Тройняшки не по плану. Идеальный генофонд - Вероника Лесневская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пройдет, но надо полечить, — хрипло выжимаю из себя. Не могу видеть Ваську такой. — Как же тебя угораздило, а, мелкая, так упасть? — выдаю обреченно.
— Случайно. С Яшей ругалась на горке. Он сказал, что я такая вредная и противная, потому что у меня папы нет. Воспитывать некому. И новая нянечка так же говорила раньше, — бесхитростно лепечет. Мысленно ставлю галочку, что на пару нерадивых воспитателей и один опасный детсад в городе станет меньше. — Я разозлилась, толкнула его, а упала сама, — паузу делает. — Потом больно было. И страшно. Я плакала, но мамы рядом не было. И тебя тоже, — влажными ресничками взмахивает.
Одинокие слезинки прокладывают дорожки по ее вискам и стекают на подушку. Указательным пальцем повторяю их путь, стирая.
— Теперь мы рядом. Все будет хорошо, — издаю какие-то жуткие хрипы вместо звуков. — Поправляйся скорее, и я пущу тебя посидеть за рулем спорткара, — подмигиваю ей.
Знал бы кто, скольких усилий мне это стоит. Когда хочется орать от несправедливости. Такая девчушка озорная — и страдает сейчас. Жалко ее. И облегчить ее боль не могу.
— Я правда вредная и противная? — Васька игнорирует мою попытку отвлечь ее. Задает свой глупый вопрос по-взрослому серьезно. И устремляет на меня поблекшие от болезни глазки. Полные горечи и обиды. Но при этом скрытой надежды.
Да что такое! Агата, мать твою, ты можешь умываться быстрее? Или ванну там принимаешь? Я один тут не справляюсь!
— Нет, ты активная, шустрая девочка, — мучительно тяну уголки губ вверх. Играть равнодушие сложно, потому что мне кажется, что Васька тонко чувствует мое лицемерие. Ребенка не обманешь.
— Но папе-то я не нужна, — вздыхает тяжело, ерзает на кровати и опять кривится. Провожу рукой по спутанным волосам. — Хотя мы все ему не нужны. Наверное, мы втроем одинаково противные, — делает неожиданный вывод.
Порывисто наклоняюсь и касаюсь губами ее лба. Задерживаюсь на какое-то время. И нет желания отстраниться.
— Это папа ваш… противный, — объясняю на ее языке. Мысленно матерю мужика, который их бросил. Пока не вспоминаю растерянный взгляд Агаты и сиплое: «Не знаю». Как такое возможно? Она ведь утверждала, что ЭКО не было… — Не нужен, значит, вам он такой, — опомнившись, заканчиваю фразу.
— Не знаю, мне кажется, нужен, — размышляет вслух Василиса. Выговаривает слова с трудом. Язык заплетается. — Он о нас бы заботился. И мама, может, не такой грустной была бы по вечерам.
Как же хреново!
Не знаю, как мелкую утешить. И лишь пальцами веду по щеке, щелкаю по носику.
— Васена, — зову ласково.
— Спать хочу, — зевает заразительно, и я едва сдерживаюсь, чтобы не повторить. — Но боюсь, что ты уйдешь. И опять будет страшно и больно, — шумно шмыгает носом.
— Я останусь, — накрываю ладонью ее ручку, обессиленно лежащую поверх простыни. — Спи, — ощущаю, как она врезается пальчиками в мою кисть.
— Побудь моим папой? — предлагает, внезапно меня обезоружив, и наивным взглядом умоляет. — Немножечко.
Сглотнув нервно, я киваю.
— Да, — подтверждаю, и малышка измученно прикрывает глаза.
Постепенно ее дыхание становится спокойнее.
— Все, что хочешь, — осторожно сдавливаю крохотную ручку.
Глава 16
Несколько часов спустя
Адам
— Прекрати, Агата, сядь! — не выдержав, рычу на нее. Смотрю исподлобья на несчастную фурию. Гнев и отчаяние бурлят в ней. Такая гремучая смесь не для слабонервных.
