КСАПА ХУЛИГАНКА - Павел Шумил

Когда первая вертушка взлетает, выясняется, что Мечталка тоже решила своими глазами посмотреть. Я замечаю, что Сергей нервничает, от своей машины не отходит. Рацию громко включает, чтоб разговоры тех, кто сверху, слышны были.

В полдень в горах что-то бабахает. Эхо долго гуляет. Где-то камнепад сходит. Через час - опять. Сергей говорит, взрывами вершину ото льда и ненадежных камней очищают.

Вскоре из леса прибегают два возбужденных геолога из тех, кого наверх не взяли.

- Петроглифы! Великолепные петроглифы чудесной сохранности! - размахивает руками тот, что постарше. - Целая галерея удивительных петроглифов!

- Это вы о рисунках на базальтовой скале с козырьком? У поваленной сосны, - уточняет Ксапа, чему-то смутившись.

- Ну да! Их нужно немедленно зафиксировать! Черт! Где моя камера? Кто опять взял мою камеру?

- Григорий Кузьмич, да не суетитесь вы так. Никуда петроглифы от вас не убегут. А если даже убегут... - геолог насторожился, - я кликну малышей, мы вам новых нарисуем, - заканчивает Ксапа.

- Оксана Давидовна, так это ваши?

- Ну... Парочка моих, в стиле "палка, палка, огуречик" тоже есть. Но я главным образом краски размешивала.

- А мамонт?

Ксапа хихикает, закрыв лицо ладонями. - Это не мамонт. Это одногорбый верблюд дромадер, которого караванщик за повод ведет. Ну не художник я! Когда верблюд не получился, я попыталась лишнее стереть. Стало только хуже. Тогда я замаскировала мазню под мамонта.

- Оксана, вы только что похоронили гипотезу о великом переселении народов, - чуть не до слез огорчается геолог.

Просыпаюсь и некоторое время слушаю, как Ксапа учит слова языка Чубаров. Жамах иногда поправляет. С языками у Ксапы беда. Никакой памяти. Но упорства много. Все чудики упорные.

Жамах сидит, коленки в стороны, и аккуратно остругивает древко копья. Весь пол усыпан мелкими желтыми стружками. Опять мое копье взяла! Ладно, пусть строгает. С копьем она лучше меня обращается, не испортит.

Быстро одеваюсь, глажу по спинкам своих женщин, чтоб улыбнулись, и, потягиваясь, выхожу из вама. Три девки с грязными горшками и облезлой шкурой направляются к речке. Бегу к Головачу.

- Головач, дай шкуру кабана. Ненадолго!

Зажав свернутую шкуру подмышкой, прячась за кустами, бесшумными охотничьими шагами крадусь за девками. Когда девки начинают мыть горшки, накидываю шкуру кабана на спину, становлюсь на четвереньки и по кустам подбираюсь поближе. Сейчас визгу будет!..

- ... наконец-то у парня семейная жизнь наладилась. Такой видный охотник, и холостяком ходил.

- Небось, заречные по нем до сих пор сохнут.

Интересно, о ком разговор? Затихаю и ложусь брюхом на землю.

- Двух баб взял - и обоих из чужих племен.

- Одну мог бы и из наших взять.

- Да ладно тебе! У тебя свой мужик есть.

Похоже, о Баламуте речь.

- Я не завидую. Просто не дело, когда в семье три охотника. Кто-то с детьми сидеть должен, очаг поддерживать.

- Поверь моему слову, скоро Ксапа забудет про охоту.

- С чего бы?

- Она с мальцом больше родной матери носится. Как Жамах на охоту, из рук не выпускает.

Мать моя - медведица! Ведь обо мне говорят! Подпираю голову кулаком и слушаю.

- А все-таки, малец не его. Как ни считай, Жамах к нам зимой уже с пузом пришла.

- А чей, не говорит?

- Мой, говорит. Медведь с сыновьями, наверно, постарались. А может, еще когда у степняков была, кто-то созоровал. Какая сейчас разница? Клык за своего признал.

Ух ты! Вот так и узнаешь о себе самое интересное. Слушаю новости и незаметно засыпаю...

- Дрыхнет, суслик! Мы тут сокровенным делимся, а он шкуркой прикрылся и дрыхнет!

Так громко, что аж вздрагиваю. Блин! (Как Ксапа ругается) Кто кого напугал, спрашивается? А у них в руках три полных горшка холодной воды. Поймут, что подслушивал - ходить мне мокрым... Выкручиваться надо!

- Бабоньки, чего шумите? Я вам спать не мешал.

- И правда, Пумша, что ты сразу накинулась? Замотался парень. Думаешь, легко спать, когда рядом грудничок всю ночь голосит?

Спасибо тебе, добрая душа.

- Давайте, помогу, - скатываю шкуру, забираю у девок два горшка и широким шагом иду к поселку. Девки семенят сзади.

- Эй, осторожней! Расплескаешь - снова за водой отправим.

- А вдруг, он нас подслушивал?

- Да брось ты! И шкуру припас, чтоб подслушивать сподручней было?

У вама нас встречает удивленная Ксапа с малышом на руках. Подмигиваю ей и прохожу мимо. Физиономия ее становится еще более удивленной.

- Смотри, Олежка, какой наш папа - первый парень на деревне! - слышу за спиной. - Девки за ним косяком бегают.

