Лишь пять дней - Джули Тиммер

Скотт поднялся, подошел к окну, вновь слыша голос малыша, отдающего команду: «В атаку!»

С другой стороны, сколько ребенку нужно солдатиков? Он наверняка не будет скучать по этим трем! Но если вдруг он когда-нибудь спросит об остатке армии, Скотт сохранит их в ящике своего прикроватного стола. Если понадобится, он сможет послать их почтой, а если нет… Вероятно, командир Джексон и одобрит дислокацию здесь небольшого вооруженного контингента, который будет следить за сохранностью часов или разбросанной мелочи.

И стоило ли отсылать книгу, подумал мужчина, наклоняясь к полке со «Стюартом Литтлом»? Может, малыш потерял интерес к мышонку? Что, если книга так и будет валяться недочитанной где-то в шкафу ЛаДании? И когда-нибудь она будет выброшена безо всяких сантиментов либо матерью, не знающей о ее значении, либо мальчиком, который внезапно охладеет к слишком детской истории. А что, если и фото внутри постигнет та же участь? Безусловно, так и произойдет.

Скотт достал фото и, как Куртис прошлым вечером, провел указательным пальцем по изображению. Скорее это было даже не два человека, а один двухголовый. Они были так крепко прижаты друг к другу, что границы было не различить.

Скотт вспомнил печальное лицо мальчика, когда тот смотрел на фотографию прошлым вечером, а потом представил, как будет смущен Куртис через год, если увидит фото и вспомнит, как возился на постели с человеком, который даже не его родственник. Конечно, фото выбросят, если он пошлет его по почте.

Мысли опять растрогали Скотта, но он приказал себе прекратить драму. Неужели можно ожидать, что ребенок надолго запомнит свой восьмой год жизни?

Скотт закрыл глаза и попытался воссоздать в памяти хоть что-то с того времени, когда ему было восемь. Однажды на Рождество ему подарили свитер с изображением команды «Детройтские Львы», и он все норовил натянуть его поверх костюма, в который мама хотела нарядить его в церковь. Или это было, когда ему исполнилось девять? Или десять?

Он подумал о своей начальной школе и с трудом восстановил в памяти, где находился его второй класс: на последнем этаже, справа, или, наоборот, на первом этаже, возле дирекции? Он понял, что имена своих учителей или друзей пытаться вспомнить безнадежно.

Этот год был незабываем для Скотта, но кто даст гарантию, что и для мальчика тоже? Скорее всего, год вскоре утратит значение для Куртиса. Конечно, сейчас Скотт — его герой, а что случится через пять лет?

Здесь, в Ройял Оук, он, безусловно, будет все так же страдать, но там, в Детройте, будут ли о нем, Скотте Коффмане, думать с теплотой, или он станет всего лишь мимолетным воспоминанием?

Мужчина положил книгу в задний карман — она займет свое место в ящике, присоединится к солдатикам.

Скотт решил, что лучше себя не травмировать, поэтому дверцу шкафа не открыл. Осмотрел оставшуюся часть комнаты. Там стояло кресло-качалка, Лори решила оставить его для будущей комнаты новорожденной, и супруг был с этим полностью согласен. Скотт вспомнил, как недавно практиковался в укачивании ребенка. У Куртиса сильно разболелось ухо, ребенок не мог заснуть. «Я слишком большой, чтобы меня укачивали», — жаловался он, но чуть позже голова его уже покоилась на плече Скотта, мужчина обнял его и сильнее прижал к себе. «Я никому не скажу», — прошептал Скотт тогда.

Он даже приблизительно не мог сказать, сколько часов провел в детской за последние двенадцать месяцев. Они учились читать и писать, он слушал басни малыша, какую-то невероятную историю, что приключилась с ним в школе. Часто мальчуган не только рассказывал свою историю, но и должен был непременно показать, как все случилось — прыгая на кровати, или под нею, или на полу, или забирался в шкаф.

Несколько раз Куртис болел, или скучал по маме, или просто ему было очень грустно, и он просил Скотта посидеть у кровати «просто, пока я засну».

В те ночи Скотт, проверяя домашние задания и общаясь с МамойЛакс и остальными друзьями по форуму, часто описывал звуки, которые издавал посапывающий рядом малыш.

Как-то в приливе невиданной искренности 2мальчика написал ему: «Ты прирожденный отец!» Это было еще до того, как Скотт и Лори узнали, что у них будет собственный ребенок. «Я уверен, это обязательно случится в твоей жизни. Вселенная просто не может не использовать такие таланты, как у тебя!»

