Московское царство и Запад. Историографические очерки - Сергей Каштанов

Итак, мы видим, что противопоставление, отделение друг от друга податного иммунитета и ренты возможно только в том случае, если отрицать феодальные отношения внутри иммунитетного владения. Тогда земельный собственник выступает в двух резко разграниченных ролях: государя, собирающего налоги со своих подданных, и частного лица, взимающего ренту со своих крестьян (свободных или несвободных?). Как государь он осуществляет право иммунитета, как частное лицо он пользуется вотчинным правом. При такой постановке вопроса, во-первых, отпадает всякая связь иммунитета с земельной собственностью, ибо с ней связано лишь вотчинное право (рента), во-вторых, все отношения приобретают искусственный характер. Между тем своеобразие феодальной власти заключалось в тесном сочетании в ней элементов публичного и частного права.

Попытки отделить податной иммунитет от ренты, судебный иммунитет от вотчинной юстиции неизбежно должны вести к отрицанию этой специфики феодализма. Уже В. И. Сергеевич, П.И. Беляев, С. Б. Веселовский и др. правильно подметили, что иммунитет фактически сросся с крепостным правом (непонятно, почему И. И. Смирнов пишет, что Сергеевич, как и Неволин, считал иммунитет уничтоженным в процессе создания централизованного государства)[500].

И. И. Смирнов обосновывает необходимость уничтожения иммунитета фактом создания централизованного государства. Он считает, что раз государство централизованное, значит оно не может терпеть какой бы то ни было децентрализации суда и финансов, иммунитет несовместим с централизованным государством[501]. Это положение не представляется убедительным ни теоретически, ни с точки зрения известных фактов о сохранении политической власти феодалов внутри их владений в XVI–XIX вв. В чем теоретическая слабость рассматриваемого положения И. И. Смирнова? В том, что автор говорит о централизации вообще, а не о феодальной централизации конкретно. Берется какая-то общая идея централизованного государства, хотя в феодальном государстве одна степень централизации, в буржуазном – другая. И. И. Смирнов считает феодальную централизацию полной и окончательной. Однако в том-то и особенность феодальной централизации, что она даже при абсолютизме не является полной, так как в силу феодальной структуры земельной собственности, в силу законов феодального способа производства помещик или вотчинник является не просто частным лицом, но лицом, наделенным политической властью по отношению к крестьянам его владения. Следовательно, так или иначе, политическая власть в отношении огромной массы эксплуатируемого населения страны при феодализме разделена между государством и феодалами.

Что касается критического отношения к моим работам со стороны Н.Е. Носова, то оно было вызвано моей статьей (1959 г.) о местном управлении в первой половине XVI в.[502], где предлагалась несколько иная методика изучения источников по истории местного управления – жалованных и указных грамот, чем в книге Носова (1957 г.) на эту жетему[503]. В 1962 г. Η. Е. Носов опубликовал большую статью, в которой подверг критике как мое понимание феодального иммунитета, так и методику исследования жалованных грамот.

Усматривая противоречивость в нашем определении феодального иммунитета, Η. Е. Носов исходит, так же как и Смирнов, из предположения, что иммунитет обязательно должен относиться либо к базису, либо к надстройке (хотя, куда его поместить, не указывает)[504]. Выше была показана механистичность такой постановки вопроса. Но Н.Е. Носов идет дальше. Как, говорит он, может быть иммунитет предметом особой иммунитетной политики, если он представляет собой производственные отношения[505]? Ведь получается, что производственные отношения определяются субъективными, а не объективными факторами[506]. Во-первых, мы никогда не говорили о том, что иммунитет определяется иммунитетной политикой. Наоборот, мы подчеркивали зависимость содержания иммунитетных норм от уровня ооциально-экономического развития[507]. В специальной статье, посвященной книге ключей Иосифо-Волоколамского монастыря, нами выясняется взаимосвязь между реальным положением иммунитета и жалованными грамотами. Там документально доказывается существование иммунитета независимо от грамот и говорится, что грамоты имели значение актов, изменяющих лишь объем иммунитета[508]. Во-вторых, отрицание Н.Е. Носовым возможности того, чтобы производственные отношения были предметом особой политики, несостоятельно по существу.

