Тройняшки не по плану. Идеальный генофонд - Вероника Лесневская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жестом прошу детей спуститься к машине, а сама на ходу набираю городской номер детсада. Я твердо намерена высказать директору все, что я думаю об их методах воспитания, и жалобу подать, но…
— Как раз хотела вам звонить, Агата Сергеевна. Выходной сегодня, мы не работаем. Вы уж извините, — подобострастно лепечет нянечка в динамик. Интересно, это она посмела Ваську укорить в том, что у нее нет отца? — У нас проверка серьезная. Минут двадцать назад комиссия прибыла. Сад закрыли, все опечатали. Не понимаю…
— Своевременно, — усмехаюсь довольно. Мысленно благодарю того, кто решил перевернуть вверх дном обитель "обидчиков" моей Василисы. Неужели закон бумеранга в действии? — Вычеркивайте нас из списков. Мои дети больше у вас не появятся. А от меня ждите худших рекомендаций.
— Но почему? — попискивает она, однако я бросаю трубку.
* * *
В клинике мы оказываемся спустя целый час. Мысленно ругаю дурацкие пробки, которые помешали нам приехать вовремя, ускоряю шаг и тяну за собой Макса и Ксюшу. Дети не успевают, спотыкаются, вынуждают меня чуть замедлиться.
Шумно выдыхаю, и мой стон эхом разносится по холлу, привлекая внимание медперсонала. Сердце выпрыгивает из груди, а голова разрывается от мыслей и острой боли. Я должна была рядом с Васькой быть, когда она проснется, поддерживать и успокаивать. Какого черта я проспала и опоздала? Почему не осталась здесь вчера?
Все из-за Адама!
— Василису уже перевели, — поднимается с места медсестра и направляется к нам. — Все вещи перенесли, в палате обустроили, — отчитывается. — Ваш папочка помог. Он сейчас с ней, — указывает на одну из белых пластиковых дверей.
Делаю несколько шагов, но потом меня вдруг парализует. До меня доходит смысл сказанного, но мозг отказывается обрабатывать информацию. Не воспринимает, боится ее.
Одно слово действует на меня как смертельная пуля. Удар под дых — и мое сердце останавливается.
Что происходит?
— Папочка? — с недоумением выпаливают дети и крепче стискивают мои ладони крохотными ручками.
Секунда, на протяжении которой я успеваю испытать полный спектр раздирающих душу эмоций, — и пронизывающий до костей холод исходит от ладоней и распространяется по всему телу. Недоуменно опускаю взгляд на свои свободные руки, сжимаю их до боли в суставах и не сразу осознаю, что не так.
Топот маленьких ног, скрип двери, радостное Ксюшино «привет» и сдержанный кашель Макса — все это заставляет меня очнуться.
— Солнышки, вы куда? — спохватываюсь я и лечу следом.
Недалеко от входа в палату сталкиваюсь с Макаром, чувствую его руки на своих предплечьях, тонкие, длинные пальцы, что щупальцами впиваются в кожу. Но впервые за долгие годы меня это не волнует. Не трогает. Не прошибает током.
Плевать на него. Все внимание обращено на… папочку.
Я настолько поражена и растеряна, что не успела даже медсестру переубедить. Нет у нас никакого папы. Однако при Макаре предпочитаю об этом умолчать. Не хочу в очередной раз показывать ему свою слабость. Он запомнил меня разбитой, бракованной и бесполезной.
Я не лучше Адама сейчас, но я подло скрываю правду, сохраняя иллюзию семьи. Настоящей и полноценной, которой у нас с тройняшками на самом деле никогда не будет.
— Привет, Агата, как ты? Успокоилась немного? — произносит главный врач участливо, поглаживая меня успокаивающе. — Я как раз хотел навестить твою дочь. Думал, может, помощь малышке нужна с переводом в другую палату, — бубнит, наклоняясь к моему лицу.
Все, чего я желаю, чтобы он заткнулся и исчез. А ведь когда-то я с открытым ртом ловила каждое его слово. Восторгалась его успехами в мединституте, с упоением слушала истории из практики, радовалась любому знаку внимания, каждому прикосновению. Таяла рядом с ним и… обожала его. Слепо, безгранично, отдавая себя без остатка.
А сейчас…
Я отворачиваюсь и гипнотизирую взглядом мощную спину совершенно чужого мужчины, который недавно ворвался в нашу с тройняшками жизнь и перекроил ее с легкостью. Не знаю, чего хочу больше: свернуть ему шею, чтобы не смел больше диктовать свою волю и играть нашими чувствами, или обнять так, как делает это Ксюша в этот самый момент.
— О, принцесска? — недоуменный хриплый шепот адресован не мне, но поражает мою душу, мелкими разрядами парализуя все тело. — И вы здесь, Максим? — мой сын принимает сдержанное мужское рукопожатие, которое внезапно тоже превращается в объятия. — Привет, бука, — бархатный смех добивает меня.
Снова плавлюсь. Как восемь лет назад. Но не от близости Макара. Она, наоборот, душит и вызывает отторжение.
Причина в другом мужчине. Одиноком, невыносимом, абсолютно непонятном для меня, диком и хронически свободном.
Который, наверное, мог бы стать хорошим папочкой…
Очнись, Агата! Это же Адам! Самовлюбленный эгоистичный сноб, который идет по головам ради достижения поставленной цели! Он шантажировал тебя, хитростью вынудил помогать ему!
А еще был рядом вчера, когда ты так нуждалась в поддержке, отвез домой, а сам ни свет ни заря примчался к твоей дочери, перенес ее вещи, разложил в шкафу и тумбочке, правда, немного небрежно.
И…
Скольжу взглядом по кровати, замечаю открытую коробку и крошки теста вокруг нее…
Заказал Ваське пиццу?
Хмурюсь, сводя брови напряженно.
— Мам? — с набитым ртом мычит дочь и, спохватившись, прячет недоеденный кусочек, что держала в руке, под простынь, пачкая ткань. Отбирает второй у Адама — и отправляет его туда же, заметая следы. Накрывает коробку, шикая на брата с сестрой, которые как раз нацелились на любимую еду. Сжав поблескивающие от кетчупа губы, Василиса улыбается виновато, а сама взглядом Туманову знаки подает. Предупреждает об «опасности» в виде меня.
Адам поворачивается неторопливо, садится вполоборота, упираясь кулаком в колено. Тепло усмехнувшись, медленно сканирует меня взглядом, который тут же леденеет, заодно замораживая и меня. Улыбка мгновенно сползает с красивого, но уставшего и немного помятого лица.
Рывок — и Туманов уже на ногах. Молча и хмуро приближается, по пути складывая руки в карманы.
— Нам есть, кому помочь, — вспомнив о том, что я до сих пор в руках Макара, резко отстраняюсь. Обхватываю себя за плечи, будто хочу стереть с себя следы его прикосновений. Скрыть. От Адама? Да мне все равно! Как и ему!
— Вижу, — буркнув сердито, главврач наконец-то отходит от меня. Удивленно изучает детей, будто никак не может принять тот факт, что их у меня трое. Ведь сам на мне крест поставил как на женщине. — Еще раз доброе утро, — бросает небрежно Туманову,
