Ненаписанные романы - Юлиан Семенов

Говоря это, Сталин уже знал, что Бухарина - так или иначе - уберет; Гималаи обозначают единичность. Логик, он не терпел двузначности. Понимая, что интеллектуалу Бухарину (интеллектуализм - это всегда множественность толкований, вариантность мышления, пренебрежение к формулировкам - с их теологической точностью, Коля не поймет затаенного смысла его фразы) трудно будет отказать ему в такой просьбе, тем более что Есенина в свое время поддержал Троцкий, свою статью о нем закончил словами: "Великий поэт умер. Да здравствует поэзия!"

В речи на писательском съезде Бухарин всячески поднимал Пастернака, словно бы оправдываясь за то, что клеймил Есенина "кулацким поэтом".

Сталину нужно было разбить Есенина словами Бухарина, ибо он страшился его, есенинской, вольницы и независимости; ему была необходима позиция Бухарина, потому что он понимал: Бухарин - выразитель и теоретик "крестьянской" концепции России; от столкновения двух этих сил - поэтической и политической функцию верховной силы получает он, Сталин.

Четыре года - с тридцатого по тридцать четвертый - Сталин жил в страхе: а вдруг мужик, не выдержав террора, поднимется? Вдруг страна заполыхает? Красная Армия - в массе своей крестьянская, станут ли стрелять в своих?

Нет. Не поднялись. Снесли.

Когда Бухарина вывели из Политбюро и Серго взял его к себе в Наркомтяжпром начальником научно-технического отдела, Ягода ежедневно сообщал Сталину обо всех, кто приходил к Николаю Ивановичу: в сухих сводках наблюдения рассказывалось, как принимала друзей опального лидера "Пеночка" (так Бухарин называл своего секретаря Августу Петровну Короткову). В свое время, молоденькой девушкой, она была отправлена - постановлением Реввоенсовета за подписью Яна Берзина - в Крым, для нелегальной работы в тылу Врангеля, потом помогала ветерану революционного движения Шелгунову, другу Ленина, ослепшему в тюрьме, после этого стала секретарем заведующего отделом пропаганды Коминтерна Белы Куна, а потом уже "Черныш", помощник Председателя ИККИ Коминтерна Бухарина Ефим Цетлин, один из первых членов ЦК КИМа, пригласил ее в секретариат Николая Ивановича.

"С ним я проработала вплоть до того дня, - рассказывала она мне, - пока Сталин не посадил Бухарина под домашний арест на "известинской" даче в Сходне".

Сталин не простил Бухарину той телеграммы, что он отправил - открытым текстом - летом тридцать шестого с Памира: просил не приводить в исполнение приговор над Каменевым, Зиновьевым и Иваном Никитовичем Смирновым; ненависть к нему после этого сделалась у Сталина давящей, постоянной, порою сладостной даже.

Ягода сообщал, что "Пеночка", или "Белочка" - так ее называл поэт Мандельштам, часто заходивший к Бухарину (отдел, возглавлявшийся Николаем Ивановичем, размещался в особняке на улице Кирова, наискосок от нынешнего Управления торговли Мосгорисполкома), каждую неделю готовит чай или кофе для постоянных визитеров: Вернадского, Вавилова (с ним Бухарин был особенно дружен), Горбунова, Кржижановского - академики приходили к своему коллеге академику Бухарину; Сталин попросил Ягоду повнимательнее послушать, о чем они говорят: "вполне возможно зарождение новой "Промпартии".

- В начале тридцатых годов, - продолжала между тем Александра Лаврентьевна, - Белова отправили в Германию, в военную миссию. А он был человек невероятной храбрости, почитайте "Мятеж", это ведь - во многом - о нем. Очень дружил с Фрунзе и Кировым, поэтому Сергей Миронович и пригласил его на должность начальника Ленинградского военного округа. Он никогда ничего не держал за пазухой, говорил, что думал: "Требую, чтобы не было произвола, телеграфировал он в девятнадцатом году, когда служил в Туркестане, - не заливайте фундамент социалистического общества кровью безвинных жертв..." Думаете, ему эти слова забыли? Сталин не умел забывать, это было против его натуры, он все помнил, все абсолютно... Так вот, в Берлине Иван Панфилович переодевался в штатское и посещал собрания национал-социалистов, слушал выступления фюреров, вождей партии, - Гитлера, Штрассера, Геббельса, Рэма... Этот массовый психоз, этот черный расизм потрясли его, Он написал в Кремль, Поскребышеву, просил передать Сталину: "Я сидел в двадцати шагах от Гитлера, когда он был на трибуне. Это - страшно. Это угроза цивилизации, начало звериной вседозволенности для вождя, который имеет право на все. Я могу попасть на его следующее выступление. Прошу санкцию на уничтожение этого злодея, который сплошь и рядом оперирует нашими лозунгами: "Все права рабочим и крестьянам, долой финансовый капитал, все на борьбу за счастливое будущее германской нации, прокладывающей путь человечеству в лучезарное завтра!".

