Перейти грань - Роберт Стоун

— Конечно, — заверил Херси.

Когда они возвращались в гостиную, Стрикланд прихватил из столовой стул, чтобы усадить на него Энн. Она согласилась без возражений.

— Вы победите? — спросил Стрикланд у Брауна.

— Я полагаю, мне следует ответить «да». Я и отвечаю: да, я собираюсь одержать победу.

Стрикланд повернулся к Энн. Херси тут же навел на нее камеру. Она сидела в напряженной позе и неестественно улыбалась. Стрикланд посмотрел на нее в упор, и их взгляды встретились.

— Не будет ли здесь некоторой нестыковки? — забеспокоилась она.

— Мы поработаем над переходами, — успокоил ее Стрикланд и повернулся к Брауну: — Что для вас означает победа? Как для мужчины.

Браун рассмеялся. Вопрос, похоже, смутил его.

— Как для мужчины? А что, черт возьми, она значит для любого мужчины вообще? Конечно, это лучше, чем поражение. — И, словно желая найти поддержку, он повернулся к Энн.

«Скорее всего, — подумал Стрикланд, — они уже обсуждали эту тему». Энн продолжала улыбаться, изо всех сил стараясь показать, что гордится мужем.

— А если вы получите приз, — допытывался Стрикланд, — что вы сделаете с ним?

— О Боже! Этот вопрос заставляет меня испытывать суеверный ужас. — Браун взглянул на Энн.

— А ты не отвечай на него, — отреагировала она.

— Я не знаю, что я буду с ним делать, — ответил тем не менее Браун. — Не имею представления.

— Подумайте над этим.

Энн и Оуэн посмотрели друг на друга. Херси снимал их по очереди.

— Если бы у меня было время, я бы написал об этом подробно. И сейчас мне хочется сказать кое о чем.

— Валяйте, — согласился Стрикланд.

— Мне нравится учить людей ходить под парусом. В молодости это доставляло мне истинное удовольствие.

Стрикланд взглянул на Энн.

— Это он обучил вас парусному делу?

Она лишь покачала головой.

— Энни имела уже большой опыт, когда я встретил ее. Она знала больше меня.

Стрикланд понимающе усмехнулся.

— Кого бы вы стали учить этому делу, Оуэн?

— Да кого угодно. Детей, может быть. — Он перевел взгляд с камеры на жену, а затем на Стрикланда. — Это могло бы принести огромную пользу детям с комплексами, вам не кажется? Помогло бы им обрести уверенность в себе. И научило бы преодолевать себя.

Все некоторое время молчали.

— Итак, — подытожил Стрикланд, — в голове у вас уже сложилась кое-какая программа.

Энн опередила мужа с ответом.

— Нет, совершенно нет.

— У нас есть лишь некоторые мечты, — уточнил Браун, — не более того.

— Давайте вернемся к призу, — напомнил Стрикланд. — Сколько он составит на этот раз?

Брауны, похоже, почувствовали себя неуютно.

— Пятьдесят тысяч долларов, — с неохотой сообщил Браун. — Но это еще не все.

— Расскажите подробнее, — попросил Стрикланд.

— Есть две возможности, — начал Браун и запнулся.

— Мне все же кажется, что вести разговор на эту тему — дурная примета, — сказала Энн и, увидев, что Херси держит ее в объективе, заволновалась: — Почему он снимает меня сейчас?

— Не обращайте внимания, — успокоил ее Стрикланд. — Мы используем далеко не все, что снимаем. Я уже говорил, мы подчищаем переходы. — Он увидел ее полный осуждения взгляд, обращенный на мужа. — Вы не позволите мне задать ему еще один вопрос? — Он изобразил на лице нечто вроде виноватой улыбки.

— Эй, — бросил Браун, — у вас нет необходимости спрашивать разрешения у жены. Обращайтесь прямо ко мне.

— Не обижайтесь, — успокоил его Стрикланд. — Это из добрых побуждений.

— Надеюсь, — парировала Энн.

— Какое место занимают в вашей жизни деньги? — спросил Стрикланд у Брауна. — В самых общих ваших замыслах.

— Важное. Я хочу сказать, что это честь — получить призовые деньги. И достойная цель. Я не испытываю стыда от того, что, участвуя в гонке, буду стремиться выиграть денежный приз.

— Если бы денежного приза не было, стали бы вы участвовать в гонке?

— Я не знаю. — Браун задумался. — Приз — это стимул. Тут не может быть сомнений. Я хочу сказать, — продолжал он с улыбкой, — что даже некоторые великие исторические путешествия были предприняты ради денег. В надежде разбогатеть в конечном итоге. Это можно сказать даже о Колумбе. И о Магеллане.

— Эти имена, — Стрикланд обращался к Энн, — я слышал последний раз в школе.

