Наблюдатель - Дэвид Эллис

Я зашел в гостиную, там все было чисто. Я предположил, что веселье началось в спальне, расположенной в другой части квартиры. Я почувствовал прилив адреналина: всегда испытываю нечто подобное, когда преследую преступников и решаю загадки.

Войдя в коридор между гостиной и спальней, я невольно замедлил шаг — сработал защитный механизм. И хотя знал: там будет Эвелин Пенри, — никак не мог предотвратить потрясение… Сейчас я увижу убитой женщину, которая еще вчера донимала меня вопросами.

Она лежала на ковре в одном белье, раскинув руки и ноги и наклонив голову вправо. На левом виске виднелся уродливый кровавый порез, напоминающий глубокую рану. Рот был открыт. Кожа уже начала терять цвет, как это бывает у трупов. Она выглядела так, словно ее застали во время какого-то важного события, словно она вдруг поняла нечто значимое или не завершила то, что хотела сделать.

Яркий свет в комнате казался ослепительным, он словно прожектор освещал тело мертвой женщины, которое лучше было бы спрятать от посторонних. Мне захотелось накинуть на нее одеяло и закрыть веки. Я посмотрел в ее пустые глаза, словно ожидая, что они вот-вот моргнут.

Я подошел поближе и склонился над ней. От тела исходил отвратительный запах мочи и фекалий — ее хрупкая нервная система не выдержала, пока она боролась с убийцей. Или с болью.

Помимо раны на голове, все тело Эвелин Пенри было изрезано ножом. Некоторые порезы казались поверхностными, другие — более глубокими. Из каждой раны вытекла кровь, а следовательно, их нанесли еще до того, как сердце перестало биться.

Ее пытали, прежде чем убить, проткнув ножом мозг.

Я посмотрел на детектива и заметил, что в комнате нет Кэролин. Меня это обрадовало, хотя совершенно ясно, что она уже все видела.

— Сначала он получил удовольствие, — сказал я, снова взглянув на труп и склонившись над ним. Я больше нигде не заметил следов крови. — Он напал на нее здесь и сразу принялся за работу.

Мои слова не особенно впечатлили детективов. Я не понимал, что им нужно от меня. До сих пор не мог понять, зачем меня сюда позвали.

— Как он вошел? — спросил я.

Сначала никто не ответил. Я не ждал, что они проникнутся ко мне симпатией, и меня это не тревожило.

— Как он вошел? — повторил я вопрос.

Макдермотт пожал плечами:

— Никаких следов взлома. Он либо открыл замок, либо девушка сама впустила его.

— Сексуальное насилие? — Я старался не смотреть на Кэролин, которая вошла в комнату.

Макдермотт покачал головой:

— Он просто хотел сделать ей больно.

Я встал и посмотрел на детектива.

— Вы же не думаете, что она сама впустила убийцу?

— Ванная. — Он оставил вопрос без ответа. — Мы нашли там кое-что.

Я повернулся и осторожно прошел в ванную. Свет уже был включен. Сначала я посмотрел на пол, затем на зеркало. И увидел свое отражение, а также дьявольскую фразу, написанную красной губной помадой:

Я не один.

Я отступил назад и покачнулся. Посмотрел на полицейских, которые, казалось, по-своему истолковали мою реакцию.

— Вам это о чем-то говорит? — спросила Столетти.

Я сделал паузу, постаравшись осознать увиденное. Внутри у меня все сжалось.

— Вам нехорошо? — спросил Макдермотт.

Я прошел мимо них и снова взглянул на Эвелин, затем осторожно присел на корточки, чтобы внимательнее осмотреть ее раны. Такая молодая. Не знаю, сколько ей лет, но у нее еще многое было впереди. Умная и амбициозная. Я вспомнил, что сказал ей во время нашей последней встречи, как попытался отделаться от назойливой журналистки. Мы всегда сожалеем, когда расстаемся с людьми нехорошо, говорим им неприятное. Но теперь у меня оказалось еще больше причин раскаиваться в том, что не выслушал ее.

— Нож с выдвижным лезвием, не так ли? — Я посмотрел на них. — Убийца использовал его?

— Верно, — отозвался Макдермотт.

— Откуда вы узнали? — подала голос Столетти.

— И это не первая жертва.

Никто ничего не ответил — по крайней мере вслух никто не произнес ни слова, — но мне было достаточно выражения на их лицах. Детективы переглянулись.

— Она вторая жертва, — сказал я. — Была и первая. Верно?

— Верно, — кивнул Макдермотт. — А какое оружие использовалось в том случае?

— Нож для колки льда, — ответил я.