Сталин письмо это прочитал, пожал плечами: "Анархистские замашки", Белова приказал отозвать в Москву; вскоре его, Сталина, личный эмиссар начал искать контакты с Гитлером и задействовал нацистский МИД, чтобы через него поначалу выйти на Геринга...

- Когда Иван Панфилович начал работать с Кировым, - продолжает Александра Лаврентьевна, - они целыми днями на границе пропадали, возвращались грязные, все в глине, ставили укрепления... Кстати, немцы с финнами так и не смогли эти укрепления преодолеть, разбились о кировско-беловскую линию обороны, а ту, что Сталин пытался делать после позорной финской кампании, разрезали, как нож масло... Жили мы с Иваном Панфиловичем в Левашово, под Питером, кое-кто из стариков и поныне это место называет "Беловской дачей"... Как-то раз Белов говорит: "Знаешь, освободился дом рядом с Сергеем Мироновичем, приглашает нас перебраться". Я, понятно, обрадовалась: быть рядом с Кировым! Начала собирать вещи, как вдруг Белов говорит: "Не надо. Останемся здесь". - Почему? - "Не надо", - повторил он, а лицо - серое, глаза больные, замученные... И было это, если не изменяет память, после первого задержания Николаева, когда его отпустили - с оружием...

Именно в те дни Белов заторопился в Москву, в Наркомат обороны, к кому не знаю. А когда возвращался, опоздал на поезд, догонял последний вагон по перрону, вспрыгнул, но заметил, как из кармана шинели выпала записная книжка. Дернул стоп-кран, книжку подобрал и - вновь в вагон. А тут паника: "остановка "Красной стрелы" была ЧП, об этом немедленно сообщали Сталину - с тех еще пор, как Луначарский попросил задержать отправление на несколько минут, его жена опаздывала... Анатолию Васильевичу за это вроде бы выговор вкатили, Сталин такое не прощал - сам-то в своем поезде разъезжал, вне всех и всяческих расписаний... Прибежал начальник состава, накинулся на проводника: "Кто сорвал стоп-кран?!" Все молчат, растерянные. "Под суд пойдешь! В тюрьму упрячу!" Тут Иван Панфилович и сказал: "Не надо никого в тюрьму прятать. Стоп-кран сорвал я..." А назавтра Сталин сказал Ворошилову: "Этот Пугачев еще и не то когда-нибудь сделает..."

...Помню, как в Москве уже - Ивана Панфиловича перевели начальником МВО он рассказывал мне во время прогулки: "Знаешь, мне даже какую-то радость доставляет грохотать сапогами по металлическим лестницам Кремля - сталинские охранники за пистолеты хватаются, каков поп, таков приход". А еще, помню, он долго-долго сидел над книгой "Гражданская война, 1918-1921", выпущенной ГИЗом в 1930 году, и лицо его было скорбным, порою растерянным даже...

Третий том этой книги вышел под редакцией А. Бубнова, бывшего главкома С. С. Каменева, М. Н. Тухачевского и Р. П. Эйдемана. Книга эта - трагический документ, воистину. Например, тщательно разобранная - с военной точки зрения Орловская операция Красной Армии в 1919 году перечеркивается втиснутым петитом сноски: "Труд был сверстан, когда появилась работа К. Е. Ворошилова "Сталин и Красная Армия", ГИЗ, 1929 год (то есть немедленно после высылки из страны первого Председателя Реввоенсовета Республики и наркома обороны Л. Троцкого). В книге (Ворошилова. - Ю. С.) дается ряд новых данных..."

Приводится там и письмо Сталина, отправленное с юга Владимиру Ильичу. Заканчивается оно следующими словами: "Без этого моя работа на южфронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вернее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на южфронте. Ваш Сталин".

Итак, запомним: атака на историю гражданской войны началась в 1929 году.

Но Бубнов, Тухачевский, Каменев и Эйдеман не могли и не хотели фальсифицировать историю. Ограничившись приведением сталинского письма и отрывков из книги Ворошилова, они продолжали следовать канве правды. Более того, они резко ударили Сталина - понятно, не называя его - при разборе польской кампании, когда войска Пилсудского захватили Киев, подписав договор с Симоном Петлюрой, и для борьбы с ним было создано два фронта - Западный, который возглавлял Тухачевский, и Юго-Западный, во главе которого был Егоров, а членом Военного совета - Сталин. Тухачевский рвался к Висленскому рубежу, а Егоров и Сталин повернули свои войска на Львов. Примечательно замечание авторов книги: "Согласно директиве (командующего Юго-Западным фронтом Егорова и Сталина. - Ю.С.), непосредственное содействие Западному фронту возлагалось лишь на численно слабую 12-ю армию..." В ряде книг той поры приводятся свидетельства неподчинения Егоровым, Сталиным и командиром Первой Конной Буденным плану Главкома Каменева о переброске конницы на помощь Западному фронту.