Последний гетман - Аркадий Савеличев

Поклонился как ни в чем не бывало:

– За честь принимаю, Государыня. Не изволите присесть к огню?

Она несколько замялась, но взяла себя в руки:

– Указы ж? Как-нибудь в другой раз… Прошла, не оглядываясь, в двери, выводящие в приемную. За ней тенью, почтительно и перед вставшими братьями голову преклоня, проследовал Шувалов.

Братья помолчали, сбитые с разговору. Да и что тут говорить? Фавор менялся, Иван Шувалов, и по сие время о двадцати годах всего, еще раньше в «случай» попал, привыкали все, неизбежных перемен ожидали. А перемен-то и не было!

Первый камергер Алексей Разумовский как жил на своей половине дворца, так и жил. Конечно, в огромном дворце нашлось место и для камер-юнкера Ивана Шувалова, но гораздо поскромнее. Он, казалось бы, не замечал, а Елизавета Петровна делала вид, что не замечает. Да и хлопот прибавилось, времени было мало: она неизбежно старела… Часы, остававшиеся от балов, приемов послов и своих заждавшихся министров, от сплетен, интриг, пересудов, раздоров с Великим Князем и Великой Княгиней, которая никак не могла разродиться наследником, – посвящались главному трону: туалетному столу. Мраморный и чисто шлифованный, он отражал не только возвышавшуюся над ним Государыню, но и всех ее суетящихся прислужниц. Свечи в огромных золотых шандалах пылали, золотом отливали многочисленные туалетные блюда и вазочки, гребенки, расчески, белила, румяна, примочки, разлетавшиеся наподобие живых игривые мушки, ожерелья, браслеты, разные заколки-наколки, перчатки, чулки в немыслимом количестве, – все приходило в движение, летало, парило, как садилась за этот трон Государыня. Графа Алексея Бог слухом не обидел, в певцах все-таки возрос, через несколько дверей знакомый голосок прошибал:

– Дур-ра!…

– Дур-рища! ты нос-то мне своротишь…

– Куда мушку в самый глаз суешь?!

– Румяна у тебя аль свекла какая? У-у, непотребные!…

Когда золотые тазы и вазы в унисон позванивали слезам, он приходил на выручку. Пока добирался до трона, иногда и ему попадало. Но на своих правах – мог ли он обижаться? И его венчанная «господынюшка» – могла ли не смириться пред «другом нелицемерным»? Иногда и сам Иван Шувалов прибегал с мольбой:

– Алексей Григорьевич, ведь нет никакого сладу! Даже Мавра Егоровна!…

Ну, если Мавра Егоровна, в девичестве Шепелева, а сейчас, пожалуй, самая главная в многоликом клане Шуваловых, обступивших трон, – если Она не могла совладать с расходившейся Государыней, так шабаш! Не мертвяков, так зело побитых повыносят. Безобразная с виду, сварливо-крикливая, злостная – она умела успокоить Елизавету Петровну. В фавор Шуваловы попали совсем недавно, через нее же. Мало что Государыня последнее время не могла до утра заснуть, так грезились ей еще и постоянные покушения. Особливо после того, как съездила с Алексеем Григорьевичем на тайное свидание с бывшим Императором Иоанном Антоновичем, дурачком-затворником, – в мрачный и грозный Шлиссельбург. Бог простил бы, если бы дитятю-Императора, которого Алексей Григорьевич на своих руках вынес из материнской спальни, для прекращения страданий смерти предали, – прощение было как избавление. Но указ такой Елизавета Петровна не могла подписать: при восшествии на престол пред Богородицей дала клятву смертной казни не чинить, и клятву свято держала. Как не тронуться умом после Шлиссельбурга! Для успокоения и заведен был целый штат ночных услужниц во главе с Маврой Егоровной. Они со всех сторон оглаживали Государыню, а Мавра так сладко пятки чесала, что в конце концов Елизавета Петровна забывалась утренним сном, который продолжался до полудня и далее.

Вот кто такая была Мавра Егоровна, возведшая своего недопеху в сенаторы – начальники Тайной канцелярии, а племянничка – в камер-юнкеры при Государыне. «Случай»! Ею же и улученный.

Известно, Елизавета Петровна любила ходить к Троице, не упускала возможности помолиться о грехах… каких?.. Человеческих, не более того. На одном из привалов и предстал перед ней девятнадцатилетний херувимчик, с книжицей в благостно сложенных руках. Единую ночь собиралась Елизавета Петровна заночевать здесь, а задержалась на неделю. Когда уходила дальше к Троице, по веселой Ярославской дороге, в ее свите весело шагал и новоявленный камер-юнкер, как оказалось, племянник Мавры Егоровны.