Тем вечером Скотт предложил Лори усыновить взрослого ребенка.

МамаЛакс предупредила, что это не так-то просто и стоимость усыновления весьма велика. Кроме того, если у них ничего не получится и им придется вернуть ребенка в приют, то по закону им больше не разрешат усыновить даже младенца.

Кроме денежного вопроса, другие пункты мало волновали Скотта, он не видел проблем в усыновлении мальчика или девочки из местного интерната. Спасти ребенка, который мог бы быть просто проглочен системой, а взамен получил моментальную семью без всяких отсрочек. Стопроцентный выигрыш. Главное, ведь быть родителями, правильно? И не важно, как ребенок появился в семье.

Но оказалось, что для Лори все не так. Для нее имело значение не только быть мамой. Она хотела быть мамой собственного ребенка. А усыновление — это для нее даже не план «Б», это, скорее, план «Я».

Лори считала, что нужно испробовать все возможности и пытаться снова и снова, прежде чем вообще рассматривать идею усыновления. А если все-таки прийти к этому, то усыновлять только младенца. У которого еще не может быть никакого эмоционального багажа. Годовалый или двухгодовалый малыш, по ее мнению, — это слишком поздно. Уже есть эмоции, и не всегда положительные, зачастую наоборот.

— Эти дети не приходят в приют из счастливых семей, ты же это понимаешь? — повторяла она ему.

Лори наслушалась ужасных историй со всеми подробностями о ночных кошмарах, эмоциональных стенах. О лжи, воровстве. О детях, которые постоянно нарушают границы, запреты.

Кроме того, она мечтала о новорожденном. Представляла его, планировала, рисовала детскую. Сначала малыши в маленькой комнатке в колыбельке, потом в кроватке… Вот собственно в этом и был ее пунктик — маленькие пухленькие розовые младенцы.

Нужно было на этом остановиться, но Скотт не мог. Пит, когда Скотт описал слезы, хлопающие двери, неделю на диване и много другого, о чем вообще не стоило упоминать, тоже советовал прекратить.

Пит твердил, мол, подумай, через сколько разочарований прошла твоя жена, стараясь забеременеть, и она молодец — не теряла присутствия духа!

Разве Скотт не понимает, как ему повезло с женой?

Разве он не слышал, что делает проблема бесплодия с семьями? Жены обвиняют мужей, сексуальная жизнь пары на мертвой точке, браки распадаются.

Пит уверял, что другу жутко повезло. Неужели он продолжит давить на Лори?

Но Скотт не мог остановиться. У него в голове то и дело всплывали образы пяти-и десятилетних детей, не знающих, как это — чувствовать себя желанным ребенком в семье, как это — ощущать принадлежность к одной семье.

Скотт ежедневно наблюдал, что позже происходит с детьми из интернатов. Он постоянно проезжал мимо. Грубые, с отсутствующим выражением лица, следившие за ним на светофоре, проверявшие то и дело — не идет ли полицейский? А вдруг есть время выклянчить у него денег, продать травки, стукнуть его головой о руль и, пока он будет в отключке, украсть его кошелек или машину.

А ведь у этих детей все могло сложиться совсем иначе!

Поэтому Скотт не унимался, давил и давил еще долго, хотя давно следовало остановиться.

Даже если ЭКО и будет успешным на этот раз, спрашивал он, почему нельзя усыновить ребенка? Или хотя бы брать детей на временное воспитание. У нее будет младенец, но они будут помогать и другим детям.

Это не привело ни к чему хорошему.

Жена кричала в ответ, что он чувствует ответственность за каждого брошенного ребенка в Детройте. Но не за жену!

А ведь жена должна чувствовать заботу мужа! А раз это не так, значит, она делает что-то неправильно, значит, она эгоистка, если требует этого от мужа? Не разделяет его комплекс Спасителя!

— Черт бы побрал твой комплекс Спасителя! — так она сказала ему.

Она уже смирилась с тем, что муж пожертвовал собой ради детей Детройта, горечь этой потери стала нормой, она просто наплевала на все!

Скотт стал проводить больше времени на работе, чем дома. Жена достала до печенок, и пусть она оставит всю эту драму при себе.

Даже после того, как она разрешила ему вернуться в супружескую постель, прошло две недели, прежде чем она его к себе подпустила.

Глава 21 Мара

Мара провела пальцами по глазам, положила телефон в сумку и посмотрела на площадку. Возле себя она услышала звук опускающегося стекла.

— Нет! — воскликнула она и нагнулась, положив голову на колени. — Я не хочу, чтобы она видела…