Девятьсот семнадцатый - Михаил Алексеев (Брыздников)

— Хорошо… я уйду… — прошипел Арутюнов. — Хорошо я уйду, но запомни. Я буду действовать. Первым падет твой любовник. Он умрет от кинжала.

Гончаренко поднял голову и напружинил мышцы тела.

— Он падет от моей руки. Потом все русские падут. А тогда я с тобой поговорю по-другому. — Голос Арутюнова возвысился до крика. — По-другому буду говорить с тобой. Ты будешь ползать у моих ног, в грязи. А я буду плевать на тебя. Я…

Дальше Арутюнову говорить не дали. К нему подскочил Гончаренко, схватил его, поднял и бросил с силой к стене. Арутюнов охнул от удара. Гончаренко, не помня себя, снова подскочил к нему.

— Брось, Вася. Ну, как тебе не стыдно пачкать руки. Выходи же, Арутюнов, убирайся, пока цел!

Гончаренко повернулся и взглянул на Тегран. Она стояла высокая, стройная, негодующая. Две черных косы порывисто обвили ее шею, а глаза, казалось, излучали голубой огонь. В вытянутой руке она держала браунинг.

— Ну, пошел вон, лавочник!

Тогда Гончаренко взглянул на Арутюнова и еле сдержался, чтобы не расхохотаться, настолько смехотворна и труслива была фигура этого человека: дрожали веки глаз и губы, передергивалось лицо, сгорбилось тело.

Арутюнов неуверенными шагами, пятясь задом, как рак, пододвинулся к дверям, выскользнул за них и опрометью помчался к выходу на улицу.

— Ха-ха-ха, — смеялась Тегран. — Вот еще друг детства. Друг семьи. Типичный национальный герой нашей деревни. У вас, у русских, есть хорошая поговорка: молодец против овец, а против молодца сам овца.

Но лицо Тегран вдруг потемнело.

— Мы заболтались тут с этим… Пора итти на заседание.

Стоял жаркий безветренный полдень.

Гончаренко сидел в кабинете Драгина. Тегран была тут же и, как всегда, говорила с кем-то по телефону, что-то приказывала, кого-то убеждала и требовала сведения.

Гончаренко скучал.

Вдруг тревожно позвонил другой телефон. Драгин оторвался от работы, подошел к телефону, и начал отрывисто кричать в трубку:

— Погромщики… громят магазины. Как? Шесть разрушено? Преувеличиваете. Не преувеличиваете? По-вашему, тысячная толпа? Тегран, вызови Савельева из бронеотряда. Да, да. Сейчас будет. Ну, да. Три места вышлю. Что? Громил арестовывать и направлять в совет. Я буду там. К вам Тегран поедет. Хорошо, и Удойкин. Пока.

Драгин повесил трубку.

— Товарищи, — сказал он. — В городе, оказывается, безобразия. Звонили из совета, секретарь. Оказывается, комиссар Временного правительства, как на зло, уехал куда-то. Военное командование ничего предпринять не хочет. Они на этом хотят нажить капитал. Ну, что же, будем действовать самостоятельно. Где Удойкин? Абрам? Позови их, Тегран. Эти негодяи-погромщики начинают мешать работе. Подрывают силы революции. Разлагают солдат. А потом все это свалят на нас. Хитро задумано. Какие подлецы! Все это звенья одной цепи. Ведь повсюду кадеты распространяют слухи о том, что Ленин приехал в запломбированном вагоне и работает на деньги и по указке немецкого кайзера. Понимаете — одно к другому.

А меньшевики и эсеры-предатели поддерживают эту контрреволюционную брехню и раздувают ее. Боятся нас. Боятся Ленина. Они всюду заявляют, что от Ленина всего можно ожидать. А кадеты говорят, конечно, — бывший каторжник.

Товарищи, действуйте… Ступайте скорей. Обо всем звоните мне. Я же еду в совет.

Гончаренко и Абрам подошли к толпе, запрудившей собою улицу. Навстречу им плелся солдат самокатчик, член большевистской организации. Лицо его, вспухшее, в синяках и кровоподтеках, было в грязи и крови.

— Что с тобой, дружище?

— Сами видите, что, обработали… Громилы избили. Я их стал убеждать прекратить погром, а они набросились на меня, крича, что я контрреволюционер и стою за частную собственность.

— Кто грабит? — спросил Абрам.

— Все грабят. Уже с утра началось. Разнесли винные склады, перепились и пошли. Мы было начали разгонять — вызвали роту солдат. А солдаты постояли, постояли да и тоже принялись набивать карманы. В полк увезли несгораемую кассу. Поставили во дворе. Долго обсуждали, как делить сокровища и как вскрыть кассу.

— Ну?

— Ну, потом прикладами стали лупить. Изломали винтовки. А когда открыли кассу, то нашли в ней ленты да катушки с нитками.

— И что же?

— Очень разочаровались. Но я солдат не обвиняю. Лозунга нет правильного. Что нам, на самом деле, за частную собственность, что ли, агитировать? Вот попробуйте. А я уже… довольно с меня.