Судя по его взгляду, я понял, что прав.

— Что за хрень… — пробормотал он.

Кэролин протиснулась между детективами:

— Это какая-то другая песня, Пол?

Я встал и посмотрел в ванную. Сердце в груди бешено стучало.

— Песня та же. Это второй куплет. Вторая строфа.

Народ против Терренса Диметриуса Бургоса

Дело № 89-CR-31003

Август 1989

Первый помощник прокурора округа Пол Райли вставил кассету в кассетоприемник, нажал кнопку воспроизведения и стал читать текст стихотворения. Он был напечатан на щитке, который установили в одном из специально организованных оперативных центров, где рассматривалось дело Бургоса. Тайлер Скай, лидер группы «Поджигатель», заорал под свирепые аккорды гитары так называемую вторую строфу песни «Некто».

Вторая строфа, несет проклятие она, гимн гнусной ненависти и извращенности…

После вступления гитара и ударные заиграли одновременно, а голос Тайлера Ская стал изрыгать, выплевывать непрерывный поток жестокой лирики с такой скоростью, что человеческий слух просто не мог разобрать слов.

Нож для колки льда, какая грустная судьба, он молился, чтоб смерть была быстра.

Финский нож так хорош, проткнет череп — и глазом не моргнешь.

Бритвой по горлу — чистое бритье, умоет кровью смерть ее.

«Трим-метр» — хорошая пила, мозгами болельщицы раскрашена стена.

Мачете по темени, у него не было времени, сам почему не знаю, но я все желаю, я все мечтаю, что мозги кому-то вышибаю.

Кухонный нож в сердце… и что ж, ни борьбы, ни желаний, ни ненависти. Я испытание прошел.

И на седьмой день успокоение нашел.

Вторая строфа заканчивалась самоубийством, как и первая. И снова мелодия в духе клуба «Микки-Мауса». «Кухонный нож в сердце… и что ж, ни борьбы, ни желаний, ни ненависти». Больше ничего, потому что он убил себя. Вариация на тему финального убийства из первого куплета: «Теперь всем скажем: „До свиданья!“ Дуло в рот — и конец страданьям».

Самоубийство. Но Бургос не убил себя. Вместо этого он прикончил Кэсси, и, возможно, был готов перейти ко второй строфе, если бы его не арестовали. Они нашли у него оружие, описанное во втором куплете, — нож для колки льда, опасную бритву, электропилу, мачете и кухонный нож. Все это хранилось в подвале у Бургоса. Они были чистыми, неиспользованными. На них не нашли ни отпечатков, ни следов крови.

Его схватили прежде, чем он успел перейти ко второй строфе.

Джоэл Лайтнер вошел, когда Райли сидел за длинным столом, глядя на стихотворение на доске и продолжая слушать музыку. Лайтнер удивленно приподнял брови, показывая свое отношение к стихотворению. По своему содержанию оно мало чем отличалось от первой строфы.

Они стали слушать припев вместе, он слегка отличался от припева первого куплета:

Этот некто — я, вы до сих пор не поймали меня, я предупреждал вас, вам не найти меня. Вам не понять: меня не удержать, вы будете дивиться — все скоро повторится!

Музыка, и без того громкая и злобная, взорвалась оглушительным напором ударных. Гитары завизжали, а Тайлер Скай закончил припев последней строчкой:

Я не один!

Райли выключил магнитофон. Долгое время они сидели молча. «Я не один» — возможно, эта строчка была самой ужасной из всего стихотворения. Эта музыка вполне могла стать руководством к действию для психопата.

— Мы можем быть уверены, что второго захоронения нет? — спросил Райли.

Лайтнер двусмысленно хмыкнул. Полицейские с собаками обыскали весь кампус в Мэнсбери. Обследовали каждый дюйм в доме Терри Бургоса, раскопали землю в его гараже и подвале, перекопали весь двор. Они искали повсюду, но ничего не нашли.

— У нас нет оснований так думать, — сказал Лайтнер. — Орудия убийства были совершенно чистыми. С мачете даже не сняли упаковку. Я думаю, старина Терри рассказал бы нам, если бы существовало еще одно подобное место. Он ведь не стеснялся содеянного.

Это правда. Бургос не испытывал ни малейшего стеснения во время беседы с психиатрами, которые начали обследовать его, после того как он отказался признать себя виновным и сослался на свою невменяемость. Он во всех подробностях описывал, как совершал преступления, и объяснял, почему сделал это. Он цитировал Библию и стихи Тайлера Ская, перечислял грехи жертв, из-за которых они навлекли на себя его гнев.