Синеокая Тиверь - Дмитрий Мищенко

– Желаю, чтобы каждый из вас, получив удел, взял на себя сооружение вежи и острога при ней. Помните, вам надлежит не только стоять на границах – жить, поэтому сделайте все, чтобы вести хозяйство. Людей будет достаточно, воспользуйтесь этим и возведите надежные тверди. А еще запомните – волости ваши должны стать настоящей стеной против ромеев, не ограничивайтесь сооружением острогов и веж, посадите в своих уделах тиверский люд – челядь, поселян, даже татей, если они откажутся от разбоя. Это будет ваша самая надежная твердь.

– Славно! Мудро и славно!

Князь поднял руку: он не все еще сказал.

– Хочу видеть вас надежной опорой на границах, а значит – опорой земли и стола. Поэтому повелеваю: идите и утверждайтесь, будьте властелинами и заодно – воеводами, каждый со своей вежей и со своей дружиной. А когда утвердитесь, тогда и спросим ромеев: зачем ходили на нашу сторону и что искали на нашей стороне?..

– Правду говоришь, княже! Пусть славится Тиверь и тиверская мощь на Дунае!

– Хвала князю Тивери! Слава и хвала!

Сколько пили той ночью, столько и провозглашали здравицы своему предводителю. Довольны были услышанным.

Даже когда выехали на рассвете на ловы, посматривали на своего князя, словно спрашивая: «Правда ли это? Не приснилось ли нам спьяну?» А Вепр и вслух спросил:

– Сколько уделов им давать, Волот?

– Сколько заложим крепостей, столько будет и уделов. – И уже погодя добавил: – Для тех, кто заслужит княжескую ласку после, тоже оставлю землю.

– Понимаю. Мы первые, но не последние. Не осудишь, если поинтересуюсь еще одним?

– Говори.

– Тиру ты за кем оставляешь?

– За собой.

– Тогда просил бы выделить мне земли, которые прилегают к устью Дуная.

Волот пристально, изучающе посмотрел на него:

– Почему?

– Пусть и там будем соседями.

Князь не спешил соглашаться. Не потому, что у него были другие намерения (у него, правду говоря, не было). Какая-то неуверенность, что-то похожее на недоверие шелохнулось в душе Волота от слов Вепра: «Пусть и там будем соседями».

– Учти, это опасное место. Может, одно из самых опасных.

– Или я похож на того, кто ищет тихого места? Зато сейчас уже вижу, какую ловушку устрою там ромеям. Придет время – будет у меня в устье Дуная свое пристанище и свои лодьи в пристанище. А построю лодьи – и ромеи присмиреют. Увидим тогда, кто у кого будет спрашивать позволение ходить по Дунаю. Если не берешь устье себе, отдай мне. Или кого другого найдешь, кто сделает то, что задумал я?

«Скор мой воевода, ничего не скажешь. Вот только не слишком ли далеко забегает? А впрочем, кого в самом деле поставить в устье Дуная, если не Вепра?»

XVII

Все, что следует сделать в Соколиной Веже, делает челядь, все, за чем нужно присмотреть, присматривают работники. Старая Доброгнева все время проводит с Богданкой, печется только о нем. Даже ночью не дает себе покоя, выходит во двор и молится, обращаясь к небесам:

– На море, на океане, на острове Буяне живут-поживают три брата ветра. Один – который любит гулять в краях северных, второй – в восточных, третий – в западных. Повейте сильнее, ветры буйные, выньте печаль из сердца отрока, снимите с глазонек Богданки злую болезнь – златеницу. Слышите, ветры буйные? И тебя прошу, Заря-зарница, матушка наша вечерняя, ночная и утренняя. Как ты выводишь на небо солнце ясное, бьешь-побиваешь, насмерть поражаешь мечами-самосеками мрак ночной, пусть точно так же будет повержена хвороба Богданки. Пусть будут мои слова тверже, чем камень, острее меча-самосека. Что задумано, то пусть и сотворится.

Всматривалась в небеса и молилась, а помолившись, на все четыре стороны поклонилась и пошла спать. Ведь ранехонько надо встать и пойти ни свет ни заря к роднику, набрать в нем заряной водицы – той, что с ночи никто не взбалтывал, что приняла в себя посланные с неба росы и предрассветные туманы. Смотришь, найдется хоть одна капелька живой воды, той, что ждут не дождутся.

– Вставай, внучек, – говорит ласково бабушка, увидев, как он шарит рученьками в поисках своей нянюшки. – День на дворе, будем умываться да завтракать.

– Я долго спал, бабуся?

– Не так уж и долго, однако пора, тебе нужно привыкать вставать рано. Скоро наш долгожданный день – светлая пятница. В этот день должны выйти во двор еще до рассвета, встречать царевну Золотую Косу, Ненаглядную Красу.

