Киевские крокодилы - Ольга Шалацкая

— Нет, знаете, при гостях неудобно вести деловой разговор. Вы пройдите в мой будуар, — сказала Балабанова и провела Лидию в свою комнату, где усадила ее на мягкой кушетке у стола.

На столе стоял поднос с двумя чашками кофе; одна предназначалась для Лидии — другая, очевидно, для пана.

— Отдохните немного, выпейте пока вот эту чашечку, а я скажу пану Короткевичу, чтобы он сюда пришел. Не знаю, может быть, он сел в карты играть, тогда вам придется подождать немного.

— Может быть, дневник мамы там был. Она утеряла один экземпляр. Помню, еще искала. Полячишко, вероятно, прочитал его. Что-то там могла написать мама? — думала Лидия, отпивая медленными глотками кофе, имевшее, как ей показалось, какой-то особенный вкус: несомненно, в нем находилась какая-то примесь не то ванилевой эссенции, не то чего-то другого. Девушка не могла разобрать и попросила Алексеевну налить ей другую чашку.

— Алексеевна, чем это кофе пахнет? — спросила она.

— Решительно ничем, — отвечала старуха. — Это не Мокка, который вы привыкли пить, а так называемый Явва, высший сорт и дороже. Барыня часто меняют сорта.

Лидия уже не слушала ее и думала свое.

— Почему, по мнению Балабановой, неприлично говорить в гостиной, а непременно здесь? Наоборот: здесь я будто бы ищу свидания с ним наедине. Алексеевна, голубушка, вы, пожалуйста, не уходите, пока я буду разговаривать с поляком, — обратилась она к старухе: — иначе я выйду в зал.

Ею вдруг овладела такая лень, томленье, что не хотелось с места двинуться.

— Не все ли равно: здесь или при гостях принять мне Короткевича? — подумала Лидия, пожимая плечами и откидываясь на спинку кушетки.

В комнату вошел пан, почтительно раскланялся и остановился перед девушкой.

С минуту Лидия видела перед собой ненавистную лисью физиономию, красный угреватый нос, рыжие нафабренные усы и лысую, слегка наклоненную голову.

— Что вы там нашли? — спросила она. Пан сел напротив нее и сказал:

— Да, я нашел кое-что. Собственно, дворник, когда перетаскивал вещи, то сломал ящик и оттуда выпал запечатанный конверт с надписью вашего отца: «Здесь хранятся важные документы. Прошу передать их моей дочери по достижении ею совершеннолетия». Вам, кажется, нет еще двадцати лет. С вашего разрешения я передам их в одну из контор нотариуса; пачку же писем можете теперь получить, — говорил Короткевич.

— Где же?.. Дайте, — сказала Лидия, протягивая руку.

— Я не взял их с собой… Письма остались дома, в моей квартире, — отвечал Короткевич, пристально глядя в лицо девушки.

— Но я хочу сейчас их получить, а на пакет только издали взглянуть, — говорила Лидия, прикладывая руку к лицу. Щеки ее огнем пылали, губы горели. Она жадно отпила несколько глотков воды.

— Прикажете сейчас съездить мне домой и привезти? Я мигом исполню ваше желание. Вы знаете, панна, что я всегда к вашим услугам. Напрасно вы раньше не понимали меня и всегда отталкивали. Если бы вы знали, что я за человек, то верили бы мне. Хотите, панна Лидия, видеть документы и даже прочесть их — едемте ко мне. Оставьте ненужных вам гостей, прокатимся немного, воздух освежит вас.

Лидия широко открытыми глазами смотрела ему в глаза, бессмысленно смеялась и протягивала обе ручки… Пан, наклонившись лысой головой, целовал их и нежно шептал:

— Едем до меня, моя коханочка, там тихо, нема докучных… Зачем тебе вздумалось бежать от меня, поступать на место, в служанки, когда ты могла себе крулевой жить?.. Никуда ты не ушла, моя ясочка… Едем, что ль?

— Едем, — с той же натянутой, бессмысленной улыбкой, будто надетой маской на лицо, отвечала Лидия.

Пан, сдерживая дыхание, точно крадучись, прошел в переднюю, держа Лидию под руку. Девушка сняла с вешалки ротонду Балабановой и хотела накинуть на себя.

— Лидия Игнатьевна, что вы делаете? — останавливала ее Алексеевна, отнимая ротонду: — как можно ехать, не сказавшись барыне! Она рассердится на вас.

Короткевич сунул в руку старухи какую то монету, подал Лидии шубку и сам надел на ее ноги калоши.

— Мое дело сторона, а все же я боюсь, чтобы барыня не рассердилась, — понизила Алексеевна тон. — Когда вы вернетесь?

Но Лидия только бессмысленно глядела на нее и смеялась.

— Куда я еду? кататься? — мелькнуло в отуманенном мозгу девушки. — Да не все ли равно? Все вздор и смех… Кто это сказал?

Как только захлопнулись за ними двери, Балабанова прошла в свою спальню, достала из кармана увесистую пачку кредиток, пересчитала их и, нажав шифоньерку, сунула в ящик, приобщая к другим, уже имевшимся там.

— Расщедрился поляк, даже не ожидала, — проговорила она. — Что с ними церемониться! На днях непременно посещу Крамалея, попрошу надбавки и предложу относительно его Милицы испробовать те же решительные меры.

Она вошла в гостиную. На диване сидела Недригайлова с Ферапонтом Григорьевичем. По лицу чиновницы скользила улыбка кокетливой иронии. Видно было, что собеседник ей не нравился, но все же она хотела завлечь его. На лице Сысоенки выражалось уж что-то совсем неопределенное: оно походило на полную улыбающуюся луну; брови каким-то изгибом приподнялись вверх, глаза сощурились, нос сузился, щеки покраснели и лоснились, губы улыбались лукаво. Он то и дело прищелкивал перстами, говорил вполголоса, скрадывая слова, больше междометиями и уж как они понимали друг друга — Аллах ведает!

Окинув всех и все хозяйским, внимательным взглядом, Балабанова подошла к Сапрыкину, помещавшемуся в буфетной.

— Устали, Татьяна Ивановна? — участливо осведомился он, предупредительно подавая ей стул.

— Да, не без того. Наташа, иди в переднюю. Алексеевна, вы мне стакан чаю, — распорядилась она.

— Где же другая старуха? — осведомился Сапрыкин.

— Запила и я прогнала ее вон. Грубить начала невыносимо.

— Как, Татьяна Ивановна, с Затынайкой выгорает дело?

— Она сегодня хотела быть у меня, и, вероятно, что-нибудь помешало. Мы в прекрасных отношениях. Я мало-помалу воздействую на нее.

— Он буквально теряет терпение, меня даже выгнал. Для вас, Татьяна Ивановна, я присмотрел очень хорошенький домик с постройками во дворе и садом. Просят тридцать тысяч.

— Посмотрю на днях и, не откладывая в дальний ящик, куплю, — сказала Балабанова. — Сколько денег я переплатила за квартиры — числа нет, а все чужое.

В комнату вошел новый гость, господин лет сорока с лишним, рано облысевший, изношенный, с огромными навыкате глазами, баками вокруг щек, в безукоризненном белье и ловко сшитом платье. Это была довольно известная личность в финансовом мире, некто Крыса, старый холостяк, любящий все эксцентричное.