Киевские крокодилы - Ольга Шалацкая

Ей сделалось холодно. Она закуталась в платок и присела за работу.

В доме стояла невозмутимая тишина. Аринушка уложила двух младших девочек в постель и сама тоже улеглась на сундуке.

Милица сложила работу, взяла книгу и углубилась в чтение. Ей показалось, что на крыльцо кто-то взошел и затем послышался робкий, неуверенный шорох, будто дергание за ручку двери.

— Кто бы мог быть в такое позднее время? — подумала она: — уже 12-й час ночи. Неужели телеграмма от дяди Евгения?

Она подошла к дверям и спросила:

— Кто там?

— Я, — отвечал робкий голосок.

— Лидия, вы? — удивилась Милица и распахнула двери.

В комнату, шатающейся походкой, вошла Лидия с бледным лицом и блуждающими глазами. На ней была надета теплая кофточка и на голову небрежно наброшен платок; пряди волос выбивались из-за него. Девушка нерешительно остановилась среди комнаты, точно не зная, что ей делать.

— Что с вами? — спросила Милица.

Лидия ничего не ответила ей, только подняла на нее свои большие печальные глаза, вскинула ими как-то странно и, не снимая одежды, села на стул около печи.

Милица тут только заметила, что девушка вся дрожала, как осиновый лист.

— Вам холодно, — сказала она участливо. — Я велю сейчас затопить печку. Моя служанка заснула, но я ее разбужу.

— Не нужно, — ответила Лидия: — мне холодно по другой причине: со мной случилась ужасная вещь.

Челюсти ее задрожали, она не попадала зуб на зуб.

— Я сама не понимаю, что произошло со мной, знаю только одно: что-то ужасное. «Он» мне противен, Милица Николаевна, всегда был противен и теперь более чем когда-либо. Помогите мне разобраться в этих ощущениях. Что теперь думает обо мне бедная мама? Могла ли она представить, что я способна на такой поступок? Все же я не могу дать себе отчета, точно кто-то другой двигал волею моею.

— Что с вами? Вы бредите? — с испугом спросила Милица, наклоняясь над нею и вглядываясь в бледно-зеленоватое лицо девушки с помутившимся взглядом.

Искаженное отчаянием лицо Лиды, с блуждающей на губах горькой улыбкой не то иронии, не то презрения казалось ужасным. Зрачки глаз расширились, какая-то неопределенная мысль гвоздем засела в них, точно она старалась что-то припомнить, осмыслить, уяснить. Тревожный вопрос крался в них и затем все лицо и губы складывались в скорбную, горькую усмешку недоумения. Вдруг на лицо набегал неописуемый ужас и закрывал его мрачными, беспросветными тучами.

— Неужели помешательство? — мелькнуло в голове Милицы и она сказала:

— Разденьтесь и лягте в постель.

— Может быть, Милица Николаевна, я не достойна находиться под вашим кровом, — твердо произнесла Лидия и взглянула на нее своими помутившимися глазами. — Я расскажу вам все и если вы найдете меня недостойной, то прогоните и я сейчас же уйду, — с трогательной покорностью произнесла Лидия. Милице стало жаль ее и она почувствовала, что бы не сделал этот несчастный ребенок, она не найдет для него слов осуждения.

— Что случилось с вами, дитя? — говорите, — воскликнула встревоженная Милица. Она почти насильно раздела Лидию, окутала ее своим большим платком, взяла стул и села рядом с ней.

— У вас ноги в снегу, — сказала она. — Рассказывайте.

— Я хозяйничала около чайного стола Балабановой. Собрались гости и я с неудовольствием заметила в числе их пана Короткевича, управляющего того дома, где я раньше жила с мамой. Меня неприятно передернуло. Балабанова объявила мне, что Короткевич желает переговорить со мной и передать мне о найденных им в старой, поломанной конторке важных семейных документах. Меня это заинтересовало настолько, что я решилась выслушать Короткевича и приняла его в будуаре хозяйки. Вы знаете эту комнату, если были у нее. Я села около стола, а он как раз напротив меня, выхоленный такой, бритый, с отвратительной лысиной. Смотрю я на него и думаю: какой противный человек и как я его ненавижу. Он стал передавать мне о находке и вдруг свернул разговор на то, что он меня любит, жить не может без меня. Я слушаю его и чувствую, что во мне что-то переворачивается. Я уже не замечаю, что он противен, и вдруг какая то сверхъестественная сила толкнула меня к нему в объятия. Он предложил мне поехать с ним кататься — и я согласилась. Да, согласилась, вышла в переднюю, надела шубку и уехала. Напрасно меня останавливала старушка, говоря, что Балабанова рассердится. Я не послушала ее. Что было далее, помню как сквозь сон, сон ужасный!..

Сегодня утром я проснулась и увидала рядом с собой отвратительную лысую голову и ненавистное лицо. Вся моя прежняя ненависть вспыхнула. Некоторое время я не могла прийти в себя от удивления и старалась все припомнить. Ужас сковал мои мысли, оледенил мозг. Я точно оцепенела, созерцая его, а он спал тяжелым пьяным сном.

На столе лежал острый нож. Я взяла его в руки, и, движимая ненавистью, отчаянием, перерезала ему горло… Он захрипел, но не проснулся. Кровь брызнула мне на лицо, руки, потом полилась на подушку, оросила постель…

Я вскоре встала, умылась, оделась, заперла за собой комнату и вышла. Некоторое время я бродила по городу, пошла к Балабановой, но она не приняла меня, а выслала через горничную ответ, что вследствие моего поступка принуждена отказать мне от места. После этого я опять бродила по городу, отыскивала квартиру одной знакомой барышни Вари и вместо того явилась к вам.

Теперь вы все знаете. Прежде, чем прогнать меня, скажите, что мне делать. Идти в тюрьму? Что ж, я пойду в тюрьму. Мама предчувствовала, что со мной рано или поздно это все случится, — говорила Лидия и вдруг подняла к свету свои руки, пристально разглядывая их, точно ища на них кровавых следов.

Милица прислонилась к стене, чтобы не упасть, и сама также побледнела, как стена. Некоторое время она ничего не могла выговорить. Мозг точно оцепенел от ужаса, мысль отказывалась работать.

— Так ли это? Не бредит ли еще она? — пронеслось в ее голове.

Лидия продолжала подносить к свету лампы свои руки и этот жест почему-то казался невыносимым Милице.

— Оставьте! — воскликнула она. — Что вы делаете?

— Смотрю, нет ли на них крови, но нет — вся смыта.

— Несчастная, что вы говорите? Неужели все это правда?

— Правда, Милица Николаевна. Я сейчас уйду, — проговорила Лидия: — вам тяжело видеть меня. Какое право имею я причинять вам беспокойство? Пожалуй, еще вас пригласят к допросу… Простите! — спохватилась Лидия и встала.

— Куда же вы пойдете? Стойте! — схватила ее за руки Милица. — Нужно подумать, на что решиться. У меня голова кругом идет. Вы убили того человека?