Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Мариэтта Чудакова

Обратим внимание на некоторые явления из жизни языка.

Джилас употребляет слово «беспринципное» в понятном значении – это когда человек для достижения своих целей отступает от этических ценностей, от твердых моральных принципов.

Советская власть усиленно насаждала язык советизмов – единственный публичный язык, на котором положено выступать на собрании и писать официальные газетные тексты. Вот в этом языке слова «беспринципный» и «принципиальный» – как в волшебной стране – поменяли свои значения на противоположные.

Егору еще предстояло узнать, как крупный партийный функционер сталинского времени Жданов публично растаптывал в своем докладе в августе 1946 года Ахматову и Зощенко. И постановление ЦК КПСС о том, какие они плохие, и в 70-е годы еще не отменено, изучается в школах и университетах. Правда, уже не в обязательном порядке, а только теми преподавателями, которые покорно или просто бездумно это делали.

Так вот, в этом докладе Жданов обрушился на тех, кто относился до этого к Зощенко и Ахматовой с естественным уважением. Тут-то и понадобилось слово беспринципность: «…Остается только поражаться тому, до какой степени беспринципности, нетребовательности, невзыскательности и неразборчивости могли дойти люди, прокладывающие дорогу Зощенко и поющие ему славословия!»

Принципиальным же поступком стал называться такой, который как раз демонстрировал беспринципность человека. «Дал принципиальную оценку поступку» значило – сказал не то, что думал или чувствовал, а то, что положено. Предал, например, на собрании своего же товарища.

Чем больше жирел новый класс – тем больше, утверждал отважный автор книги, разлагалась и его идеология, которая еще недавно казалась Егору логичной и последовательной.

«Так называемое “дальнейшее развитие марксизма” привело к усилению нового класса, и не только к владычеству одной единственной идеологии, но к владычеству этой идеологии в том виде, в каком она понималась отдельным человеком (подразумевалось: сначала – Лениным, потом – Сталиным, после его смерти – Хрущевым. – М. Ч.) или отдельной группой олигархов. Это привело, в свою очередь, к умственному упадку и обнищанию самой идеологии».

Это любому понятно! Если ты развиваешь вслух всякие теории, а тебе никто-никто не возражает, не задает неудобных вопросов, и ты не ищешь аргументов, чтобы защитить свои взгляды, то, ясен пень, твои убеждения не очень-то совершенствуются.

«.. Наряду с этим возросла нетерпимость к чужим идеям и к человеческому мышлению вообще».

Эти слова пронзили Егора. Он еще не мог точно это сформулировать, но давно уже с особым уважением относился к человеческой мысли. Он знал ей цену, высоко ставил ее силу. И плохое отношение именно к мышлению, драгоценному человеческому дару, вызвало у него нечто вроде рвотного рефлекса.

Джилас писал об «угнетении духа», о «тирании во всех областях умственной деятельности». И показывал ее на конкретных примерах: «Что делать несчастным физикам, если атомы не желают подчиняться гегелианско-марксистской теории и не поступают согласно учению о тождестве противоположностей и об их развитии к высшему единству? Что делать астрономам, если космос проявляет равнодушие к марксистской диалектике? Как быть биологам, если растения не ведут себя в соответствии с лысенковско-сталинской теорией?.. Ученых постоянно преследует страх, как бы их открытия не разошлись с официальной догмой…»

Представление о своей стране и других социалистических странах как уверенно идущих к светлому будущему рушилось и рушилось в сознании тринадцатилетнего Егора, превращаясь постепенно в руины.

«Кто-то в шутку сказал, – писал Джилас, – что коммунистические руководители в самом деле создали коммунистическое общество, но только для самих себя».

Главка 4

Да, от чтения этой книжки Егор испытал чувство, близкое к потрясению.

Потом он вспоминал, как «Новый класс» подводил его, подростка, «к осознанию необходимости покончить с монополией бюрократии на собственность».

Ну, предположим, покончили. Хотя дело это очень не простое – вырывать у нового класса из рук то, что он привык считать своим.

А дальше-то что делать?

В середине 90-х Гайдар вспоминал и описывал ход тогдашних полудетских своих мыслей.