Не поднимаясь со стула, выбрасываю руку, чтобы ухватить чертовку за тонкое запястье, но она уворачивается. Продолжает раздраженно и бездумно цокать каблуками, меряя шагами пол.
Упираюсь локтями в колени, наклоняюсь и пальцами массирую виски. В глазах рябит от ее передвижений. И тошнота идиотская никак не проходит, лишь усиливается.
— Не могу! — фыркнув на меня, следом всхлипывает. Яростно стирает слезы со щек, но они вновь прокладывают дорожки по розовой коже.
Агата такая ненормальная с того момента, как застала нас с Васькой в палате. Подслушала, видимо, часть разговора. И теперь злится. На ситуацию, на грубых сотрудников детсада и жестоких детей, на болезнь дочки. На меня…
Злится и плачет.
И с каждым новым шагом что-то будто с хрустом ломается внутри нее.
— Хватит! — рявкаю и подскакиваю с места.
Запомнив в точности траекторию пути, по которому все это время металась Агата, я ловлю ее на середине коридора. Притягиваю к себе так быстро, чтобы не успела выкрутиться. И обнимаю крепко.
— Ты изводишь себя, — чувствую, как она обмякает немного в моих руках. — Этим ты Васене не поможешь.
— Пусть мне разрешат с ней ночевать, — выдыхает мне в грудь, уткнувшись носом. Клянчит, как ребенок, будто я могу решить все ее проблемы. Да я с собственными разобраться не в состоянии!
— Нельзя, ты же сама понимаешь. Пока нельзя. Может, завтра уже переведут в обычную палату, — уговариваю, поглаживая по содрогающейся спинке.
— Знаю, — соглашается. — Спасибо тебе за все, — отстраняется Агата неожиданно. — Езжай домой, Адам.
— Не могу, — припечатываю ее же фразой и опять заключаю в объятия.
Замираю, с каким-то болезненным чувством наслаждаюсь ее теплом. Эгоистично воспользовавшись слабостью и податливостью Агаты, прижимаю ее ближе и зарываюсь рукой в длинные, до пояса, шикарные волосы, собираю их в кулак.
— Все хорошо, состояние стабильное. Василиса спит, — голос дежурного врача пробивается сквозь шум в ушах. — Можете ехать домой, утром навестите.
— Нет, — упирается глупая чертовка.
Подталкиваю ее к стульям, заставляю присесть и хоть немного отдохнуть. Сам же втайне прошу у медсестры на посту успокоительное.
— Пей, — приказываю через несколько минут и протягиваю Агате пластиковый стаканчик со слабым чаем из автомата.
Сурово стреляю в нее предупреждающим взглядом, чтобы не вздумала сопротивляться. И она слушается. Выпивает эту бурду вместе с растворенным в ней успокоительным.
Чертовка убьет меня, если узнает. Но это будет потом. А сейчас она устало укладывает голову мне на плечо — и через некоторое время засыпает.
Четко отдавая себе отчет в том, что с этого момента я живой труп, я несу Агату к машине и везу домой. Тяжелый день, перенасыщенный эмоциями и страхами, сделал свое дело — чертовка отключилась. И дело не только в успокоительном. Заряд сел в этой дерзкой батарейке, силы иссякли. У меня, если честно, тоже…
В дом заношу Агату на руках, нагло шикаю на встретившую нас Бересневу, кивком спрашиваю, где спальня, и осторожно поднимаюсь по лестнице. Укладываю чертовку в постель прямо в одежде, неловко укутываю ее в покрывало.
Приседаю на пол возле изголовья. Кошусь на смятую ткань, что бесформенной кучкой лежит на хрупком теле Агаты. Нахожу уголок покрывала, тяну аккуратно. Я никогда не заботился о женщинах. Так что для меня и это уже подвиг.
— Васька? — сквозь сон