Н.Е. Носов видит в выдаче жалованных грамот только «правовое регулирование социально-экономических отношений феодального общества в рассматриваемый период, отношений, отнюдь не определяемых конъюнктурными моментами политической борьбы, а подчиненных общим закономерностям его развития, действующим, в конечном счете, независимо от воли людей, иначе говоря, стихийно»[509]. Н.Е. Носов подменяет здесь один тезис другим.

Вместо доказательства того, что грамоты выдавались не по политическим, а по юридическим причинам, автор становится в позу страстного защитника бесспорного тезиса об объективном характере развития социально-экономических отношений. Ссылаясь на объективность развития производительных сил и производственных отношений, Η. Е. Носов хочет доказать совсем иное: объективность (конкретнее – пассивность, безынициативность) политики князей, выдававших грамоты, их стихийное следование объективным закономерностям, по существу отсутствие политики, наличие только ответов на просьбы грамотчиков («правовое регулирование»). Это упрощение и искажение роли княжеской власти, прикрытое как будто экономическим подходом к анализу общественно-политических отношений, в источниковедческой части статьи Η. Е. Носова прикрывается последовательно проведенной тенденцией рассматривать изложенные в грамотах обстоятельства и поводы их пожалования в качестве истинных причин выдачи изучаемых документов. Не случайно в разборе каждой отдельно взятой грамоты автор останавливается на стадии интерпретации ее мотивировочной части[510], не давая ни внешней, ни внутренней критики источников. Опять-таки у автора произошла подмена одного тезиса другим: вместо вопроса о причинах выдачи грамот он рассматривает вопрос о поводах пожалований.

Наконец, невозможность изучать жалованные грамоты в качестве актов внутренней политики Н.Е. Носов связывает с неполнотой состава дошедших документов[511]. Этот вопрос, конечно, имеет прямое отношение к проблеме истолкования определенных комплексов дошедших грамот, но он не имеет никакого отношения к самому принципу рассмотрения жалованных грамот как политических актов. Даже если бы сохранилась всего одна княжеская жалованная грамота, ее следовало бы рассматривать как акт правительственного происхождения, правительственной политики, и только такой подход позволил бы выяснить, какие социально-экономические факторы и внутриполитические соображения обусловили ее появление.

Таким образом, и здесь Н.Е. Носов подменяет один тезис другим: неполитическое происхождение грамот доказывается их неполной сохранностью (тезис, который в других аспектах Н.Е. Носов применяет более уместно). Нельзя согласиться с противопоставлением, так сказать, «большой политики» «мелкому» «будничному» «регулированию социально-экономических отношений»[512]. В этом «мелком» «регулировании» проявлялась политика, может быть, более крупная, чем так называемая «большая политика», содержание которой Н.Е. Носов не раскрывает, а если речь идет о междукняжеских отношениях, то он отрицает факты именно «большой политики» как раз тогда, когда они наиболее бесспорны (выдача грамот в 1518 г. в связи с образованием Старицкого удела и др.[513]).

Как известно, политика состоит из совокупности правительственных действий. Н.Е. Носов по существу предлагает изъять часть этих действий («по текущим вопросам») из понятия «политика» и отнести к особой сфере – «регулированию социально-экономических отношений». От чего же зависит эта «стихийная» часть правительственных действий, эта неполитика? Князья здесь – просто ответчики на челобитья, значит, источником иммунитетной политики являются челобитья грамотчиков и, следовательно, именно грамотчики инициаторы этой политики (такой вывод следует и из разбора Н.Е. Носовым конкретных грамот). Следовательно, вместо компромисса интересов феодала и правительства Η. Е. Носов видит в жалованной грамоте только отражение воли землевладельцев, получавших то, чего они добивались. Несостоятельность челобитной теории обнаруживается даже при беглом просмотре материала. Во-первых, чем объяснить возникновение грамот, где отсутствуют упоминания о челобитных? Предположением, что такие челобитные все же были? Но это выглядит явно неубедительно, когда новая, появившаяся якобы в результате челобитья жалованная грамота резко сокращает объем привилегий, зафиксированных в старых грамотах на те же владения. Во-вторых, как толковать сплошь да рядом встречающиеся факты невыполнения просьбы челобитчиков в ближайшее время после подачи челобитной и удовлетворение челобитных иногда через 20–30 лет?