Отец моей малышки (СИ) - фон Беренготт Лючия

Я вздыхаю.

– По-твоему, материальные блага – самое главное в жизни?

Она таращит на меня глаза.

– А что же еще? Ты сколько хочешь, можешь про рай в шалаше кричать, но когда твои дети просят игрушку, а ты ее купить не можешь, тебе, поверь мне, не до любви…

Я закатываю глаза – мама затянула свою старую песню про милого и шалаш, хоть я никогда ничего подобного не говорила, и уж точно не «кричала».

– Мам, я знаю, что деньги – важно. Но это не самое важное. Самое важное – это любовь и взаимное уважение. А если ты помнишь, этот человек предложил мне сделать аборт, вместо того, чтобы взять на себя ответственность за ребенка.

– Сто такое аболт?

Мы обе резко оборачиваемся – в дверях стоит Масюня с планшетом в руках. Тишину, которая обрушивается после ее невинного вопроса на комнату, можно резать ножом. Я перевожу многозначительный взгляд на маму.

– Хочешь рассказать ей?

Мама испуганно мотает головой.

– Ну вот то-то же, – я подхватываю Масюню на руки и рассказываю ей вторую часть анекдота про «волны», которые «бьются о борт корабля», надеясь, что она удовлетвориться. Это частично прокатывает, и через пару минут мы уже обсуждаем ее новую подружку в садике.

– Пъедставляес, она сказала, что ее мама пъинцесса! – всплескивает она руками. – Настояссяя!

– Да ты что! – деланно удивляюсь я. – А папа кто? Принц?

– Нет, папа – косеёк.

–  Кто? – не сразу соображаю я.

– Косеёк! Так его мама зовет!

– Аа! – наконец, мне понятно. – Кошелёк. Это те мама и папа, которые спят в одной комнате?

– Да! – кивает она, радостная, что я вспомнила.

– Вот видишь, до чего это доводит! Пока мама спала в другой комнате, папа был принц. А как стали спать вместе, стал кошельком. Ты кем хочешь, чтобы твой папа был – принцем или кошельком?

Она хмурится у меня на руках.

– Мой папа не косеёк. Он – лектол.

Я выгибаю брови. Ишь ты! Уже успел похвастаться…

– А ты откуда знаешь? Вы ведь всего только день вместе пробыли. Может, он умело скрывается…

Дочь продолжает хмуриться.

– Неть! Папа хавосый. И он меня лубит. А ты – злая.

Против воли, я начинаю сердиться. Хочется рассказать этой маленькой наивной глупышке, как ее «добрый и хороший» папа чуть не заставил меня избавиться от нее. Несправедливость всего этого начинает слегка напрягать меня – это нечестно, что я рожаю ребенка, рощу его одна, еле поспевая с работы домой и обратно, не спя ночами и страдая от многочисленных женских послеродовых болячек, а потом, на все готовенькое, появляется этот принц на белом коне и несколькими простыми подарками полностью перетягивает на себя одеяло.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

К счастью, глупые и злые слова не успевают вырваться из моего рта – в центральную дверь дома кто-то звонит. Мгновенно вспоминаю слова Зорина о том, чтобы никому не открывать, как и то, что я не сподобилась сообщить об этом маме! И теперь, на всех парах, думая наверняка, что это ее любимый «Сашенька», она несется открывать!

– Мам, стой, не открывай! – кричу я с лестницы. Но звук работающего телевизора заглушает меня, и она успевает дойти до двери и повернуть защелку замка. Дверь широко распахивается, и, перегнувшись с лестницы, я в испуге ахаю, надеясь, что успею вызвать полицию или охрану поселка...

Глава 18

Александр

Успокоиться от увиденного на экране мобильника непросто. До такой степени непросто, что приходиться еще пятнадцать минут сидеть в кресле за столом, ссылаясь на какие-то несуществующие неотложные дела.

К счастью, тело успевает остыть к приходу следователя.

О да! Как я и заподозрил, в порошке кофе обнаружили наркотическое вещество – довольно редкое, порождающее сильный эмоциональный всплеск пополам с нервическим возбуждением и неукротимыми вспышками гнева. Предположительно, зная, что я буду встречаться с Лилей, Алла подала мне кофе, щедро сдобренный этим самым веществом – вероятно, рассчитывая на то, что я не сдержусь и в гневе натворю каких-нибудь непоправимых глупостей.