Заканчиваем склад горюче-смазочных материалов, перекатываем туда бочки с топливом. (Опять от нас неделю этой гадостью пахнуть будет.) Генераторную пока не начинаем - кончились гвозди и цемент. Цемент - это такой порошок, из которого камень делают. Пока Михаил не подвезет, у шабашников выходной день. Мы с Ворчуном и Фантазером теперь тоже шабашники. А я еще заместитель бугра. Бугор - это Платон.

Подходят Мудр с Головачом. Геологи обозвали их приемной комиссией. Мудр стучит по стенке кулаком.

- Нет, такой хыз сто лет не простоит.

- Ты же сказал, что через три года мы здесь не то, что оленей - всех мышей съедим, - ухмыляется Головач. - Зачем нам хыз на сто лет?

Мудр качает головой и задумывается.

- Сто лет не простоит, а тридцать - гарантирую, - заявляет Платон, когда я перевожу ему разговор.

Пока работы нет, решаю потренироваться с копьем. Ксапа говорит, Жамах наладила центровку и баланс моего копья, теперь оно точнее летать будет. Я как-то и до этого не жаловался...

Беру копье и, чтоб с охотниками не столкнуться, иду в сторону перевала. Перехожу мост и вижу свежие следы. На камнях много не углядишь, но кто-то тут шел совсем недавно. Иду по следу. Вдоль ручья земля мягкая, след четкий...

Опаньки! Не меньше шести охотников! Следы крупные! Шаг широкий. У нас таких рослых - по пальцам пересчитать. Кремень, Мудреныш, Головач в поселке остались, не их следы. Тогда кто же?

Хочу Мудра предупредить, да как на зло рацию в ваме оставил. На стройке рация не нужна, выложил из кармана, чтоб не поломать. И забыл. Бежать, предупредить? Поселок на другом берегу, брод далеко, так что чужие нашим пока навредить не смогут. Крадусь как охотник за дичью.

Чужие осторожно идут, открытых мест избегают. Первый раз в наших местах - это потому что след иногда в тупики заводит, потом назад идет, озерцо или скалу обходит.

Слева в траву падает камень. Оборачиваюсь на шум - и получаю древком копья по голове...

... Ой, как больно! Пытаюсь пошевелиться - руки и ноги связаны вместе. И голова болит. Никого не предупредил и так глупо попался. Как ребенок!

Перекатываюсь на другой бок. Лежу под кустом на краю поляны. В пяти шагах от меня сидят и тихо беседуют те, кого я выслеживал. Ну да, шесть охотников. Рослые, широкоплечие, могучие. У каждого копье и другое оружие. Не Заречные, не Степняки. Незнакомые.

- Парни, - говорю, - мы с вами не воюем. Развяжите меня.

Все шестеро поворачиваются ко мне, говорят что-то на своем языке. Некоторые слова кажутся знакомыми. Жамах так говорила, пока наш язык не выучила! Это Чубары. Принесла их нелегкая! И языка совсем не знаю. Хорошо, если пару сотен слов запомнил. И полсотни ругательств. Сложный у них язык, почти как русский, на котором Ксапа говорит. Эх, поздно Ксапа начала чубарский учить... Попробую по-ихнему.

- Я ты нет война. Я знать женщина Жамах. Чамах, - пытаюсь как можно точнее выговорить ее имя. - Ты знать Жамах?

- Ты ... Жамах? - один даже на ноги вскочил.

- Жамах женщина охотник. Жамах жить мой... - Как же "вам" по чубарски? - Я вместе жить Жамах. Жамах родить ребенок. Охотник. Недавно.

Как мало слов! Чубар спрашивает что-то, а я ничего не понимаю. Так ему и говорю:

- Не понимать. Говори медленно. Говори просто.

Понял. Теперь четко и медленно выговаривает каждое слово. Остальные тоже столпились вокруг меня, в рот смотрят.

- Жамах жива?

- Жамах жива. Вчера Жамах я ходить охота. Мой женщина сидеть кормить ребенок Жамах.

Все чубары заговорили разом. Спорят о чем-то.

- Ты ЛУПАЧ Жамах?

- ЛУПАЧ не понимать.

Парень жестами показывает.

- Нет. Я нет ЛУПАЧ Жамах. Я Жамах друг. Я ЛУПАЧ мой женщина.

Опять спорят. Причем, обо мне и на повышенных тонах. Что бы им такого сказать?

- Я ты идти Жамах. Жамах радоваться. Мой женщина радоваться. Мой женщина варить мясо. Я ты есть мясо.

Выслушивают меня внимательно и опять спорят. А мне в голову идиотские мысли лезут, что Жамах только среди наших баб крупной выглядит. А среди этих охотников - обычная баба, на полголовы ниже мужчины. А степняки рядом с чубарами вообще дети. О, еще одно чубарское слово вспомнил!

- Эй! Я Жамах брат.

- Нет, - оборачивается ко мне парень, - я брат Жамах.

Кажется, я не то ляпнул. Что-то изменилось Чубары уже по-другому спорят. Пятеро убеждают в чем-то шестого, самого рослого, что на голову выше меня будет. Рослый рявкает, четверо замолкают. Теперь только двое ругаются - тот парень, который первый откликнулся на имя Жамах и рослый. Остальные четверо сидят, слушают, не вмешиваются. Спорщики раньше кричали, руками махали. Теперь произносят слова четко, медленно, зло. Ох, не нравится мне это...