Игра разума. Как Клод Шеннон изобрел информационный век - Сони Джимми

Это была во всех смыслах приятная поездка – послевоенное воссоединение двух основателей информационного века. То был последний раз, когда они общались лично. Спустя четыре года после визита Шеннона Тьюринг – вскоре после обвинения его в «грубой непристойности» (в то время гомосексуализм преследовался по закону) – умер от отравления цианистым калием. Его смерть признали самоубийством, хотя об обстоятельствах гибели ученого спорят до сих пор.

13. Манхэттен

Древняя дисциплина математика… не так поощряет скорость, как терпение, изобретательность и – возможно, самое удивительное – некий дар сотрудничать и импровизировать, который отличает лучших джазовых музыкантов.

После развода с Нормой Шеннон вновь стал холостяком, живя без всяких привязанностей в маленькой комнате в Гринвич-Виллидж, с работой, занимавшей все его время. Вечера он проводил в основном один. Именно в этот период жизни Шеннон был максимально свободен в действиях. Он работал вне фиксированного графика, включал музыку на полную громкость и наслаждался исполнителями нью-йоркской джазовой сцены. Он ходил ужинать в шумные ночные заведения и заскакивал в шахматные клубы в Вашингтон-сквер-парке. Он ездил на поезде А до Гарлема, чтобы потанцевать джиттербаг и посмотреть шоу в «Аполло». Он ходил в бассейн в Виллидж и играл в теннис на кортах, что располагались вдоль края реки Гудзон. Однажды он споткнулся о теннисную сетку и так сильно ушибся при падении, что ему пришлось накладывать швы.

Его домом была маленькая нью-йоркская студия на третьем этаже дома по адресу: Западная 11-я улица 51. «Там была спальня, располагавшаяся неподалеку от ванной комнаты. Она была старой. Это было что-то вроде пансиона… довольно романтично», – вспоминала Мария Моултон, соседка снизу. Наверно, вполне предсказуемо жилище Шеннона представляло собой полный бардак: все в пыли, вещи разбросаны, а части большого музыкального проигрывателя лежали разобранные на основном столе. «Зимой там было холодно. Тогда он разрубил топором свое старое пианино и топил им камин, чтобы согреться». Его холодильник почти все время был пустым. Проигрыватель и кларнет были едва ли не единственными ценными вещами в этой спартанской обстановке. Окна в комнате Клода выходили на улицу. В том же доме снимал жилье Клод Леви-Стросс, великий антрополог. Впоследствии Леви-Стросс обнаружит, что его творчество во многом впитало научные идеи его бывшего соседа, хотя, живя под одной крышей, эти двое редко контактировали.

Шеннон был, вспоминала она, поглощен математическими задачами, над которыми работал по вечерам, а когда они ходили в рестораны, то прямо посреди ужина он мог начать писать на салфетках какие-то уравнения.

Несмотря на то что живший в этом же здании управляющий домом Фредди считал Шеннона необщительным и немного диковатым человеком, Клод все же подружился со своей соседкой Марией и даже встречался с ней. Они познакомились, когда включенная им на полную громкость музыка все-таки заставила ее постучать в его дверь. Дружба и романтические отношения возникли благодаря конфликту.

Мария заставила Шеннона приодеться и начать посещать вечеринки. «Вот это хорошая музыка!» – обычно восклицал он, когда по радио в машине звучала знакомая ему мелодия. Он читал ей отрывки из произведений Джеймса Джойса и Томаса Элиота – последний был его любимым автором. Шеннон был, вспоминала она, поглощен математическими задачами, над которыми работал по вечерам, а когда они ходили в рестораны, то прямо посреди ужина он мог начать писать на салфетках какие-то уравнения. У него было свое твердое мнение в отношении войны или политики, но в основном его интересовали те или иные джазовые музыканты. «Он обычно находил что-то общее между теми музыкантами, которые нравились ему, и теми, которые нравились мне», – вспоминала она. Его также заинтересовала теория Уильяма Шелдона о типах человеческого телосложения и соответствующих им типах личности. И он присматривался к Шелдону, сравнивая его худобу со своей собственной (Шелдон называл такое телосложение эктоморфным типом).

