Неформат - Елизавета Михайличенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Плохо, — огорчилась теща. — Боря, это очень плохо! Потому что если мужчина не волнуется за семью, то он способен на любую подлость! — она сделала красноречивую паузу. — Впрочем, Эфраим прав, что не волнуется за детей. Наум, хоть и заигрался в атамана, детей Плоткина не убьет!
В наступившей тишине слышно было, как Плоткин хрустит костяшками пальцев. Наверное, у него хороший слух, а теща орет в телефон, как получивший трибуну попугай.
— А жену? — спросил я.
— А жену убьет! — с отчаянием прокричала теща. — Точно убьет! А я не хочу чтобы мой муж был убийцей, я же тебе уже говорила!
Светик с Санькой как-то подозрительно притихли и перешептывались в углу. Санька как бы ненароком Светика приобнял, создавая уютную, отгороженную от нас с Плоткиным атмосферу интима. Но лицо его не было очень уж счастливым. Светик же стала похожа на фарфоровую китаянку с нарисованной вежливой улыбочкой и подвижно закрепленной головкой — ею она и качала, и качала, и качала.
— Кстати о детях, — сказал я. — А что Наум собирается делать со своими собственными детьми? И с не своими тоже? Я правильно понял, что вы хотите удалить Наума от дел? Чтобы он передал дела Ронену?
— Ронену?! Я?! — задохнулась теща. — Ни в коем случае! Этого мерзавца Ронена я отравила бы собственными руками! А удалить Наума от дел — да, хочу. Пора ему отдохнуть. И удалю. Поверь, я для этого уже немало сделала и один раз даже рискнула жизнью, но это ни тебе, ни Науму знать незачем, с этим пусть историки разбираются. Так вот, Боря, Ронена надо из игры удалить. И не спрашивай меня как! Что-то ты же должен уметь делать, ты же прошел неплохую жизненную школу.
— А кому он мешает, этот Ронен?
— Да Науму же! Ты что, не понимаешь, что Наум не вынесет, чтобы на его глазах дело его жизни превратилось в банальную воровскую мафию! Он же кристально чистый человек! Беззаветно преданный своим высоким идеалам! Я в жизни не встречала второго такого же бескорыстного человека! — теща захлебнулась собственным пафосом и уже сдержаннее произнесла. — Он начнет войну и проиграет. Вот ты видел последний фильм с Ульяновым, где герой мстит за поруганную честь своей внучки? Вот с Наумом будет еще хуже, чем в этом фильме! Потому что у него кроме снайперской винтовки есть еще много других средств. Ну что тебе сказать, Боря, это будет просто ужас!
— Ну почему же, — сказал я, косясь на Плоткина, — Ронен — хорошо образованный молодой человек, менеджер, бизнесмен. Просто дело перейдет от талантливого организатора к талантливому менеджеру. Двадцать первый век на дворе все-таки.
Я замолчал. Теща тоже молчала. Не припомню, чтобы когда-нибудь раньше она держала такую долгую паузу. Наконец, трубка прокашлялась:
— Хорошо, Боря, что тебя не слышит Наум. Мало того, что все его неприятности начались из-за тебя, так ты нас еще и подначиваешь.
Тут задохнулся уже я:
— Из-за меня???!!!
— Боря, ты же говоришь не с чужим человеком. Неужели ты думаешь, что имя убийцы Ревекки Ашкенази я не унесу с собой в могилу? А вот если бы ты ее не убил, этот мерзавец Ронен не взбунтовался бы так внезапно, а еще какое-то время плел бы себе свои интриги. А тут он испугался, что без Ривки Наум получит слишком много власти и уж с ним церемониться не станет. Ты что, не понял, почему тебя стало можно не убивать?
— Из-за беззаветной приверженности вершителя судеб высоким гуманистическим идеалам, я полагаю? — выдохнул я в эту чертову горячую уже трубку и не без удивления отметил, что уже не сижу, а кружу по комнате.
— Прекрати ёрничать! — приказала теща. — И держи себя в руках. Ты, все-таки, офицер, а не институтка. Да, ты мог развалить все дело, поэтому тебя надо было убить. Еще не каждый способен вести себя так по-идиотски, как ты, чтобы не оставить людям другого выхода! А потом ситуация резко изменилась. Ронен совершил переворот. И почти все дети пошли за ним. Такая неблагодарность! И теперь ты обязан развалить все это дело. Чтобы Наум не остался в памяти потомков, как создатель крупнейшей израильской мафии! Мерзавец Ронен продаст арабам всю страну! И это твой долг перед своей семьей и своим народом, Боря! Что ты молчишь? Бор… — вторая карточка закончилась внезапно.
Светик и Санька прекратили общаться и следили за мной.
— Этта, — озаботилась Светик, — четта мне Мутантов окрас снова не нравицца. Мутант, ты в порядке? Там у тебя чё за овер творицца?
— Спасибо, все в порядке, — сказал я Светику, — семейные разборки. Можете меня поздравить. Попал под амнистию в связи со сменой правящей династии. Наум на меня больше не охотится.
