Черный список - Лорел Гамильтон

Напарник Лоренцо — детектив Джейн Ставрос, помогала мне охранять двух мужчин — того, который был без сознания, и другого, который склонился над раненым.

Полицейская ветровка колыхалась на худеньком теле Ставрос. Брючный костюм, который выглядывал из-под нее — был дешевый, черный и слишком велик. Она была почти метр восемьдесят ростом в своих огромных и уродливых ботинках из дубленой черной кожей. Если бы она была одета получше, я могла бы подумать, что она профессиональная модель, только слишком худощавая для своей костной структуры из-за постоянных диет, так, что она выглядела голодной. И словно эти диеты лишили ее всех округлостей, так что она выглядела как мужик. Ее прямые темные волосы были собраны в хвост. Некоторые женщины на такой работе пытаются одеваться как мужчины, походить на мужчин, претворяясь, что они не женщины. Я не встречала ни одной женщины, которая продержалась бы на работе детектива достаточно долго, чтобы обзавестись бронежилетом. Может она была новоиспеченным детективом; иногда это снова может вызвать старые проблемы. Но дело было не только в мужской одежде — она сама была неряшливой, как будто только что встала с кровати и по ошибке одела, чье-то шмотье. Ей все было не по размеру, словно она была не в своей шкуре.

Но держала свой пистолет, как будто знала, что делала и следя за тьмой и прикрывала своего напарника. Она ничего такого не сделала, чтобы заставило меня думать о ней хуже, «ну кроме чрезмерной покупки мужских вещей, но кто я такая, чтобы придираться? Но в ней все-таки что-то было свербящее, как будто ей всегда чего-то недоставало. Недоставало еды, любви, ценностей». Над ней темным облаком клубилась атмосфера изнуренной усталости и осторожности. Это было интересное сочетание — десятилетней усталости копа с неврозом, который к тому времени должен был бы уже пройти, как, если бы она уже все повидала, но вместо того чтобы заскучать — она испугалась.

Эдуард ушел вперед со строевыми войсками, потому, что мы хотели, чтобы один из нас был с группой; кроме того, моя правая рука не так хорошо слушалась. Моя правая рука, ведущая в стрельбе, дергалась так сильно от чрезвычайно быстрого заживления, что я не могла использовать ее для стрельбы. Такие моменты, как эти, и послужили причиной, того, что я практиковалась делать все левой рукой. Левой у меня все получалось не так, как правой, но все же — лучше, чем просто «хорошо», и это мне только на руку. Я забыла, насколько сильной бывает боль, когда мышцы борются друг с другом, как если бы моя рука воевала сама с собой. Небольшой секс препятствовал бы этому, но я была упрямой, да, и к тому же, вмешался красный тигр Арлекина, но я никогда не должна была бросать кормиться в течение многих дней. Это было глупо, но в Сиэтле пока не было никого, чтобы меня покормить. «Ладно, никого, на ком бы я хотела кормиться». Это была плата за мое правило «никаких незнакомцев». Моя рука так сильно дергалась, что больше не могла держать MP 5 в положении для стрельбы.

— Что с твоей рукой? — спросила она.

— Я исцеляюсь быстрее, чем мускулы успевают встать как надо.

Она взглянула на меня с сомнением. Уже было, достаточно предрассветных лучей, чтобы я разглядела выражение ее лица.

Лоренцо сказал: — Ты ранена сильнее, чем делаешь вид, Блейк.

Я пожала плечами и просто сосредоточилась на дыхании — из-за боли в руке мне приходилось постоянно бороться с собой.

Рэборн, бродящий позади нас среди деревьев, сказал: — Их здесь нет, Блейк.

— Скорее всего, нет, — согласилась я.

Он положил винтовку на плечо, так что дуло было направлено на небо.

— Такое подергивание означает, что у тебя повреждены нервы. Тебе нужно поехать в больницу, когда они заберут Ньюмэна.

— Ты извел Ньюмэна, что он отключился, но меня отправляешь в больницу? Зачем, чтобы потом сказать «Посмотрите, она же просто слабачка?»

Я наблюдала за холодным выражением лица Рэборна в свете зари, но не смогла его расшифровать. Он смотрел на мою руку. Она вздрагивала в непрерывном танце мышц. Боль была душераздирающей, и только гордость не давала мне поскуливать и разреветься.

— Я не знал, что тебе так больно, Блейк.

— Ты не спрашивал, — сказала я.

— «Скорая» уже почти на подъезде, поезжай с Ньюмэном в больницу. Никто не подумает о тебе плохо.

— Я же тебе сказала Рэборн, мне все равно, что ты обо мне думаешь.

Теперь я смогла прочитать по его взгляду — он был зол. — Ты просто не уступишь и дюйма, не так ли?

