Кодекс поведения блондинки - Наталья Александрова

– С утра мы с Бонни были у ветеринара… Бонни себя неважно чувствовал, но ветеринар сказал…

– Подожди! Меня не интересует, что сказал ветеринар. Ответь, сможет ли он подтвердить, что ты у него была.

– Конечно, сможет! Он принимает по предварительной записи, и девушка на входе отметила нас в своем компьютере… а в чем дело? Я Кудеяровой про это говорила, но она сказала, что убийство произошло в другое время…

– Мало ли что она сказала! – И дядя Вася рассказал мне про свою находку, объяснив, как электрический плед мог изменить предполагаемое время смерти.

– И если удастся убедить в этом Кудеярову, у тебя появится алиби!..

Произнеся эту оптимистичную фразу, Василий Макарович заметно погрустнел:

– Правда, убедить ее будет непросто… меня она на дух не переносит, и если информация будет исходить от меня, она ее не воспримет…

Он огляделся и добавил:

– Ну что, я осмотр места преступления закончил, нужно отсюда уезжать, пока нас не застукали.

– Как жалко покидать сад! – вздохнула я. – Если тут как следует потрудиться, то кое-что еще можно спасти… Хоть клубни георгинов выкопать…

– Отставить сад! – Дядя Вася был строг. – Нам не до георгинов! У нас милиция на хвосте!

Мне пришлось признать его правоту.

Свою одежду я нашла на чердаке, брошенную прямо на пол, даже норковый полушубок. Однако за пять месяцев ничего особенного с вещами не случилось – ну постираю, в чистку отдам. Я приободрилась и набила барахлом два пластиковых мешка, а шубу положила просто так на заднее сиденье.

Василий Макарович сел за руль «жигуля», я открыла ворота, и мы отправились в обратный путь.

– Вот скажи, тезка, – заговорил дядя Вася, когда машина выехала на шоссе, – что ты знаешь про эту самую Ольгу, потерпевшую Кочетову, как выражается Лизавета Кудеярова?

– Знаю, что она – стерва, зараза и хищница!.. – выпалила я и тут же поправилась: – То есть была стервой и хищницей, охотницей за чужими мужьями, а главное – за деньгами…

– Живо выражаешься! – одобрил Василий Макарович. – Темпераментно. Только информации мало, одни чувства, по-научному выражаясь – эмоции. А нам с тобой, тезка, не эмоции нужны, а голые факты. Ты мне лучше скажи, откуда она взялась, из какой семьи, где раньше работала, где училась, были ли у нее знакомые… ну, вообще все, что ты про нее знаешь!..

И тут я смущенно замолчала.

Я сообразила, что, кроме собственных эмоций, мне ровным счетом нечего сказать про убитую соперницу.

– Вообще-то я про нее почти ничего не знаю… – призналась я после долгого раздумья. – Разве только, что она приехала из другого города, устроилась в Володькину фирму и очень быстро сделала карьеру. Ну, понятно, каким способом…

– Плохо, – сказал дядя Вася, обгоняя неторопливо плетущийся грузовичок. – Чтобы распутать это убийство, нам нужно про нее узнать как можно больше. Только тогда мы поймем, кому ее убийство было выгодно. Кроме тебя…

– И вы туда же! – вскинулась я. – Говорю же вам – я ее не убивала! Если даже вы мне не верите…

– Если бы я тебе не верил, я бы с тобой не возился! – насупившись, ответил дядя Вася. – Я тебе как раз верю и пытаюсь помочь. Но факты таковы, что только у тебя есть мотив. Значит, чтобы найти настоящего убийцу, мы должны выяснить, кому еще могла быть выгодна ее смерть. То есть покопаться в Ольгиной жизни…

– И как вы это себе представляете? – Я тяжело вздохнула. – Володьку расспросить? Я его видеть не могу, да и потом, он меня сразу сдаст Кудеяровой…

– Ни в коем случае! – прервал меня Василий Макарович. – Запомни, тезка: муж про жену в большинстве случаев очень мало знает. Меньше подруг, а зачастую даже меньше случайных знакомых…

– Он ей не муж! – выпалила я.

– Тем более! Если хочешь что-то узнать про женщину – бесполезно расспрашивать мужа или любовника. Мужики вообще расспрашивать женщин о близких не любят – ни к чему им знать, как звали мальчика, в которого она была влюблена в седьмом классе или когда она впервые утащила у мамы губную помаду. А которая сама все рассказывает, ту они не слушают. Отключаются. Мужики не любят, когда баба в постели бухтит, уж извини, что так прямо выражаюсь. Думаю, твой муженек бывший ничего про эту Ольгу не знает. Нужно поговорить с ее подругами, с парикмахером, у которого она стриглась, с косметологом… с соседками, на худой конец. Соседки обычно очень много знают! Ты поверь мне – я пока в милиции служил, опыта поднабрался. Работа в милиции, она, знаешь, психологическая…

– Какие у нее соседки! А парикмахер… откуда я знаю, у кого она стриглась?