Несколько коллег Шеннона по «Лабораториям» стали его близкими друзьями. Одним из них был Барни Оливер. Высокий, с открытой улыбкой и манерами, он обожал скотч и был прирожденным рассказчиком. За приятными манерами Оливера скрывался мощный интеллект: «Барни обладал интеллектом гения с IQ 180», – вспоминал один из его коллег. Его интересы простирались от земли до неба, причем в буквальном смысле. На некоторое время он заинтересовался вопросами поиска внеземных цивилизаций, став одним из вдохновителей этого направления. Том Перкинс, соучредитель известной инвестиционной компании Kleiner Perkins, вспоминал способность Оливера ухватить суть темы, какой бы сложной она ни была. «Если его захватывала, к примеру, идея создать приборы для общения с дельфинами, он мог заниматься этим делом месяцами напролет», – вспоминал Перкинс. Он был мозгом проекта «Циклоп», «оригинального и благородного, хотя и не реализованного» плана соединить тысячу стометровых радиотелескопов на участке земли площадью пятьдесят восемь квадратных километров с целью уловить радиосигналы, которыми могли обмениваться обитатели ближайших к нам планет.

Земные проекты Оливера были не менее амбициозными. Среди них – «первый в мире программируемый настольный калькулятор», микрокалькулятор и первый компьютер «Хьюлетт-Паккард». Оливер к тому же мог похвастаться тем, что был в числе первых, с кем Шеннон делился своими идеями. Как он с гордостью вспоминал впоследствии: «Мы стали друзьями и обсуждали вместе многие из его теорий. Он словно отрабатывал их на мне, понимаете, так что я разбирался в теории информации задолго до того, как она была опубликована». Это может показаться некоторым хвастовством со стороны Оливера, но, учитывая тот узкий круг лиц, с которыми Шеннон делился своими мыслями, был удивителен сам факт того, что Шеннон вообще обсуждал с ним свою работу.

Джон Пирс был еще одним из друзей Шеннона по «Лабораториям», в чьей компании он любил проводить часы досуга. В «Лабораториях» у Пирса «был широкий круг преданных поклонников, восхищавшихся его чувством юмора и живым умом». Он был как две капли воды похож на Шеннона своей худобой и высоким ростом, а еще склонностью быстро впадать в скуку, если предмет изучения переставал вызывать его повышенный интерес. Это правило распространялось и на людей. «Пирсу было свойственно резко начать и закончить беседу или прием пищи посреди процесса», – писал Джон Гертнер. Это был побочный эффект его головокружительно быстрого мышления. В первые годы учебы Пирс так поразил профессора, преподававшего на факультете инженерного дела, что его прямо в середине курса перевели в статус преподавателя. В «Лабораториях» Пирс заработал похожую репутацию. Он славился своим талантом изобретать, будучи на равных с лучшими специалистами.

Шеннон и Пирс были двумя интеллектуальными спарринг-партнерами в той мере, в какой могут быть только два интеллекта подобного уровня. Они обменивались идеями, писали совместные научные труды и читали одни и те же книги, передавая их друг другу на протяжении всего срока своей работы в «Лабораториях». Одна из историй, приведенная со слов Пирса, наглядно описывает их совместную работу:

«Однажды мы болтали с Клодом Шенноном, и он описал мне в нескольких словах систему, которую разработал один из сотрудников ”.Лабораторий Белла”. Я не особо внимательно слушал его, но что-то из того, что он мне говорил, осталось у меня в памяти. Потом, уже позже, в тот же день я осознал явные преимущества его новой системы. На следующий день я отправился навестить Клода и сказал ему, что это отличная идея. Когда я объяснил ему ее сильные стороны, он согласился со мной, но отметил, что та система, которую я описывал, это вообще не та, о которой он рассказывал. Оказывается, я изобрел новую систему, просто невнимательно слушая его и следуя своим собственным мыслям».