Ты пожалеешь - Тори Ру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пошли отсюда, пока не отморозили себе все к чертям! — Он разворачивается, слезает с ограждения и тащит за собой меня.
Улицы, обледеневшие после многодневной измороси, представляют собой сплошной каток — коммунальные службы проснутся только под утро и отравят все живое реагентами. А пока, взявшись за руки, мы бежим по льду, резко останавливаемся и скользим на подошвах — Харм крепко держит меня за талию, а я прижимаюсь к его груди. Подлетаем на невидимой кочке и падаем.
Больно приземляюсь на лопатки, разглядываю офигевшие звезды и улыбаюсь — этот момент тоже снился мне в ярком несбыточном сне. Харм подползает ближе и нависает надо мной.
В его взгляде столько обожания, что становится жарко, и пьяные мысли разбегаются, как муравьи.
— Если ты ненастоящий, немедленно исчезни. Просто исчезни, а я пойду домой! — умоляю я и бью кулаками в его твердую грудь. Он ловит мои запястья и прижимает к асфальту. Наклоняется, впивается губами в мои замерзшие губы и целует — долго, настойчиво и больно, так, как не целовал еще никогда.
Задыхаюсь от недостатка воздуха, но он не дает возможности вдохнуть до тех пор, пока не начинает задыхаться сам.
— Гореть мне в аду, но я это сделаю… — Он ослабляет хватку и помогает мне встать на ноги. Поправляет шарф и воротник. И щелкает по носу.
— Что ты сделаешь? — пристаю я и тяжело дышу. — Ты о чем?
Вероятно, я слишком испорчена и неправильно поняла его фразу, и он указывает на старый стол для игры в домино в глубине двора.
— Приглашу на танец.
Он тянет меня за собой по скользким дорожкам, продирается через кусты и кучи заиндевелой листвы, влезает на деревянную столешницу и протягивает руку:
— Прошу… — Принимаю приглашение, неловко карабкаюсь и встаю рядом.
— Музыки нет. Но можно просто пообжиматься! — Он сгребает меня в объятия и кладет подбородок на плечо. Мы настолько близко, что кажется, будто наши души тоже прилипают друг к другу, и уже не понять, где чья…
Над головой голые ветви царапают небо, город спит, люди смотрят сны.
Мир не знает, как я люблю этого парня, а мне хочется об этом кричать.
Зарываюсь носом в его воротник, вынуждаю его поднять голову и дотрагиваюсь губами до теплой кожи под мочкой.
— Что ты делаешь? — смеется Харм, отстраняясь, но я удерживаю его шею ладонями и продолжаю целовать, облизывать и кусать. Он поддается — расслабляется и смиренно ждет, но сердце под его курткой стучит как сумасшедшее.
Наконец я отрываюсь и с азартом оцениваю результат — в отсветах дальнего фонаря на шее Харма виднеется темное пятнышко.
Он снова позволил мне действовать на свое усмотрение и не остановил. Неужели мальчик и правда пропал?..
— Пусть в понедельник в гимназии увидят, что тебя не только избили, но и… — хихикаю я, он цепляется к слову и смеется:
— Но и… что? Что ты еще хочешь со мной сделать?
— Ничего!
Я спускаюсь на мерзлую землю и шагаю в неизвестность, но внезапное смутное подозрение сменяется озарением: этот двор мне знаком.
Этот двор я теперь каждый день вижу из окна!
Останавливаюсь, как вкопанная, и возмущенно вопрошаю:
— Какого черта, Харм? Как мы тут оказались?
— Мы идем к тебе. — Он нагоняет меня и подталкивает к подъезду. — Ты призналась мне, и я должен загладить косяк. Я же обещал.
Выходит, я не ослышалась и правильно поняла все намеки, и от этого осознания начинает подташнивать. Я не уверена, что готова переспать с ним после того, что он сделал. Не уверена, что смогу переплюнуть Катю и затмить девчонок, что были у него до меня… А его вечная осведомленность о моих делах слегка пугает.
Но я безропотно поднимаюсь по темной лестнице, достаю из сумки ключи, поворачиваю их в замке и впускаю свое солнце в тесный, пахнущий ветхостью коридор.
Харм шарит ладонью по стене, включает свет, преспокойно вешает на крючок куртку и шапочку, избавляется от ботинок и осматривается:
— Мило, Ника. Наверное, у нас с тобой один дизайнер интерьеров… Мне нравится. Останусь до утра.
— Мы не уместимся на диване! — брякаю я и натыкаюсь на его похабную ухмылку.
— В тесноте, да не в обиде… — Он подмигивает, а у меня от волнения немеют пальцы.
Харм разматывает мой шарф, расстегивает пальто и заботливо относит его к своей куртке.
— У тебя было много девушек? — Я нервно вглядываюсь в его дьявольские непроницаемые глаза, но неожиданно вижу в них зеленое спокойное море.
— Нет, — смеется он. — Но я знаю, что девчонки вообще заморачиваются на этой теме — им нужны чувства. Любовь. И они реально до фига мучаются, когда не получают этого от парня, который им нравится… Сестра рассказала, — помолчав, добавляет он.
— Что же ты еще от нее узнал? — скептически хмурюсь и скрещиваю руки на груди в защитном жесте.
— Что нелюбовью можно убить. — Тонкая струйка крови устремляется к его верхней губе, а на щеках проступает болезненная бледность. Харм матерится, бежит на кухню и открывает оба крана.
Спешу за ним, щелкаю выключателем, и тесное пространство заливает желтый свет. Одинокая гирлянда украшает оконный проем, в вентиляционной решетке колышутся пыль и паутина, натужно гудит престарелый холодильник.
Еще вчера в этом запустении мне хотелось выть, а сейчас обстановка выглядит ламповой, уютной и милой.
И самый важный для меня человек — здесь. Разве есть причины не доверять ему после всего, что сегодня произошло?
— Хорошо. Оставайся… — Я сдаюсь и прячусь в душе.
Долго стою под горячими струями, торгуюсь с собой, рассматриваю отражение в мутном зеркале, улыбаюсь и эротично подмигиваю ему, но, признав полное поражение, все же влезаю в растянутый спортивный костюм