Подросток Егор рассуждал так: надо перейти от бюрократического государственного социализма к социализму рыночному, «…базирующемуся на рабочем самоуправлении, широких правах трудовых коллективов, рыночных механизмах, конкуренции. А поскольку бюрократия по доброй воле собственность не отдаст, предстоит тяжелая борьба за нее. Борьба будет нелегкой, но успешной: ведь бюрократический социализм, это очевидно, не эффективен, он сковывает инициативу и самостоятельность людей, их свободу, а следовательно – и рост производительных сил. Все в точности по Марксу» (Е. Гайдар, 1996).

Выделенные нами слова «это очевидно» выдают подростка – ясный, но далекий от реальности взгляд на вещи.

В том-то и дело, что далеко не всем это было «очевидно».

«Новому классу» – бюрократии – это было выгодно. Но не только ей самой – партийной верхушке, секретарям обкомов и райкомов, но и всей челяди – огромному штату обслуги, которой также доставались привилегии и подачки.

Так что слой тех, кого неэффективный государственный социализм устраивал по чисто корыстным соображениям, был достаточно велик. По подсчетам социологов и демографов, к середине 80-х годов – к моменту появления на нашей исторической сцене Михаила Сергеевича Горбачева – он составлял примерно 18 миллионов человек… Заметим – столько же было членов КПСС. Но состав той и другой огромной группы не совпадал. Было очень много рядовых членов партии, не имеющих никакого отношения к новому классу – ни по уровню благосостояния, ни по жизненным запросам.

Егору повезло, как сам он считал впоследствии, что в момент этих его первых подступов к размышлениям на темы социально-экономического устройства общества, он оказался в Югославии.

И не только потому, что именно эта страна – в отличие от всех подчиненных Советскому Союзу стран Центральной Европы – была, по его определению, «полигоном рабочего самоуправления и рыночного социализма», но также из-за свободного доступа к запрещенным на родине книгам.

Егор во чтобы то ни стало хочет «разобраться в перипетиях экономической реформы» – и при этом понимает «бесконечную ограниченность собственных экономических знаний» (Е. Гайдар, 1996).

…Некоторые из вас думают: «Ну, где уж нам брать с него пример… Он вон какие вопросы в 12–13 лет брался решать…»

Самое главное тут вот что – понять, что каждому именно в этом возрасте надо в чем-то пытаться разобраться. А некоторые откладывают это на потом. «Ладно, там видно будет. Сейчас мне это, наверно, не по зубам».

Большая ошибка!

У нас в России отложенные вопросы рискуют навсегда остаются нерешенными. Не знаю точно – почему. Но точно знаю, что такая опасность есть.

Еще известен такой научный факт – наш мозг всегда сильно недогружен (а вовсе не перегружен, как утверждают многие). Он способен на гораздо большее – в сравнении с тем, на что мы его тратим. И надо не бояться нагрузить его как следует – в любом возрасте! Ваш мозг всегда прореагирует как нужно.

Вообще же – будущее человека очевидно уже в детстве. Если он по-настоящему хочет кем-то стать – шаги в нужную сторону он сделает очень рано. А если не сделает – значит, ничего не хочет.

Вот так-то и дошло дело до Данилки Недокормыша…Годов поди тогда двенадцати, а то и боле…Пришел Прокопьич домой, а Данилушко около станочка стоит, досочку малахитовую оглядывает. На этой досочке зарез сделан – кромку отбить. Вот Данилушко на это место уставился и головенкой покачивает…

– Ты что это! Кто тебя просил поделку в руки брать? Что тут доглядываешь?

Данилушко и отвечает:

– На мой глаз, дедушко, не с этой стороны кромку отбивать надо. Вишь, узор тут, а его срежут.

Прокопьич закричал, конечно:

– Что? Кто ты такой? Мастер? У рук не бывало, а судишь? Что ты понимать можешь?

– То и понимаю, что эту штуку испортили, – отвечает Данилушко.

.. Прокопьич-то, вишь, сам над этой досочкой думал – с которой стороны кромку срезать. Данилушко своим разговором прямо в точку попал (Я. Бажов. Каменный цветок).

4. АДам Смит и экономика forever

Вернемся с бажовского Урала в Югославию, где взрослеющий, уже четырнадцатилетний Егор Гайдар бьется с ограниченностью своих экономических знаний.