Эдуард подошел сзади к Рэборну и сказал: — Это не лучшее ее качество.

Рэборн передвинулся так, чтобы видеть всех нас: — Она бы больше преуспела, если бы была более гибкой.

Эдуард кивнул, улыбаясь Тэдовской улыбкой, приподняв шляпу со лба, его Р 90 был направлен в землю. — Могла бы, если была бы более гибкой, но она скорее будет кричать от боли, вместо того что бы обследовать лес выполняя свою работу.

Рэборн казалось, на секунду задумался о чем-то, а потом просто покачал головой: — Все вы старые охотники — упрямые ублюдки.

Я улыбнулась на это. Рэборн старше меня, по крайней мере — на несколько десятилетий, но я старый охотник. Затем мышцы попытались скрутиться в узел, и меня прострелила боль, ослепляя, и прошибая в пот.

— Ты только что побледнела, — сказала Ставрос.

Я кивнула, не уверенная что могу воспользоваться голосом.

Мэтт и Джоли, которые оказывали нам помощь ранее, несли через деревья боком носилки. Очевидно, они оставались дожидаться нашего возвращения. На самом деле, я думала, что смена уже сменилась, или что-то вроде этого.

— Мы обыскали лес. Их здесь нет, — сказал Эдуард.

— Скажите своей коллеге, чтобы она отправлялась в больницу, — сказал Рэборн.

Он снова выдал Тэдовскую улыбку и только покачал головой. — Я отвезу Аниту туда, куда она позволит мне себя отвезти, но сомневаюсь, что это будет больница.

— Это упрямо и глупо, — сказал Рэборн, — но это твоя напарница.

Он отошел от нас в сторону, видимо слишком противился остаться и посмотреть, кто поедет в больницу.

Ставрос посмотрела на меня, направляя пистолет в небо. — Слишком быстрое исцеление причиняет боль? Я думала, что просто заживает, если у тебя ликантропия.

— Так и бывает, — ответила я слабым от напряжения голосом, — но иногда причиняет боль.

— И оно того стоит? — Спросила она.

Я кивнула: — Ага.

Подоспели медики. Эдуард и я понесли Ньюмэна к машине скорой помощи. Эдуард тоже поговорил со мной о подергивании мышц на руке. — Если бы рана была такой глубокой, а ты была человеком, я бы волновался, что ты можешь потерять подвижность.

— Это то, что они бы сказали о моей левой руке и рубце на сгибе, но до тех пор, пока я регулярно делаю силовые упражнения, я в порядке.

Он шагнул на бревно, и замер. Когда ты достаточно долго находишься в лесу, ты наступаешь на бревна и замираешь — высматривая змей. Это просто становиться на автомате — чтобы ты мог посмотреть, куда собираешься ступить дальше.

— Этот шрам намного длиннее и затрагивает больше мышц и сухожилий.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Посмотри — смогут ли доктора что-нибудь сделать.

— Медики сказали, что надо вскрыть его и сшить заново, чтобы не было рубцов.

— Если так и сделать, и после чего ты смогла бы покормить ardeur — было бы замечательно.

Я посмотрела на него недружелюбно, пока мы следовали за носилками к дороге, и утренняя заря внезапно показалась еще ярче без преграждающих ей путь деревьев.

— Я ненавижу швы, — пожаловалась я.

Он усмехнулся мне: — Никто их не любит.

— Если я струшу, ты никогда не позволишь мне это забыть — я права?

Он улыбнулся еще шире и покачал головой. — Нет, если ты не сможешь двигать рукой, и нас убьют из-за этого. — Усмешка исчезла и глаза стали серьезными, — Я подержу тебя за руку.

Я взглянула на него: — О, это будет лучше всего.

— Я не предлагаю держаться за руки другим маршалам.

У нас были такие моменты, когда мы смотрели друг на друга — когда перед глазами проносились годы, и мы прикрывали спины друг другу, годы дружбы. Я кивнула: — Спасибо.

Он улыбнулся мне, но до глаз эта улыбка не дошла. — Пожалуйста, но побереги благодарности, пока не перестанешь покрывать меня матом.

— С чего ты взял, что я буду материться?

— Быстрое заживление означает, что лекарства выводятся из твоего организма быстрее, чем обычно, правильно?

И в этот момент мою руку скрутило спазмом так, что я почти упала на колени. Эдуарду пришлось меня подхватить, чтобы я не развалилась. Когда я снова могла говорить, я ответила: — Ага.

— Это худшая из твоих ран, которые ты заработала, с тех пор, как обзавелась ликантропией?

— Без сверхъестественного заживления — угу, — мой голос все еще хрипел.

— Таким образом, ты не знаешь — действует ли на тебя еще болеутоляющее, или у тебя, как и у всех ликантропов — лекарства выводятся из организма лишком быстро.