Рай – это белый конь, который никогда не потеет (ЛП) - Адриано Челентано

Авторов-исполнителей же я не слушаю много, но не потому, что они мне не интересны. Я останавливаюсь на них ненадолго и слушаю их мимоходом. Это, однако, мой недостаток. Потому что тот, кто занимается моим ремеслом, всегда должен ориентироваться, и в том, с чем он не согласен в том числе. Конечно, иногда я слушал Даллу, слушал Де Грегори, слушал Беннато, Габера. Должен сказать, что, в общем, мне не не нравится их манера исполнения. Может быть, самый симпатичный из них для меня это Беннато. Но я никогда не считал их конкурентами, отчасти потому что я никогда никого не считал конкурентом, потому что я самый сильный, и отчасти оттого, что я чувствовал, что они идут одной дорогой, а я совсем другой. Я ощущаю себя вне их, в то время как их вижу всех вместе. Я иду своим путем, сильно отличающимся от их. Они, по-моему, относятся к тем, кто судит обо всем по первым словам. Я, надеюсь, иду к людям, более того, к простым людям, которые улавливают суть вещей с такой сообразительностью, что даже у интеллектуалов так не выходит. Улавливают, потому что они просты. Интеллектуалы же находятся под влиянием своих умственных усилий. И когда потом, со временем и с усилиями они возвращаются понемногу к естественности, их простота никогда не бывает такой, как у народа.

Я не певец для интеллектуалов, и когда интеллектуалы занимались мной, феноменом Челентано, это их поражало. Меня не интересует, какой ярлык мне приклеят. Меня интересует только то, что я хочу сказать, то немногое, что удается сказать. Я верю в это немногое, и мне интересно развивать свою мысль, которую кто-нибудь рано или поздно поймет. Конечно, и авторы-исполнители развивают свою мысль, имеют свой посыл. Который, даже будь он политическим, не более важен, потому что сегодня все – политика. Если я говорю: «Лучше готовить этот суп, потому что он вкуснее того», это уже политика. И тогда, не беря во внимание политику, разница между мной и ними, возможно, в том, что они немножечко менее натуральны, чем я.

Часто я сомневаюсь, что для того, чтобы быть истинно великим, нужно иметь сомнения. Я полагаю, что имею очень ясные идеи. Однако я всегда имею в виду возможность, что могу ошибаться. Единственная вещь, заставляющая меня идти вперед, когда я должен что-либо сделать или сказать, это когда я повторяю себе: «Я уверен, что то, что я собираюсь сказать, должны понять все, потому что это правильно. Однако это может и не быть правильным. И, что делать?» Тогда между двумя этими мыслями встает арбитр, которым является крепкая вера: «Однако, минуточку: я действительно убежден, или внутри меня есть маленькая доля лицемерия? Может, с этой правильной вещью я лью воду на свою мельницу, потому что мне нужно зарабатывать? Нужно проверить с этой точки зрения. Например, нужно решить: «Ты спекулируешь на религии, потому что это тебе удобно, потому что другие этого не сделали, сделал ты, и это было ново». Но спекулирую я или не спекулирую? Нет, я не спекулирую». И что потом? Я не размышляю ни о том, ни об этом и решительно стартую. Моя сила в естественности. Я настоящий, даже если и совершаю ошибки, потому что крупные ошибки совершают и натуральные люди. Можно даже проигрывать войны из-за чрезмерной естественности.

Сначала шоу

Я естественный, однако, сознавая, что если я что-то делаю, это увидит много людей, первое, что я себе говорю, это: «Теперь я должен сделать это шоу. В него, если смогу, я заложу посыл. Отныне это задание номер один, я это не упущу». Однако я всегда считал, что никогда не нужно, обращаясь к людям, морочить им головы. И что же тогда делать? Если я действительно хочу вложить некий посыл, я должен, прежде всего, заняться шоу, учитывая, что, может, и не удастся высказаться. И на этой основе, если найдется щелочка, я втисну свой посыл. Беда, если для того, чтобы высказаться, выходят на сцену и читают проповедь. Тогда, конечно, посыла не будет. И успеха тоже.

Успех для меня это игра, и я, помимо всего прочего, много для этого работаю. Или же, скажем, что я попался в эту ловушку и вынужден много работать, чтобы добиться успеха. Мне нравится эта игра, потому что каждый раз, как я что-нибудь делаю, я думаю: «Люди скажут: «Смотри, что он сделал!» И журналисты тоже так скажут. Потом я сделаю противоположное и так я их поставлю в тупик». В общем, это игра. Но для меня, когда в зале пятьдесят тысяч зрителей, которые вскакивают и кричат: «Адриано, ты лучший!», это как если бы мне это сказали двое моих друзей у меня дома. То же самое, без разницы.

С открытыми картами

Когда я начал петь, одним из моих кумиров был Синатра. Я до сих пор восхищаюсь им как певцом. По мне, это один из самых выдающихся исполнителей, какие существовали. Мне нравились его фильмы, мне нравилось существование этого клана, который был у него, этих четырех знаменитых друзей. И, должен сказать, что в этом, возможно, я пытался ему подражать. Я, когда основал «Клан», имел в виду цель создать пятерых таких же значительных, как я, артистов, так как думал: «Если нас пятеро, мы сорвем банк». И потом, одному невесело, и всегда, пожалуй, немножко труднее. Мне нравилась мысль быть в пятерке сильных. Но это не вышло, потому что трудно соединить интересы и удовольствие.

Но я знаю, что Синатра, кроме того, что он певец, имел не слишком прозрачные связи. Нет, в этом я не пытался ему подражать. Наоборот, я считаю, что это именно черта моего характера – открывать карты, даже зная, что иногда этого делать не следует. Даже в любви, то же самое. Я открываю карты, то есть приглашаю других посмотреть. Может, это потому, что я чувствую себя сильным.

«Клан»

Миф о клане, наверное, это миф о молодости. Сегодня было бы просто взять пятерых талантливых и сказать: «Объединимся в клан». Это произошло бы тут же, и, пожалуй, они были бы даже довольны, что я главный, из-за извлекаемой для себя пользы. Но это не было бы хорошо, потому что следовало бы не из дружбы, а из выгоды. Тогда к чему клан? Лучше его не собирать.

«Клан» Челентано больше не существует. Однажды я сказал своим друзьям: «Лучше, чтобы я расторг с вами договор. Думаю, что этим окажу вам услугу, потому что вот вы со мной, и что? Вы не делаете ничего. Потому что каждый раз, когда я прошу на телевидении пригласить одного из вас, они меня шантажируют, говоря: «Мы возьмем его, если и ты придешь». И что мне делать? Тогда я должен ходить на телевидение каждый день. И, стараясь вам помочь, получается, что я вам не помогаю и сверх того разрушаю самого себя. Это тяжелая борьба, это сложно. Лучше, чтобы каждый из вас искал свою, другую, дорогу, чтобы каждый шел своими силами и, без сомненья, думаю, вы что-то совершите, большее, чем оставаясь со мной». Итак, «Клан» еще существует, но только как этикетка. Он стал индустриальной вещью. «Клан» - это я.