Отражение Улле - Александр Марков

— Ну, кажется, все в порядке, — сказал Орми, — Хотя… Погоди-ка…

Визгливые крики огласили лес. Несколько десятков оборванных, тощих людей выскочили из-за скал и деревьев слева и справа от путников. Те не успели опомниться, как были окружены.

Орми некогда было раздумывать. Он выхватил меч и бросился в бой, надеясь сойтись с людоедами врукопашную прежде, чем они пустят в ход луки. Он обрушился на них, как разъяренный змееног. Ни у кого из дикарей не было железного оружия, и Орми ловко перерубал древки копий и уложил уже пять человек, когда услышал за спиной знакомый хриплый голос:

— Ну-ка, братцы, оставьте змееныша. Мы его живого возьмем. Эй, Орми, повернись. Посмотри на меня, крушитель святынь. На этот раз ты попался, и я взял тебя голыми руками, даже не дотрагиваясь до твоего вонючего тела.

Орми перебил всех людоедов, которые были поблизости. Остальные боязливо пятились. Он смог обернуться и взглянуть на говорящего. Конечно, это был он — Кулу, вождь ядозубов. Хотя узнать его было непросто: на его лице лежала печать ужасных лишений, голода и долгих скитаний. Он страшно исхудал и выглядел почти стариком. Не лучше был вид и у его спутников Орми с трудом, но все же узнавал их теперь, одного за другим.

— Вот и встретились, — ухмыльнулся Кулу. — Бросай свой ножище, а то я перегрызу ей глотку.

Кулу обеими руками вцепился в горло Эйле, та бессильно дергалась.

— Что это? — крикнул Орми, побелев от гнева, — Новый способ охоты? Какое мне дело до девчонки! Я перебью вас всех, как соплянок, своим железным мечом!

Кулу по-прежнему усмехался.

— Нет, не перебьешь. Одно движение, и я прикончу ее.

— Можно подумать, ты оставишь ее в живых, если я сдамся! — в отчаянии выкрикнул Орми.

— Как знать! Га-га-га! — Кулу расхохотался, а вслед за ним все ядозубы. — Так ловят выродков, дружище. Это безотказный прием. Я знаю его от отца, великого вождя Кыку. У вас не хватает ума решить такую задачку. Понял? Не хватает и не хватит! Никогда!!

Орми видел в глазах Кулу такую бесконечную ненависть, что ему стало страшно. Если бы глаза людей могли причинять боль и убивать, как глаза марбиан, Орми уже не было бы в живых.

— Ну что ж, — прошипел Кулу, склоняясь над Эйле. — Я больше ждать не буду. Попью кровцы свеженькой.

— Вот, подавись! — Орми с силой швырнул меч на камень. Полетели искры. Тут же со всех сторон набросились на Орми ядозубы, скрутили ему руки и ноги крепкими кожаными ремнями. Эйле тоже связали. Их положили рядом под сосной.

— Вождь, позволь ушки девке откусить! — заныл Слэк.

— Погоди, — неторопливо произнес Кулу. — С этими двумя спешить не следует. Здесь надо сперва хорошенько поразмыслить. Уши откусишь — и ушей нет. А уши, между прочим, тоже к боли чувствительны. Я хочу все, что у них есть, каждый кусочек их мяса использовать до конца. Так что не спеши, Слэк, с ушами.

Людоеды развели большой огонь и принялись потрошить и жарить погибших. Все, казалось, забыли о пленниках, только Кулу время от времени искоса на них поглядывал.

— Что они собираются делать? — шепнула Эйле.

— Ясно что. Пировать. Вон я им сколько еды припас.

— Не могу на это смотреть.

— Скоро это покажется тебе невинной забавой. Когда они примутся за нас.

— Я не боюсь пыток.

— Да? Никогда бы не подумал.

— Правда. Меня научили терпеть.

— Если так, я тебе завидую. Впрочем, раз ты не боишься, то и я попробую…

— Белолобый… Только он может нас спасти!

— Позови его.

— Я не умею, как Элгар.

— Ну постарайся.

— Я стараюсь. Вообще-то он сам чует, когда мы в опасности. Но, может быть, он ранен. Или убит.

— А Элгар? Можешь послушать Элгара? Вдруг он все-таки отважится вылезти из своей норы?

— Я уже давно его не слышу. Он куда-то пропал. Я не знаю, что с ним.

— Да, впрочем… он все равно не пришел бы. Ведь он нас предупреждал. И как он говорил, так все и вышло. Мы сами выбрали свою судьбу. И погибнем теперь зря.

— Сам же мне доказывал: зря ничего не бывает. И потом… знаешь, я все равно не жалею, что мы ушли. Мне было очень хорошо… эти три дня. За это не жалко и умереть.

Орми помолчал немного, а потом вдруг улыбнулся.

— Как странно. После того как ты это сказала, мне тоже… уже не жалко.

Людоеды все жрали, жрали и жрали. Пришла ночь, и лес погрузился во тьму, а их пиршеству все не было конца. Орми разглядывал своих сородичей, освещенных огнем костра, где среди красных углей торчали скрюченные руки, как будто упыри лезли из-под земли. Ядозубов теперь, после боя, осталось двадцать два человека, из них — три женщины. Ни одного старика или ребенка с ними не было. Все они исхудали, лица их высохли и постарели, лохмы повылезли. Почти все были изранены, и раны у многих гноились.

Наконец съели последний труп. Животы пирующих раздулись до немыслимых размеров. Одна из женщин по имени Хреса без сил повалилась на мох неподалеку от пленников. Орми знал, что обожравшиеся людоеды бывают беззлобны, и решился заговорить с ней.