Чего не сотворит судьба! Но она ж и оградит от напастей – как оградила Алексея Григорьевича. Сверженные фавориты обычно падают замертво – он же не только уцелел, но и прежней власти не утратил. Хотя перешептывались при дворе, а особливо в приемных иностранных послов. С падением графа Алексея Разумовского неизбежно должен был пасть и канцлер Бестужев-Рюмин: свояки. Его сын женился на племяннице Разумовского, Авдотье, фрейлины Государыни. И хоть граф Кирила не очень жаловал Бестужева, однако ж замыслам старшего брата не препятствовал. Помнил завет: «Ты мне отца вместо!»

Вот так и устроились все распрекрасно. Государыне за сорок перевалило, Алексей Григорьевич того же возраста – чего делить двадцатилетнего камер-юнкера?

Они и не делили. Какое-то время спустя, попав под горячую ручку, Иван Шувалов возвратился к тому же камину, где братья как ни в чем не бывало попивали венгерское. В последние годы, под возраставшим влиянием русской императрицы, появилось и много других вин, австрийских и южно-немецких, без конца презентовал свою «Шампань» король Людовик, но Алексей Разумовский чтил первое винцо, со вкусом которого он прибыл в Петербург. Тогда полковник Вишневский был послан Анной Иоанновной закупать у мадьяр ихнее вино… да по какому-то Божьему промыслу на обратном пути и церковного певчего прикупил. Во-он когда было!… А ведь вкус не забылся – судьбоносный вкус. Потому и чтил старший брат давнюю младость, крестил каждую бутыль:

– Благослови, Господи… на шляху праведном!… Истово верил: праведны дороги. Потому и попридержал Шувалова, норовившего прошмыгнуть мимо:

– Постой, постой, Иван Иванович! Куда спешить? Вот наш Кирилл в полк к измайловцам спешит, а и то подзадержался, не так ли, братец?

– Да так оно, так, – не очень и сердился на задержку Кирилл. – Господа офицеры все равно до утра не разойдутся. И Хорват где-то там отирается, он не потребен…

– Какой хорват?.. – впервые слышал об этом Алексей Григорьевич, да и присевший к столу Иван Шувалов вопросительно вскинул пушистые бровки.

Пришлось рассказать о сербских беженцах и о полковнике Хорвате, который уехал в Петербург за правительственными субсидиями, да так еще и не вернулся.

– И ты веришь, что наши чиновнички, купно с вашим Хорватом, не прикарманят денежки, которые православная Государыня даст им от своих щедрот?

По правде сказать, сомнения такие уже поселились в голове у гетмана, но он заметил с осторожностью:

– Все может быть, Алексей Григорьевич… Но стоит ли беспокоить Государыню? – при этом он недвусмысленно посмотрел на Шувалова.

– Не стоит, – поспешил тот ответить.- Видишь, Кирилл Григорьевич? – с некоторой грустью посмеялся старший брат. – Узнаю умного человека!

В последних словах насмешки не было. Неглуп оказался камер-юнкер. В душу к прежнему фавориту не лез, а тем паче не подсиживал. Понимал ведь положение своего предшественника. Фавор фавором, а он, тоже учившийся за границей, ни больше ни меньше, как входил в сношения с Ломоносовым. Как уж ему удавалось уживаться с бузотером-профессором, но он решился воспользоваться дружеской беседой с президентом Академии наук:

– Профессор Ломоносов многолик и многообразен, так вот еще один прожект. Университет в Москве! Да, да. – Понял, что сам президент впервые об этом слышит. – По секрету со мной разговорился, да ведь братья Разумовские за болтовню меня перед Государыней не опозорят?..

Ответом был уважительный наклон двух париков: вороного и светлого.

– Не знаю, с какой такой стати со мной профессор советовался, но суть его прожекта: Петербургский университет под пятой Академии… не обижайтесь за прямодушие, граф Кирилл Григорьевич, – склонил извинительно голову. – Так говорит профессор Ломоносов. А Московский университет будет в полной самостоятельности. Не правда ли?

Он смотрел на одного, на другого брата, но те молчали, пока Алексей Григорьевич в ладоши не хлопнул:

– Так, Иван Иванович!

Торчавшие за дверями слуги восприняли это как зов, целой ордой ринулись в двери.

– Ну чего ломитесь? Настроение такое… Не стал распекать за суету. Снова повторил:

– Так, Иван Иванович, университет?..

– В прожектах пока, Алексей Григорьевич, в прожектах, весьма к тому ж далеких…

О ломоносовских прожектах Кирилл знал побольше старшего брата:

– Да у него если загорится!…

…то как Кунсткамера, вместе со всей его «Риторикой»?.. – не вовремя перебил старший брат.