Спросила мама.

– Дэбби – девушка Тома. – Сказала Джулия.

– Ох. – Выдохнула мама.

Для государств война – это раздел территории. Для солдат – это лотерея.

Было уже без пятнадцати восемь, а школьный автобус все не ехал. Пение птиц в кроне дуба было похоже на смесь звуков перестрелки с азбукой морзе. Шторы на втором этаже «Черного лебедя» отдернулись, и, мне кажется, я заметил лицо Исаака Пая, подсвеченное утренним солнцем. Он злобно смотрел на нас. Мы ждали Ника Юи, он всегда приходил последним, ведь он живет аж на Хейк Лэйн.

– Моя мама пыталась дозвониться миссис Юи. – Сказал Джон Туки. – Но у нее все время занято.

– Пол деревни пыталось ей дозвониться, – сказала Дафна Маддэн. – Наверно, поэтому никто и не смог.

– Да, – согласился я, – линия перегружена.

– Бум-бум-бум! – Начал скандировать Хлюпик. – Бум-бам-бум!

– Заткни свою пасть, Хлюпик. – Рявкнул Росс Уилкокс. – Или я тебя сам заткну.

– Не ори на Хлюпика. – Сказала ему Дафна. – Он не виноват, что у него винтиков не хватает в башке.

– Заткни свою пасть, Хлюпик! – Крикнул Хлюпик. – Или я тебя сам заткну.

– С Томом все в порядке, – сказал Грант Берч. – Мы бы давно уже знали, если бы что-то случилось.

– Да, – сказал Филипп Фелпс, – Мы бы давно уже знали.

– Фелпс теперь работает твоим ручным эхо, да? – Сказал Росс Уилкокс, и добавил: – С чего ты взял, что «вы бы давно уже знали»?

– А очень просто: я узнаю последние новости из первых уст. – Огрызнулся Берч. – Мой отец и отец Тома выросли вместе. Они общаются.

– Ну, коне-е-ечно, Берч. – Ухмыльнулся Уилкокс.

– Можешь мне поверить. – Берч все еще ходил с гипсом на запястье, поэтому Уилкокс мог свободно высмеивать его. Но… все мы знали, что Берч – злопамятный.

– Эй! Смотрите! – Гэвин Колли указал пальцем вдаль.

Гилберт Суинярд и Пит Рэдмарли появились на перекрестке.

– Они, должно быть, ходили на Хейк Лэйн. К дому семьи Юи. Хотели узнать, что с Томом, как у него дела.

Суинярд и Рэдмарли почти бежали.

Я хотел спросить «а где Ник?», но Палач заблокировал слово «Ник».

– А где Ник? – Спросил Даррен Крум.

Вдруг из кроны дуба с оглушительным шумом вылетели сотни птиц – так быстро, словно кто-то выстрелил ими. И все мы – все, кто стоял на остановке – подпрыгнули от испуга. Это выглядело очень странно: птицы описали над деревней круг, потом еще один – чуть длиннее, больше похожий на эллипс, и третий – чуть короче. Они летали по строго заданной траектории, словно исполняя чей-то странный приказ, а потом снова прошуршали у нас над головами и спрятались в кроне дуба.

– Может быть, Никсон разрешил Нику не приходить сегодня в школу? – Предположила Дафна.

Это была разумная догадка, но – потом мы увидели лица Суинярда и Рэдмарли.

– Твою м-мать… – прошептал Грант Берч.

– Я полагаю, вы все уже знаете, что… – мистер Никсон покашлял, прочищая горло, – что Томас Юи, выпускник нашей школы, был убит двадцать четыре часа назад в войне за Фолклендские острова. (он был прав – мы все знали. Когда мы ехали в школьном автобусе, Норманн Бэйтс включил радио, и мы услышали имя «Том Юи» в списке погибших)