— Хреса…

— А, Орми, малыш… Жив еще? Молодец. Завтра дойдет и до тебя черед. Ух, как мы давно этого ждали, — Хреса скрипнула зубами и сморщилась; бурчание у нее в животе больше всего походило на рык голодного медведя. Ублюдок, вонючий сопляк, дерьмо. Нет такой муки, чтобы Улле счел ее достаточной для тебя, червяк ты жеваный.

— Чем же я вас так разгневал? Неужели только тем, что повалил эту дурацкую колоду с костями? Поставили ее на место, и дело с концом.

— Ах, так ты не знаешь… Улле покарал нас. Ведь мы не сумели сберечь его образ. А, будь я проклята, зачем же я тебе рассказываю? Все, заткнись, буду спать. Хороши дела у ядозубов, лучше некуда.

— Ты ошибаешься, Хреса. Ведь я выродок, поэтому мне не принесет радости рассказ о гибели моих сородичей. Мне будет больно слушать об этом. Такие уж мы извращенные люди.

— И все же ты хочешь послушать? — недоверчиво произнесла Хреса.

Орми ненадолго задумался и сказал:

— Вовсе нет. Я же говорю: мне это мучительно. Так что спи.

— Ага… Ну, тогда я расскажу. Тридцать дней прошло, как вы сбежали… и вот зашумели Мертвые земли. Так и раньше бывало, старики помнили… Из камней, из глины рождались серые шары, клыкачьи яйца. Смрад пошел с юга. Земля дрожала. Камни грохотали в горах. От смрада деревья облетели в середине лета. У нас мор начался. Мы тогда всех детей и стариков съели, в жертву Улле их принесли, думали, смилостивится. Да куда там. Поздно. Зашевелились все черные силы Земли, глубочайшие из глубоких, и никто уже их остановить был не в силах.

Первый Клыкач появился неподалеку от селения кровохлебов. Те, счастливчики, первыми благую смерть приняли. А мы-то сдуру решили было Клыкачу дать бой. Собрались с соседями — дерьмоедами и зуболомами, вооружились и пошли ему навстречу. Клыкача, говорят, надо всего-то на миг задержать: если он не сможет одно мгновение убивать, то его ярость обращается на него самого, и он тогда сам себя разрывает. Ну, мы пошли, от нашего стойбища проходим всего милю, и вдруг — все, конец. Лес кончился, дальше — пустыня, камни и вонь, песок пузырится. Какие кровохлебы?! Нет и следа. По краю леса деревья, веришь, так и корчатся. Не только тебе живоглотки ползучие, но и простые сосны. И мчится вдоль этой опушки прямо к нам Клыкач. Мы, как его увидели, сразу забыли про войну. Смешно вспомнить. Да какое там «увидели». Кто увидел, там и остался. А кто-то успел, подыхая, пискнуть: «Клыкач!» Мы — деру.

— Да как он хоть выглядит, этот Клыкач?

— Тебе интересно — сходи посмотри. Известно как. Ростом до неба. Ног, когтей, клыков — не счесть. Все живое бьет наповал взглядом, помыслом, своим видом одним, запахом, голосом. Так говорят. Сама я его не видала, а от вони у меня вон, гляди, волос на башке почти не осталось. И клыки — во! — выросли вдвое. Я теперь кусачая. Это, червячок, верный признак… Бывает такое от дальнего знакомства с Клыкачом.

И вот бежим мы обратно, мимо нашего стойбища, не останавливаясь, к горам. И все равно понимаем: не успеть. Потому что ясно: Клыкач быстрее весь лес до гор превратит в Мертвую землю, чем мы добежим до ущелья. Но повезло нам. Клыкача какая-то гривка скалистая остановила. Он был еще молод, глуп. Сжег все по одному склону, а на другой не догадался сразу перепрыгнуть — и в какой-то миг не увидел кругом себя ничего живого. Ну и порвал себя в клочья. Как он заревел тогда, я до смерти не забуду. От этого рева у нас человек сорок сразу сдохло, и столько же еще сдохло, помучившись. Мы думали, может, все. Но хватило ума не возвращаться. И мы поднялись на кручу. Это уже пошли предгорья. Глянули вниз, а там…

— Что? — спросил Орми, поскольку Хреса вдруг замолчала.

— А то, что все, кто тогда обернулся, в тот же миг благую смерть приняли. А я вот не оборачивалась, потому и добралась досюда; но зато сказать тебе, что там внизу было, не могу. Ничего хорошего, это точно. Кишели там, наверное, повсюду Клыкачи. Потому что дней через десять, когда мы были высоко в горах, оборачиваться уже было можно. Тогда мы рассмотрели все хорошенько и убедились, что леса больше не стало. К самым горам подошли Мертвые земли. Клыкачей нет, и снова все тихо, а спускаться назад нельзя. В горах корма не найти. Народ стал скулить. Тогда Кулу нас спас. Он сказал: «Кто через горы перейдет, тот выживет. А жрать в пути будем друг друга. Сразимся сейчас племя на племя, и кто погибнет, того на мясо. Так и дойдем». Тут дерьмоеды говорят: вот, нас три племени, как будем биться? Кулу в ответ: «Ваши племена малы, с нами вам сражаться без толку, так вы бейтесь друг с другом, а там видно будет». Стали они биться, и зуболомы взяли верх, но их-то и самих осталось не много. Потом, уже после перевала, мы зуболомов этих по одному стали есть, и только-только хватило спуститься с гор. Но там, наверху, много наших от холода сдохло. Нас ведь зима застала в горах. Ох и хлебнули мы лиха. Так что ты уж не обессудь, змееныш, что мы с тобой не очень-то ласковы будем. Ведь это все из-за тебя.