Абрам, при помощи Гончаренко, взобрался на кем-то брошенный спичечный ящик и крикнул:

— Товарищи, что делаете? Ведь революцию губите.

Но шум и грохот стоял вокруг. На его слова никто не обращал внимания. На камнях улицы валялись всякие товары, толпа состояла из самых разнообразных людей: суетились, бегали, что-то кричали, разбивали ящики, навьючивали на себя узлы. Многие были пьяны.

— Товарищи, — надрывался Абрам, — что же вы делаете? Позор.

— Чего кричишь-то? — спросил ближний громила, высокий, бритый парень без шапки и босиком, выбрасывая из своих карманов пуговицы и вновь нагружая их запонками и галстуками. — Чего кричишь-то? Что мало тебе? Вон, бери.

— Как не стыдно… Сознательные граждане! Вы революцию губите. Я, может, ноги потерял, а вы позорите.

— Э, плюнь. Действуй, — сказал громила, махнув рукой и скрылся в толпе.

Абрам с обозленным лицом слез с ящика.

— Пойду позвоню, чтобы роту выслали. А ты тут побудь.

Абрам быстро заковылял на костылях в сторону.

На углу улицы, у продуктовой палатой, где стоял Гончаренко, было немного людей. Продуктовый магазин, казалось, печально глядел на шумную улицу большими окнами своих витрин. В зеркальных стеклах магазина отражались сотни мятущихся фигур.

Вдруг от толпы отделилась группа в шесть человек и бросилась к этому магазину. Гончаренко посторонился.

— Закусим, братва!

— Ишь, колбаски-то аппетитные.

— Бей стекла, чего смотришь!

Камни дождем хлынули в окна. Зазвенело стекло, опрокинулась витрина, посыпались на улицу консервы, колбасы, сыры!

— Товарищи, нельзя же так! Это преступление! — громко крикнул Гончаренко.

— Брось, не балуй.

— Отстранись.

— Не мешай, а то морду набьем.

Из толпы выбежал кто-то длинный, худой. Глаза его сверкали.

— Ты что, за старый прижим? — завопил, он. — Откуда все это взялось? Нас грабили.

— Да чего разговаривать с ним, бей его в морду.

Неподалеку от себя Гончаренко увидел Думу и удивился.

Пьяный, весь в синяках, без шапки, Дума тоже заметил Гончаренко и, крича, подбежал к нему.

— А, голубчик… Вот где ты… бейте его товарищи, он за старый прижим. Бейте его! Он арестовывать нас хочет.

Дума подбежал к Гончаренко и ударил его в грудь. Гончаренко, не задумываясь, в ответ настолько сильно ответил ударом на удар, что Дума тут же замертво шлепнулся на камни мостовой. Но вместо Думы вокруг Гончаренко выросло с десяток таких же пьяных громил.

— А-а-а, так ты наших бить?

— Тут наших бьют!

— Чего смотришь, Петька?

— Ну-ка вдарь его, Гаврюха!

Гончаренко защищался, как мог, но скоро силы оставили его, и он, избитый, в полузабытьи, тут же свалился на панели.

Абрам хорошо видел, как избивали друга, бешено кричал, размахивал костылями, но защитить его не мог. Когда Гончаренко упал и его оставили в покое, Абрам, кое-как лавируя в гуще народа, пробрался к нему. Попросил двух растерянного вида солдат отнести его в сторону. Солдаты просьбу охотно выполнили.

— Попало хлопцу.

— Поделом, может. Не иди против народа.

Из-за угла выдвинулась колонна солдат. Но погромщики не придали их появлению ни малейшего значения.

Вот колонна остановилась. Абрам, ковыляя на костылях, быстро подошел к ней. Отделившись от колонны, зашагал к нему навстречу бородач-солдат.

— Как, Пахомов, настроение солдат? — спросил Абрам.

— Слабое… Не то, что грабить хотят, нет, а просто рука у ребят не поднимается против погромщиков.

— Ну-ка, дай я им слово скажу.

Абрам подошел к солдатам. Они выжидательно глядели на него.

— Товарищи, — начал говорить Абрам. — Нам нужно как можно скорей прекратить это безобразие. Мы срамим революцию. Посмотрите, ведь это же не беднота, не рабочие орудуют здесь. Это пьяные бродяги. Из тюрем выпустили многих уголовных преступников, воров и убийц. Это они громят и грабят. Мы, большевики, не за частную собственность, мы против спекулянтов, но мы и не за бандитские погромы. Вы понимаете, товарищи, что так нельзя. Верно, награбленное капиталистами нужно отнять. Но отнимать следует организованно, не так. Нужно учесть все запасы и распределить между рабочими, солдатами. И не только чтобы хватило на сегодня, но чтобы и на завтра осталось. Это дело совета, продовольственного комитета, а не каждого, кто желает пограбить. Ваш долг, товарищи, разогнать всю эту пьяную сволочь. Нечего с ними церемониться. Они губят революцию.