— Я же говорил! — осмелел Плоткин. — Все одна семейка… А что, Ронен уже наверху? Даже без денег? Круто! Я знал, что ставить надо на Ронена! А вы хоть представляете, что теперь Ронен с вами сделает, если вы меня немедленно не освободите?
— Тю, — расхохотался Санька. — Зубы выбьет? Только где Ронен, а где мы. А ты — вот он. Спроси лучше у Бореньки, на кого теперь Наум охотится вместо него. Или сам догадаешься? Боренька, так?
— Не без того.
— Вот видишь, Плоткин, — кивнул Санька. — Ронен и так уже победил в своей революции. Без денег. Бабло ему вообще не нужно. Давай-ка ты это… сгружай его нам, и разделим на всех, так? Давай ты свою жизнь у Бореньки выкупишь.
Плоткин захихикал. Противно мелко захихикал, как отжимающая белье стиральная машина, даже слезы из глаз выдавились. Наконец, он протолкнул слова:
— Вы… как дети… Да Ронен… за эти деньги… он всех нас найдет… Лучше сразу удавиться… Ронен — это же… как… бультерьер… Это вам не Наум.
— Всё! — заорал вдруг Санька. — Харэ! Всё! Возвращайся в каземат! Размышляй, как деньги сгружать нам будешь. А нам спать пора… Так?
Когда я, пристегнув озадаченного Плоткина к трубе, вылез из погреба, Светика в логове не было. Утративший кураж Санька рухнул на кушетку и пробормотал:
— Не захотела, чтобы я отвез. Говорит, за рулем машины можно заснуть, а в седле мотоцикла — нет. Она за зарплатой уехала. Ей ваш босс денюжку перевел. Знаешь, как она в седле смотрится…
Часть третья
19. «Обманули дурака на четыре кулака.»
Сквозь заботливо закрытые ставни свет почти не пробивался. Я отлично выспался. И когда мне в ухо ткнулись мокрые губы, и кто-то жалобно заскулил, легко вынырнул из сна и увидел, что О'Лай елозит слюнявой мордой по моей подушке, деликатно подвывает и жалобно закатывает глаза. Я слегка удивился, что пес пробрался в спальню будить меня, а не растормошил спавшего на кушетке у входной двери Саньку.
Но ничего удивительного не было — Саньки на кушетке не оказалось. Я выпустил шарпея на улицу и отметил, что исчез Санька вместе с джипом. Получалось, что мне предстояло выгуливать не только пса, но и пленника.
Получалось, но не получилось. Погреб был пуст. На кухонном столе, среди крошек, грязных тарелок, засохшего сыра, разнокалиберных стаканов я обнаружил записку от Саньки: «Боренька, добрый день! Плоткин со мной, я — по делам. Оставлять его тебе побоялся. Позже позвоню, жди. А.М.»
Похоже было, что Санька, отчаявшись получить Плоткинские миллионы, поехал за синицей в небе — скорее всего вернет Плоткина своему банку за восстановление в должности. Спешил провернуть дело, пока в банке не узнали, что у израильских вкладчиков произошел переворот, и ловить Плоткина для Наума уже нет смысла. Впрочем, в банке должны были оценить Санькины профессиональные качества. У казино все-таки мы их красиво сделали. Такими кадрами не пробрасываются. Наверняка еще и бонус какой-нибудь получит.
Неужели все возвращается на круги своя? Я — в Израиль. Санька — в банк. Светик — в агентство «Второе счастье». Ровно неделю длился этот кошмар. Надо же, всего неделю! В прошлый понедельник в это время я выслушивал в Наумовой сукке откровения сумасшедшего инвалида.
Я набрал номер Светикиного мобильника — доложить об исчезновении дичи из клетки, узнать, что она думает по поводу всего происшедшего. Плоткин ведь гет так и не подписал, хотя теперь-то ясно, что гет этот был просто предлогом и никому он не нужен. Да и финансовые наши дела прояснить хорошо бы. Деньги у меня как-то незаметно кончились. Но мобильник Светика был отключен. Это показалось странным. Такие, как Светик, отключают мобильники только в театре и в самолете. Но для театра было слишком рано, а передвигалась она не по воздуху, а на мотоцикле. Могли сесть батарейки. Или звонок не слышен в шлеме.
Саньке я звонить не стал, а то опять случится у него что-нибудь из-за моего звонка, или ему покажется, что случилось. Написал же он зачем-то «позвоню позже, жди». Вот и ждал. А позвонил я Ленке. Услышал кто я, оказывается, такой. Расстроился, подлечился водкой.
Какой-то грустный и неприкаянный О'Лай ходил вокруг, скулил, я налил и ему. Выпили. Кто бы мог подумать, что предстоящее возвращение домой я буду отмечать с собакой. О'Лай в результате забрался на кушетку, разложил складки морды на моих коленях, поскуливал, словно у него болели зубы или душа.