Ростов под тенью свастики - Владислав Смирнов

Пошли мы шастать по вагонам. Чего там только не было: и продукты, и шоколад, и шнапс, и одежда. Мы все это стали потрошить и грузить на свои тележки.

М. ВДОВИН. Нашего убитого солдата в шинели я увидел еще 9-го или 10-го февраля в конце Гвардейской площади, на углу Красноармейской улицы и улицы Сиверса. Очевидно, это был один из разведчиков из группы Мадояна. В это время его батальон оборонял железнодорожный вокзал. Немцы свободно еще ходили по городу, но уже готовились к эвакуации, взрывали и поджигали предприятия, административные здания.

Вот характерный пример немецкой пунктуальности. В ночь с 13 на 14 февраля раздался ужасной силы взрыв. Буквально во всех домах повылетали стекла, кое-где, как говорили, и двери. Это немцы взорвали все мосты, путепровод, где «десятка» трамвай ходит, путепровод перед пригородным вокзалом, на Каменке мост, станцию Ростов-гора, там до утра пожар был. И тишина. Утром выходим — наши! Чувство трудно описать. Радость необыкновенная! И удивление — глаза на лоб повылазили. Едут на санях, а сани тянут… верблюды. Армия из астраханских степей в Ростов вступала на верблюдах. Ну, конечно, встречи, слезы. А уже со второй половины дня через Ростов пошли машины: «зисы», «газики».

Ш. ЧАГАЕВ. Когда Ганс, который жил на нашей улице, уходил, он долго уговаривал свою возлюбленную Клаву уехать с ним, но она отказалась. Жила она одиноко, был у нее небольшой домик. И вот как закончилась ее жизнь. 15 февраля, когда немцев уже выбили, на заводе «Пролетарский молот» нашли древесный спирт, и молодые женщины, кто с горя, кто с радости, напились его. Смотрю: Клава идет и держится за забор — она ослепла. Чем только ее женщины не отпаивали спасти ее не удалось. Ночью она умерла. Она была очень отзывчивая. Всегда всем помогала. Женщины на нашей улице были тоже разные и с немцами погуливали. Но были очень добрыми. Когда наши пришли, пока не стали разбираться, некоторые женщины разъехались, кто на Украину, чтобы их не преследовали; уехала Наталья Душечкина, еще Лида, фамилию я ее забыл…

М. ВДОВИН. 14 февраля наши вошли в Ростов, а уже 15-го состоялся митинг городской. На площади у банка. Сам Никита Хрущев выступал. Газета «Молот» вышла 15 февраля. Газету продавали везде, она стоила 20 копеек.

А. КАРАПЕТЯН. Когда наши вошли в город, видел я такую картину: наш солдат с перевязанной рукой, сидя на лошади, гонял пленного немца. Тот стрелял в нашего и ранил его в руку. Красноармеец поймал его и стал водить по улицам и хлестал немца кнутом. У того уже и уши распухли, и одежда разодранная была. Рыжий такой парень, аж красный совсем. Остановились они около нашего дома, жители говорят: «Убей его лучше, что ты его таскаешь». А тот его снова хлыстом и дальше погнал. Так я и не знаю, убил он его или сдал.

В. ТУРБИН. Мы вошли в станицу Ольгинскую, это было 13 февраля. Сходу нам форсировать Дон не удалось, а на рассвете подтянулась артиллерия: «катюши». И после артиллерийского удара мы по льду перешли Дон. Впереди был Аксай, тут немцы уже особого сопротивления не оказывали. Они отходили, а их мелкие группы, которые оставались, приходилось уничтожать. Мы вышли на поселок 2-й; Орджоникидзе. У меня был хороший приятель, с которым мы учились в школе на Сельмаше, Володя Редникин, я забежал к его родителям, так как находились мы недалеко от его дома. Родители его мне рассказали, что Володю немцы арестовали. Еще в 41-м году был убит их офицер недалеко от улицы, где они жили. И когда немцы вторично захватили город, они не забыли этого и взяли заложников. Это лишний раз подтверждает: они не считались с тем, кто прав, кто виноват, брали всех подряд. Им важно было убивать людей, а остальных запугивать. И вот Володя был расстрелян вместе с другими заложниками, и родители нашли его в Богатянавской тюрьме.