Она не смотрела на него.

— Я не верю, что в таком серьезном деле, как кругосветная гонка, участвуют только из-за денег, — заметил Браун. — Деньги — это рациональная цель. Принятый символ.

— Итак, вы не просто безнадежный романтик?

— Я не знаю, — пожал плечами Браун. — Может быть.

Затем зазвонил телефон, и Энн встала («С облегчением», — подумал Стрикланд), чтобы взять трубку. Через секунду она вернулась, явно довольная тем, что нашелся предлог покинуть их.

— В «Нью-Йорк нотикал» поступили адмиралтейские карты, которые я заказывала, — сообщила она им из кухни. — Сейчас самое время забрать их.

Стрикланд попытался было возразить, но Браун прервал его.

— Хорошо. Забирай их, а я приготовлю обед к твоему возвращению.

— Ладно, договорились. — Энн, одарив их холодной улыбкой, направилась к своей машине.

Когда она возвратилась, ее удивила темнота в гостиной. Свет горел наверху, в комнате Мэгги. Оуэн сидел на кухне и читал.

— Вот и хорошо, — сказал он, — ты вернулась. Тебе приготовить что-нибудь?

Энн пожала плечами и достала из холодильника бутылку «шабли».

— Не знаю почему, — проговорил Браун, — но сегодняшний день заставляет меня испытывать какое-то нехорошее чувство.

— По поводу съемок?

— У меня такое ощущение, что я вел себя как законченный идиот.

— Мне так не кажется, — быстро ответила она.

— Спасибо. — По тону чувствовалось, что она не убедила его.

— Я думаю, что дело в нем.

— Не знаю. Он лишь задавал вопросы. Вполне обычные вопросы.

— Все дело в том, — пояснила свою мысль Энн, — как он их задавал.

— Мне кажется, что я сказал несколько глупых вещей, о чем буду жалеть до конца жизни.

— Я поговорю с ним, — предложила она.

— Я не хочу этого. В следующий раз мне будет наука. Ты уверена, что не хочешь есть?

Она покачала головой.

— Ты, правда, удивил меня в одном случае, — сказала она через некоторое время.

— Неужели?

— В вопросе о деньгах. Ведь на самом деле они не заботят тебя. Не так ли?

— Конечно, не заботят. Мне наплевать на них. Это уж точно.

— Что ж, но ты так или иначе дал ему понять, что это твой мотив для участия в круизе. — На военно-морской манер они называли предстоящую гонку круизом.

— Мне казалось, что именно так следует отвечать на этот вопрос. Что это правильный ответ.

Она поставила свой стакан.

— Но почему, Оуэн?

— Полагаю, что я хотел казаться обычным парнем.

— Но ты не являешься таковым. Ни на йоту.

Браун засмеялся.

— Похоже, ты относишь себя к элите. Это дурной тон.

— Меня это не волнует, — отрезала она. — Ты не должен опошлять себя в угоду публике.

Они сидели молча. Энн допивала свое вино. «В другое время, — думала она, — я бы еще раз попыталась убедить его в том, что он — исключительный, а я недостойна его любви». Но она понимала, что момент для этого был неподходящий. «Я дам ему письмо, — решила Энн, — чтобы он прочел его в море».

— Я не вижу, почему бы Стрикланду выставлять меня в неприглядном свете, — произнес наконец Браун. — Если я одержу победу и стану чемпионом — это только лучше для его фильма, так ведь?

— Я не знаю о нем ничего, — отозвалась Энн, а про себя подумала: «Он змея, этот Стрикланд». При мысли о нем перед глазами у нее возникла гадюка, тихо скользившая по ярко-зеленой траве к темному водоему. — Посмотрим, — вслух добавила она.

19

За лето они привыкли к частым телефонным звонкам Гарри Торна. Однажды он позвонил и предложил Оуэну нанести визит некой персоне. Эта дама, как он сказал, была тренером, но и не совсем тренером, а скорее целительницей, словом, она может оказаться полезной. Браун решил принять предложение, хотя бы для того, чтобы не дразнить гусей.

Персону звали доктор Карен Гласс. Ее офис занимал весь первый этаж серого каменного особняка, выделявшегося своим старинным обликом среди окружавших его многоэтажных жилых домов на Вест-Энд-авеню в семидесятом квартале. Когда Браун подходил к особняку, в небе над Манхэттеном собирались грозовые тучи, и, хотя было всего лишь шесть вечера, кругом горели уличные фонари, временами тускневшие в отблесках надвигающейся грозы.

Передняя стеклянная дверь была зашторена и защищена снаружи металлической решеткой. Когда Браун позвонил, внутри зажегся свет, и по переговорному устройству ему ответил женский голос. Браун назвал себя и был допущен в вестибюль.