Рай – это белый конь, который никогда не потеет (ЛП) - Адриано Челентано

Старый Сугар

С тех пор, как я начал петь и выпускать пластинки, я всегда восхищался старым Сугаром, хозяином CGD. Он тоже симпатизировал мне, как человеку и как певцу. Он никогда мне этого не говорил, но мне это говорили другие. Я замечал это в те немногие встречи, которые у нас с ним были. Я видел, что он открывался, улыбался. Прежде чем попасть к нему, я записывался у Гуртлера, побывал также и у Ансолди. Все происходило так. Певец приносит песню издателю. Издатель должен сделать этой песне рекламу. Поэтому, если издатель хорошо сделал свое дело, певец получает более высокий процент, зарабатывает больше и должен отблагодарить издателя. Так было всегда. Такова практика. Только я однажды, впервые в Италии, подталкиваемый необходимостью, сказал: «Минуточку, однако. Да, верно, что издатель оказывает мне услугу, но если я, вместо того, чтобы отдать песню ему, отдам ее другому, то песни у него не будет. Правильно? Тогда, чтобы я оказал ему эту любезность, не отдал песню другому, а отдал ему, издатель должен вознаградить меня».

Первый раз это соображение я высказал в «Ricordi». У меня была готова «Impazzivo per te», и я сказал: «У меня есть песня», и дал ее прослушать. «Хорошо, отлично, делаем рекламу. «Ricordi» серьезная компания, увидишь», - говорят они. А я: «Да-да, только я хотел бы денег». «Денег? Но это ты должен дать нам что-нибудь». «Э, нет, минуточку! Ведь есть еще одно заинтересованное лицо, - это было не так, - есть еще кое-кто, кто заплатит мне, если я отдам эту песню ему, - говорю я, - так что мне делать? Отдаю песню ему, или ее хотите вы?» Тогда они начали: «Ну ладно, что-нибудь, может быть. Смотря сколько». Я ответил: «Полмиллиона». В то время полмиллиона было очень много. Это была серьезная цифра. Завязалась борьба. Я держался стойко. В конце концов, мы подписали контракт, и «Ricordi» выплатила мне эти полмиллиона. Естественно, слух быстро распространился, прежде всего среди исполнителей, и я знаю, что Модуньо стал вторым после меня. Это было во времена «Impazzivo per te», когда я готовился к уходу на военную службу, в 61-ом.

И вот однажды, так как я всегда находился в поисках денег и все менял издателей, я сделал подсчет и сказал: «На этот раз, боюсь, я преувеличиваю. Наверное, здесь только Сугар может дать мне такую сумму». Я поговорил с Мики, и он сказал: «Эх! Думаю, даже он тебе столько не даст». «Давай попробуем, я ему нравлюсь. И, по-моему, он единственный, кто в этом разбирается». Пошли к Сугару я, Мики и еще три-четыре друга. Не могу назвать имена, потому что вышла небольшая история. Ну вот, прихожу я туда: «Добрый день, синьор Сугар». «А, привет!» Он всегда разговаривал спокойно, медленно. Он поздравил меня с моими успехами: «Мне очень понравилась эта песня, ее слова. Слова написали Вы?» «Да, слова мои» «Э! Чувствуется». Тогда я говорю: «Послушайте, синьор Сугар, я пришел сюда, потому что у меня есть две песни. Вы всегда говорили: «Приходи ко мне», вот я и пришел». «И я рад. Наконец мы сможем сделать что-нибудь вместе». «Да, но знаете, эти песни я отдам Вам, но не просто так». «Я знаю, - отвечает он, - я знаю». Он знал. И говорит: «Я знаю, что нужно заплатить за эти песни, чтобы издать их. Но, момент, эти песни написали Вы или нет?» Отвечаю: «Их написал я». «Хорошо», говорит он. И я: «Они стоят шесть миллионов». Все, ни одного слова, он встает и уходит. Мики делает жест удивления. Немного погодя он возвращается и говорит: «Вот чек». Я гляжу туда. Чек на двенадцать миллионов. Он подумал, шесть миллионов за каждую песню, а я имел в виду шесть миллионов за обе. Один из моих друзей, который сидел рядом со мной, увидел сумму. Я: «Послушайте, синьор Сугар, здесь ошибка». «Да? Что такое?» И тут я чувствую пинок со стороны моего друга, как бы призывающий молчать. Я – бах! – возвращаю ему удар и говорю: «Нет, посмотрите, это ошибка. Я сказал шесть миллионов. Но эти шесть миллионов за обе песни. Вы же подумали, шесть миллионов за одну». «Да?» Вид у него был недовольный, и у меня было ощущение, что он хочет отдать мне эти двенадцать миллионов под любым предлогом, но не знает, как это сделать. Может, он боялся обидеть меня. Может, он подумал: «Если оставлю эти двенадцать миллионов, это будет выглядеть как милостыня». Но я был решителен. Взял только шесть миллионов, и на следующий день, видя, что стал ему еще симпатичнее, забрал у другого издателя контракт, о котором шли переговоры, и предложил его Сугару. Мы его сразу же подписали. Это был контракт на миллиард.

Как ребенок

Я остался ребенком, и, думаю, останусь им навсегда, потому что я вижу, что это моя суть. Я ребенок в том смысле, что я понял, что самая большая радость это детская радость. Я замечаю, что в большинстве случаев, когда я смеюсь, я смеюсь по поводу самых простых вещей. Достаточно любой ерунды. Мне нравится смеяться. Но только не за счет других. Хотя многие ради удачной шутки унижают или наносят вред кому-нибудь. Это меня очень беспокоит. Думаю, это совсем не смешно.

Я люблю смеяться, и я понял, что поводом для смеха могут быть пустяки. Например, когда играешь с друзьями в «Джиро д'Италия». Я играю в эту игру до сих пор, а мне сорок четыре. И буду играть и в шестьдесят, и в семьдесят лет. Когда я был маленьким, «Джиро д'Италия» заключалась в том, что брались крышки от бутылок и заполнялись пробкой. Каждый изготавливал собственную, личную крышку, полировал ее, обтачивал напильником, раскрашивал в цвета гоночной майки. Я, естественно, был за «Леньяно», потому что Бартали выступал за нее. Я был его фанатом, и поэтому на моей крышке было написано «Бартали» цветами «Леньяно». Были также фанаты Коппи, раскрашивавшие крышки в цвета «Бьянки». Мы играли в «Джиро д'Италия» с этапами в Милане, Турине, Тренто... Мы бросали по три крышки на одного, и это для нас было, и остается до сих пор замечательным развлечением.

С детства я плакал из-за Коппи и Бартали. Именно плакал. Я всегда был поклонником Бартали. Но я понимал, что Коппи сильнее. И пока я плакал из-за Бартали, когда Коппи его побеждал, я думал: «Ладно, Коппи заставил меня плакать, потому что победил моего кумира. Но если бы это был не он, я не стал бы плакать ни из-за кого!» Я думаю, что все больше превращаюсь в ребенка. Думаю, в восемьдесят найду себе красивую невесту лет семнадцати. Но с разрешения моей жены, которая к тому времени станет спокойнее.

Легенда: Кассиус Клей

Я ребенок еще и потому, что способен восхищаться кем-нибудь так, внезапно, и этот человек становится для меня легендой. Например, мне случалось увидеть кого-нибудь, кто не имел ничего общего со мной, кого я даже не знал, или с кем перекинулся всего парой слов, но у него был такой искренний взгляд, такой чистосердечный, такая улыбка, что для меня он сразу становился легендой.