Я попросил свое командование разрешения забежать домой. А одежда была какая: маскхалат, валенки… А 14 февраля была необыкновенная погода. Перед этим выпал снег и наступила оттепель. Вода ручьями текла. И вот я по воде — в валенках. Их достоинство, между прочим, в том, что вода из них быстро вытекает. Подхожу к своему дому, вижу — стоит мама, Федосья Андреевна, и сестра Надя — они оставались в городе. Отец, а он — непризывного возраста, был мобилизован и находился в районе Мурманска, обслуживал прожектора в войсках ПВО. Он был электриком. Я подхожу буквально вплотную к матери, она на меня смотрит и не узнает. Первой узнала меня сестра: «Веня!» Всех ростовчан поразило, что с нами практически никакой не было техники. Все было довольно примитивно. А почему? Когда мы подошли к Ольгинской, у нас было много танков, но они не могли переправиться по льду и пошли дальше, севернее. Вошла же в Ростов в основном пехота, артиллерия на конной тяге.

Радость людей была неописуемая. Но они были одновременно и растеряны, они видели немецкую технику, а тут пришли солдаты с винтовками да автоматами. У них была вначале неуверенность, что это реальная победа, что это не какой-то налет наших частей, а что они вошли навсегда. Даже мама меня об этом спрашивала.

Я тогда собственно даже домой не зашел, время было весьма ограничено. Пошел догонять своих. Мы шли через Чкаловский поселок, через Северный на Большие Салы.

Со своими родными я увиделся еще раз. Под Большими Салами был бой. У меня почему-то начала чернеть рука, температура поднялась, а медсанбат наш отстал, он находился в Ростове на 2-м Орджоникидзе. Мне помощь на месте не могли оказать, пришлось возвращаться сюда. Пришел я ночью. Куда идти? Конечно, домой. Стучу в дверь: «Пустите, — говорю, — солдата переночевать». А мама отвечает. «Извините, приказ коменданта ни в коем случае без разрешения никого не селить». Я: «Так что же мне, на улице ночевать, зима все же». Оказывается, мама не узнала меня по голосу. Я несколько раз повторил свою просьбу, но не называл себя А потом говорю: «Ну, что, мам, неужели ты и сына не пустишь?». Тогда она почувствовала мои интонации в голосе, дверь моментально раскрылась. Так что я где-то с неделю прожил дома, меня прооперировали, подлечили. И я свою часть догонял уже на Миусс.

Окружение под Сталинградом и разгром произвели на немцев ошеломляющее впечатление. Они после этого очень боялись окружения. Поэтому они оставили в Ростове отряды прикрытия, а войска уходили на запад, так как немцы боялись обхода с севера.

Победа под Сталинградом, наоборот, колоссально подняла моральный дух нашей армии. Но я до сего времени не могу как следует осмыслить, что, невзирая на поражения в 41-м году, труднейшие бои, отступление, наше плохое вооружение: винтовка, пара гранат да бутылки с зажигательной смесью — уверенность в окончательной победе никогда не покидала нас. Прошло столько времени, я пытаюсь это все проанализировать: в чем же дело, то ли в нас настолько вселила эту веру та власть, что мы ее не теряли. А после Сталинграда дело дошло до того, что двигаются наши воинские части в ночное время, горят фары! Словно немцев не существует вообще.

Немцы же, наоборот, никак не могли понять после Сталинграда, что же произошло и почему? Ведь они считали себя непобедимыми.

Ш. ЧАГАЕВ. Когда немцев выбили уже из города, мы обходили район вокзала. И вот около моста, ведущего через железнодорожные пути, я увидел: стоит на коленях бабушка-старушка. Одну ногу она прижала к себе и нагнулась. Стоит — не двигается. Я подошел ближе. Смотрю: возле нее рассыпана крупа какая-то… Ее застала шальная пуля, и она, бедная, видимо, смертельно раненая, опустилась на колени и замерзла. И вот эта бабушка осталась в моей памяти на всю жизнь. Такая худенькая… Глаза у нее остекленели. И во взгляде застыл упрек. Мне она потом еще долго снилась. Много я видел убитых, но эта бабушка потрясла меня…