Умывала Богданко старательно – и брызгала в глаза заряной водицей, и промывала их, приговаривая:

– Шла баба из-за моря, несла полон кузовок здоровья. Кому-то лишь кусочек, нашему же Богданко целый кузовочек. Вода вниз, а ты, внучек, расти вверх. Как с личика стекает вода, так и с глазок хвороба.

Внук слушал и слушался. Уже потом, как усадили за стол, спросил:

– Уже одна седмица осталась до светлой пятницы?

– Верно, всего одна седмица.

– Жалко, что я не увижу царевну.

– А может, и увидишь, соколик. Прозреешь и увидишь.

– Если бы. Знал бы, раньше бы насмотрелся. Она, бабуся, будет в тот светлый день такой, как всегда, или нет?

– Ну что ты! В этот день царевна выйдет обновленной.

– В море-океане умоется?

– А где же еще?

– Не пойму что-то, бабушка Доброгнева. Вы ж говорили, солнце каждый вечер прячется в море-океане и каждое утро выходит оттуда не таким жарким.

– Говорила, потому что это так: обновляется оно каждый день. А все же каждодневное обновление – не то, что годовое. В светлую пятницу царевна Золотая Коса, Ненаглядная Краса купается в молоке дожденосных дев, а это не то, что в обыкновенном. Слышал, как гремит-громыхает бог-громовик, когда приходит пора весеннего слюба? Это он ищет в поднебесных водах океана одну из своих избранниц. А найти не всегда удается. Поэтому и гневается. Носится по небу и смотрит-высматривает. А уж когда увидит, как вынырнет какая-то из них да блеснет на солнце белыми, словно жемчужины морские, персями, и совсем взбесится, бурей гонится за тем облаком-девой, а настигнув, хватает в огненные объятья, пронизывает молнией. Тогда и бурлит-клокочет в море первое слюбное молоко. Обновляется, купаясь в нем, морская царевна, хватает его и для обновления матушки-земли. Видел же, как засевает нивы дождь? Так знай: это плодоносное семя слюбного единения бога-громовика с полногрудыми девами поднебесья. Ранние эти дожди смывают снега, а вместе со снегами и грязь, исцеляют землю после лютой зимы и возвращают ее к жизни.

– Исцеляют? Бабушка, значит, дождь и есть живая вода поднебесная?

– Целительная, внучек. Всего лишь целительная. Живая на острове Буяне. Правда, и она выпадет с дождями. Ты только не горюй, если не прозреешь сразу. Чаще всего бывает, что живой водой трижды нужно брызнуть в глаза, чтоб они снова стали зрячими.

– Ой, так долго придется ждать?

– Может, сразу прозреешь, а может, и нет. Будь терпелив. Нужно, что поделаешь. За терпение боги и посылают благодать свою. Княжич Яровит не то терпел, прокладывая путь к своей избраннице, но все вынес и проложил.

– Яровит? Это кто же такой, бабуся? Откуда он?

– Из дальным-дально, соколик, из седой древности. А жил неподалеку от нас, под горами Карпатскими. Когда – никто точно не знает. Одно осталось в людской памяти: витязем был непобедимым и самым красивым на все предгорье. Сам, без дружины, выходил против чужой рати и рубил ее мечом-самосеком до тех пор, пока враги не показывали спину. А больше всего ценил правду. Невинного не обижал, убогого не обходил. Пахал землю, ходил на охоту, жилье построил над речкой. Так и жил бы, наверное, на радость старикам своим да другим людям, если бы не заговорила в нем Лада и повела навстречу той, что ждала-высматривала его, своего суженого.

Княжич и до этого не раз бывал в горах и долинах земли своей и во время охоты, и просто из интереса. А еще выходил на границы, когда трубили тревогу: «Вставай, Яровит, спеши, Яровит! Тати идут на нас с чужого края!» В тот день, когда в нем заговорила Лада, добрался до самых гор. Поразился их крутизне и подумал: «Одолею ли?» И чем выше забирался, тем сильнее было желание преодолеть высоту. А взобравшись на самую вершину и глянув по ту сторону перевала, не удержался от искушения спуститься в долину, разузнать, кто и как живет там, за крутыми горами.

На него не обращали внимания, пока не добрался до жилья властелина и не представился:

«Я княжич Яровит с берегов Прута. Хочу видеть хозяина острога и властелина края».

Только тогда удивились и захлопотали.

«Яровит? Тот, о котором идет по свету слава, как про чудо-витязя, который сам-один выходит против рати и побеждает?»

Видел, все испуганы вконец, и не только челядники. В тереме властелина тоже смотрели на него испуганно. Все время спрашивали: как же он перебрался через такие горы? Возможно ли перейти их, да еще с конем?

А пока княжич Яровит вел беседу с властелином загорья, в соседней с гридней светлице стояла перед своей матерью дочка властелина, растерянная и поникшая.