– Ну, если нет парикмахера – на худой конец, сойдут коллеги, сослуживцы женского пола. Причем желательно найти кого-то, кто на нее обиду затаил. Тогда тебе охотно про нее всю подноготную выложат! Даже наводящие вопросы задавать не придется!

– Сослуживцы? – я задумалась.

Ну, с этим немножко легче.

Ольгины сослуживцы – это Володькины сотрудники, а кое-кого из них я знаю.

В памяти у меня всплыла одна зачуханная особа, с которой я пару раз разговаривала на корпоративных вечеринках. Звали ее, если не ошибаюсь, Лена Левочкина. Только ее, кажется, уволили незадолго до нашего с Володькой разрыва.

Но если верить Василию Макаровичу, уволенная сотрудница – это даже лучше, она наверняка затаила на Ольгу обиду и выложит мне все, что ей известно!

Я сказала о ней дяде Васе, и он одобрил, велел заняться этой Леной, как только мы вернемся в город.

Правда, с возвращением возникли проблемы.

Замечательный дяди-Васин «жигуль» начал кашлять, чихать, как простуженный барбос, и наконец заглох.

Василий Макарович, громко чертыхаясь, вышел из машины и полез под капот.

Оттуда доносились его вздохи и горестные восклицания.

Через несколько минут он вылез из-под капота, весь перемазанный машинным маслом, и заявил:

– Искра пропала. Черт ее знает, куда она делась… то ли карбюратор барахлит, то ли с трамблером непорядок, то ли свечи засалились… нет, вообще-то у меня ласточка хоть куда, если до ума ее довести, любую иномарку запросто сделает… ей бы только свечи поменять да карбюратор перебрать…

– А что сейчас-то делать?

– Вот с этим сложнее, – вздохнул дядя Вася. – Если бы кто нас дернул или подтолкнул…

Позади на шоссе послышался шум приближающегося автомобиля, и дядя Вася замахал руками. Но мимо нас, не снизив скорости, промчался сверкающий «Мерседес», оставив после себя привкус глубокого разочарования.

– Нету у них, понимаешь, чувства локтя! – вздыхал дядя Вася, провожая «Мерседес» взглядом. – Нет чувства взаимовыручки. Сегодня бы он мне помог, а завтра – я ему… если он на дороге заглохнет, неужели не помогу?..

Сзади снова раздался шум мотора, но звучал он совершенно по-другому и приближался гораздо медленнее.

Выглянув из машины, я увидела тот самый грузовичок, который мы обогнали минут двадцать назад.

Грузовичок остановился, из его кабины выбрался водитель, в котором я узнала фермера Пал Палыча, поставлявшего в наш коттеджный поселок творог, сметану и прочие свежие молочные продукты.

– Что, земляк, искра пропала? – сочувственно спросил он Василия Макаровича.

– И не говори, – отозвался тот. – Пропадает на полдороге, а куда девается – один черт знает!

Пал Палыч полез под капот «жигуленка», дядя Вася присоединился к нему, и некоторое время оттуда доносились их горестные вздохи и не очень понятные восклицания, в которых самым неодобрительным образом поминались карбюратор, трамблер и прочие детали автомобиля.

Наконец оба водителя выбрались на свет божий, злые и перемазанные, как нефтяники на буровой.

– Не выходит, – вздохнул дядя Вася.

– Не выходит, – поддержал его фермер. – Придется дернуть, может, с ходу заведется…

Пал Палыч достал веревку и стал ловко крепить ее к дяди-Васиным «Жигулям».

Воспользовавшись моментом, я выбралась из машины и подошла к нему:

– Здрасте, Павел Павлович! Не узнаете?

– Здрасте, – он поднял на меня взгляд и оживился: – Два килограмма творога и бутылка сливок?

Именно такое количество молочных продуктов я у него обычно заказывала.

– Да, это я! – обрадовалась я.

– Что-то вас давно не было видно… – сказал фермер, завязывая хитрый узел. – Уезжали, что ли, куда?..

– Да, уезжала… – мне не хотелось посвящать его в свои проблемы.

– Как ни приеду – все никого нету, замок только поцелую… А в прошлый вторник у вас в доме другая женщина была… – сказал Пал Палыч, распрямляясь. – Так она ничего не стала брать. Видно, не уважает молочные продукты… а зря, от них очень даже большая польза, и вкусные они…

– В прошлый вторник? – Я насторожилась: это был именно день убийства, последний день жизни Ольги Кочетовой. Антонина Кузьминична сказала мне, что в тот день приезжал фермер, но я тогда не придала этому значения. А ведь он мог заметить что-то важное!