– Томас Юи не был самым лучшим учеником, но и плохим его нельзя было назвать. Он влипал в истории, и в его личном деле есть записи о как минимум четырех проступках. И все же я могу сказать: мы с Томасом не держим (мрачная пауза)… не держали… (мрачная пауза)… зла друг на друга. Когда ко мне обратился сотрудник Королевского Военного Комиссариата с просьбой предоставить характеристику на Томаса, я, не покривив душой, написал о лучших качествах этого парня – о его храбрости и стойкости. Томас тоже ответил мне жестом доброй воли – он пригласил меня с женой в Портсмут, на церемонию отплытия крейсера «Ковентри». Никогда еще (по классу прокатился гул удивления – ученики не могли поверить, что у мистера Никсона есть жена, что в мире вообще существует женщина, которая по доброй воле вышла за него замуж. Мистер Никсон быстро подавил все шумы своим строгим взглядом)… никогда еще я не принимал приглашение на официальную церемонию с таким удовольствием и с такой гордостью. Попав в военную среду, изведав настоящей дисциплины, Томас, я помню, просто расцвел – он обрел там себя. Он вырос, возмужал и стал достойным представителем нашей школы и нашей деревни на службе у Ее Величества. Вот почему сегодня утром я чувствую тяжесть на сердце, тяжесть его смерти (мне показалось, или голос мистера Никсона дрогнул?) на борту крейсера «Ковентри». Тяжелое, тоскливое молчание в учительской и в этом зале говорят о том, что все вы тоже разделяете мое горе (мистер Никсон снял очки, и на секунду стал похож не на командира СС, но на человека, на уставшего отца). Семье Томаса я пошлю телеграмму с соболезнованиями, от имени нашей школы. И я надеюсь, что все вы, все, кто был близко знаком с семьей Юи, окажете им моральную и – если это необходимо – любую другую поддержку. Жизнь бывает жестокой, и все же нет ничего ужаснее, чем потерять сына или брата. (три девушки-одиннадцатиклассницы тихо плакали в углу. Мистер Никсон посмотрел на них, но в этот раз он, вопреки обыкновению, не использовал свой «заткнитесь-немедленно» взгляд. Он просто молчал – пять, десять, пятнадцать секунд. Я увидел, как переглянулись мисс Ронксвуд и мисс Вайч. «Он в порядке?» – взглядом спросила мисс Ронсквуд, и мисс Вайч чуть пожала плечами).

– Я надеюсь, – наконец, заговорил мистер Никсон, – что жертва, принесенная Томасом, заставит вас задуматься о насилии – военном или эмоциональном – и о его последствиях. Я надеюсь, что вы запомните этот случай – и поймете, что очень часто совершенно невинные люди платят по счетам других людей и умирают за других, менее достойных. Войны не возникают из ниоткуда. И поверьте мне, есть сотни людей, которые должны ответить за то, что произошло, за то, что не смогли предотвратить катастрофу. Я так же надеюсь, что теперь вы научитесь отличать настоящую жизнь от того, что… мы… нам… нам говорят с трибун… эти… эти эгоистичные п-позеры. – Никсон окинул взглядом зал. – Это все. – Он кивнул мистеру Кемпси, сидящему за пианино. Мистер Кемпси сказал нам открыть наши тетрадки с гимнами, и мы запели «О, услышь нас, когда мы взываем к тем, кто в опасности в море». Мы стояли и пели – в память о Томе Юи.

Обычно собрания в актовом зале состоят в основном из морализаторских речей, вроде «помогать людям – это хорошо» или «даже неудачник может преуспеть в жизни, если не будет сдаваться». Но сегодня… я не уверен, что даже учителя до конца поняли речь мистера Никсона.

Смерть Тома Юи убила во мне интерес к войне. Не было никакой возможности доставить его тело в Ворчестершир, поэтому хоронили его там, на островах, за которые он сражался. Жизнь так и не вернулась в нормальное русло. Переживать за «абстрактных» солдат – легко. Но когда кто-то умирает взаправду – это невыносимо. Войны длятся месяцы и годы. Вьетнамская длилась больше восьми лет. А сколько будет длиться наша? На островах уже окопалось 30-тысячное аргентинское войско. Наше войско насчитывает только 6000, и они до сих пор сражаются за свои позиции. Два из трех наших грузовых вертолетов, «Чинуков», пропали, когда был потоплен крейсер «Атлантика», и нашим солдатам пришлось пешком идти до Порта Стэнли. Черт, да даже у Люксембурга, я думаю, найдутся пара-тройка вертолетов! Почему у нас их нет? Ходят слухи, что Аргентинские пехотинцы отрезали все морские пути и вообще всю связь с островом Вознесения. И теперь у нас кончается горючее (это просто смешно). Гора Кент, Горы Близнецы, гора Тамблдаун – все эти укрепления совершенно не подготовлены для обороны. Брайан Ганрахан говорит, что единственное укрытие для пехотинца в той местности – это огромные валуны. Наши вертолеты не могут оказать поддержку с воздуха из-за тумана, снега, града и штормового ветра. Погода там нелетная, как в Дартмуде в январе. Военные не могут нормально окопаться – земля каменистая и к тому же промерзла на несколько метров вглубь, и несколько солдат даже получили травмы, пытаясь выкопать траншею (мой дедушка однажды рассказал мне, как его отец копал траншею в Пашендале в 1916 году). А восточная часть островов давно превратилась в настоящее минное поле. Заминировано все – пляжи, мосты, овраги. По ночам вражеские снайперы выходят на охоту, и ландшафт то и дело озаряется вспышками выстрелов, искрит, как провод при коротком замыкании. Пули градом летят во все, что начинает двигаться. Арги так транжирят патроны, словно у них бесконечный боезапас. Кроме того, наши люди не могут просто бомбить здания – мы ведь должны освобождать мирных жителей, а не убивать их. А их там не так уж и много. Генерал Галтиери знает, что зима на его стороне. Со своего балкона он кричит толпе, собравшейся на площади, что Аргентина будет драться до последней капли крови, до последнего выжившего.