И я, без сомнения, натворил бы дел, если бы не Владислав, сдержавший меня – за что я буду благодарен ему по гроб жизни.

Но откуда сама Алла узнала про побег?! Откуда узнала про билеты, которые купила Лиля? Как вообще оказалась в курсе всей этой операции перехвата и похищения матери моего ребенка?!

– Есть кто-нибудь, кого вы еще подозреваете, кроме ассистентки? – бубнит следователь. – Враги, тайные враги, возможные враги, родственники, в которыми вы не поделили имущество, бывшие жены, невесты, их женихи?

– Нет, нет и нет, – отвечаю, раздраженный тем, что меня сбили с ходы мыслей. – Только Аллу. Когда думаете официально подать в розыск?

Следователь вздыхает.

– К сожалению, пока нет оснований считать ее официальной подозреваемой. Все ваши выкладки – на уровне домыслов. У нее нет ни мотива травить вас, ни средств к добыче столь дорогого и редкого наркотического средства. К кофе имело доступ достаточно много людей, а то, что она порекомендовала своей заместительнице подавать его вам – ни о чем не говорит. Это ведь действительно ваш любимый сорт, не так ли?

Скрипнув зубами, я киваю.

– Вот если бы был хотя бы косвенный мотив… – следователь с надеждой смотрит на меня. – Мы, конечно, пригласим ее на допрос, но если она не захочет ничего говорить, у нас не будет никакого повода ее задерживать. Может, вспомните, по какому поводу ваш ассистент могла захотеть накачать вас наркотиком? Может… между вами были личные отношения? Другая женщина появилась? Нет?

Я упрямо мотаю головой в ответ на все предположения. Еще не хватало привлекать на данном этапе Лилю. Во-первых, судя по нашему с ней последнему разговору, моя девочка и так на взводе, и неизвестно как поведет себя в присутствии представителей власти. А во-вторых, как я вообще объясню детали ее пребывания в моем доме, да и сам «мотив» отравительницы? Не рассказывать же, что Алла хотела, чтобы я взбесился от того, что свободная женщина с недоказанно моим ребенком собирается воспользоваться правом свободного передвижения?

Да и вообще, если Алла знает про побег и похищение – а она явно знает – следует осторожнее вмешивать стражей порядка.

Охренеть… Дожили. Я устало откинулся на спинку кресла, провожая уходящего следователя глазами. Две женщины в моей жизни и обе могут надолго упечь меня за решетку.

Довольно резко звонит телефон, и я вздрагиваю. Давно привык к тому, что на телефоны в моем офисе отвечает ассистент, а у меня лишь нежно тренькает коммутатор, в случае если звонок достоин моего внимания. Однако теперь отвечать некому – студентка Лида в больнице, отравленная доцентом Аллой, и все приходится делать самому.

Еще раз тяжело вздыхая, я отвечаю.

– Зорин. Слушаю.

– Так и думала, что ты не поставишь на телефон прослушку… – слышу знакомый, по лисьему мягкий голос. – Ты такой наивный, Саш…

Вот ведь правду говорит – помяни черта, он и появится.

– Мне интересно, как я пропустил тот момент, когда ты рехнулась, Алла? Вроде нормально вела себя, на стенки не бросалась…

– Бросалась, поверь мне, – жестко отвечает она. – И бросалась, и выла, и орала в подушку, чтобы соседей не пугать. Я ведь тебе лучшие годы отдала, Сашуль. Уже домик для нас присматривала в Подмосковье, куда твоя маман не сунется… Таблетки уже месяц как не пью. Это больно, Саш, когда вся твоя жизнь рушится в одночасье из-за какой-то...

– Заткнись! – прерываю ее, прежде чем она обзовет Лилю какой-нибудь гадостью. – Я совершенно ничего тебе не обещал, если ты помнишь. А то, что ты натворила в своем ревнивом безумии, называется уголовное преступление.

– Докажи его, – я прям вижу, как она равнодушно пожимает плечами. – Я ведь больше не буду тебе сюда звонить – надо было раньше соображать и устанавливать на телефоны жучки. А теперь уже поздно, и я всегда всё буду отрицать.

– Почему ты так уверена, что я этого не сделал? – сурово спрашиваю.