Европейцы (сборник) - Генри Джеймс

– Сердцем Гертруды я завладел, – подтвердил вполне серьезно и искренне Феликс. – А вот насчет приданого я далеко не уверен. Еще неизвестно, будет приданое или нет.

– Но может статься, что будет. То-то и оно.

– Все зависит от ее отца. Он смотрит на наш союз не слишком благосклонно. Как тебе известно, он хочет, чтобы она вышла замуж за мистера Брэнда.

– Мне ничего об этом не известно! – воскликнула баронесса. – Подложи, пожалуйста, в камин полено. – (Феликс исполнил ее просьбу и теперь сидел, глядя на оживившийся огонь.) – И ты что ж, задумал бежать с этой барышней? – добавила секунду спустя его сестра.

– Ни в коем случае. Я не хочу причинить мистеру Уэнтуорту ни малейшего огорчения. Он был так добр к нам.

– Но тебе придется рано или поздно решать, кому ты хочешь угодить: ему или себе.

– Я хочу угодить всем! – воскликнул радостным тоном Феликс. – Совесть моя чиста. Я с самого начала запретил себе ухаживать за Гертрудой.

– И тогда, чтобы упростить дело, она взяла все на себя?

Феликс посмотрел на сестру с неожиданной серьезностью.

– Ты сказала, что не боишься ее, – проговорил он. – А знаешь, быть может, тебе и следовало бы… чуть-чуть. Она очень умна.

– Теперь я это вижу! – вскричала баронесса. Феликс, ничего ей не возразив, откинулся на спинку кресла; воцарилось долгое молчание. Наконец, уже другим тоном, мадам Мюнстер сказала: – Как бы то ни было, ты думаешь на ней жениться?

– Если мне это не удастся, я буду глубоко разочарован.

– Если ты будешь раз-другой разочарован, тебе это только пойдет на пользу! Ну и затем ты намерен, очевидно, стать американцем?

– Мне кажется, я и так уже в достаточной степени американец. Но мы поедем в Европу. Гертруда мечтает увидеть мир.

– Совсем как я, когда сюда приехала.

– Нет, не как ты, – возразил Феликс, глядя с какой-то ласковой серьезностью на сестру, которая поднялась в это время со своего кресла. Поднялся следом за ней и он. – Гертруда совсем другая, чем ты, – продолжал Феликс. – Но по-своему она почти так же умна. – Он секунду помолчал. У него было очень хорошо на душе, и он жаждал это излить. Перед его духовным взором сестра представала всегда в виде лунного диска, когда он не весь, а только частично освещен. Тень на этой блестящей поверхности то сжималась, то разрасталась, но, каково бы ни было соотношение света и тени, Феликс неизменно ценил лунный свет. Он взглянул на сестру и поцеловал ее. – Я страшно влюблен в Гертруду, – сказал он. Евгения отвернулась и принялась ходить по комнате. – Она так интересна, – продолжал Феликс, – так не похожа на то, чем кажется. У нее пока еще не было случая проявить себя. Она совершенно обворожительна. Мы поедем в Европу и примемся там развлекаться.

Баронесса подошла к окну и посмотрела в сад. День стал еще более пасмурным; казалось, дождю не будет конца.

– Да, – сказала она наконец, – для того чтобы развлекаться, надо, вне всякого сомнения, ехать в Европу. – Она повернулась и посмотрела на брата, потом, облокотившись на спинку стоявшего поблизости стула, спросила: – Ты не находишь, что с моей стороны чрезвычайно любезно приехать с тобой в такую даль только ради того, чтобы ты мог здесь честь честью жениться, – правда, неизвестно еще, будет ли это честь честью?

– Ну конечно же будет! – вскричал с беззаботным воодушевлением Феликс.

Баронесса усмехнулась:

– Ты занят только собой, ты так и не ответил на мой вопрос. А что прикажешь делать мне, пока ты будешь развлекаться со своей обворожительной Гертрудой?

– Vous serez de la partie![55] – воскликнул Феликс.

– Благодарю покорно; я вам все испорчу. – Баронесса на несколько мгновений опустила глаза. – Ты что ж, думаешь оставить меня здесь? – спросила она.

Феликс ей улыбнулся:

– Когда речь идет о тебе, моя дорогая сестра, я не думаю, а выполняю распоряжения.

– По-моему, – сказала медленно Евгения, – нет более бессердечного человека, чем ты. Разве ты не видишь, что я расстроена?

– Я увидел, что ты не очень весела, и поспешил сообщить тебе приятную новость.

– Ну, в таком случае и я сообщу тебе одну новость. Вероятно, сам ты никогда бы не догадался. Роберт Эктон хочет на мне жениться.

– Нет, об этом я не догадывался! Но я вполне его понимаю. Так отчего же ты несчастна?

– Оттого что я не могу решить.

– Соглашайся, соглашайся! – вскричал радостным тоном Феликс. – Лучше человека, чем он, во всем мире не сыщется.

– Он ужасно в меня влюблен, – сказала баронесса.

– И у него огромное состояние, позволь и мне, в свою очередь, напомнить тебе об этом.

– О, я прекрасно это знаю, – сказала Евгения. – Пожалуй, это самый сильный довод в его пользу. Как видишь, я вполне с тобой откровенна.

Отойдя от окна, она приблизилась к брату и пристально на него посмотрела. Он перебирал в уме разного рода возможности; она думала о том, как он ее на самом деле понял. Понять ее можно было, как я уже намекнул, по-разному: можно было понять то, что она сказала, или то, что она подразумевала, и, наконец, можно было понять ее и вовсе на третий лад. Скорее всего, она в конечном счете подразумевала, что Феликсу следует избавить ее от необходимости излагать обстоятельства дела более подробно, а засим почесть своим непременным долгом помогать ей всеми правдами выйти замуж за этого лучшего в мире человека. Но что из всего этого понял Феликс, мы так и не узнаем.

– Раз ты снова получаешь свободу, за чем же дело стало?

– Как тебе сказать… он не слишком мне нравится.

– А ты постарайся себя уговорить.

– Я и так стараюсь, – ответила баронесса. – Мне это лучше удалось бы, если бы он жил не здесь. Я никогда не смогу жить здесь.

– Так убеди его поехать в Европу, – предложил Феликс.

– Ты толкуешь о счастье, основанном на отчаянных усилиях, – возразила баронесса. – Это совсем не то, к чему я стремлюсь. Он никогда не согласится жить в Европе.

– С тобой он согласится жить хоть на краю света, – сказал галантно Феликс.

Сестра по-прежнему смотрела на него, пронзая его лучами своих прелестных глаз; потом она снова отвернулась.

– Во всяком случае, как видишь, – сказала она, – если кому-нибудь вздумалось бы говорить обо мне, что я приехала сюда искать счастья, то при этом следовало бы добавить, что я его нашла!

– Так не упусти его! – убеждал ее хоть и улыбаясь, но вполне серьезно Феликс.

– Я очень благодарна тебе за участие, – заявила она несколько секунд спустя. – Но ты должен обещать мне одну вещь: pas de zèle![56] Если мистер Эктон станет просить тебя защищать его интересы, под любым предлогом откажись.

– У меня есть прекрасный для этого предлог, – сказал Феликс. – Необходимость защищать свои собственные.

– Если он примется говорить обо мне… лестно, – продолжала Евгения, – охлади его пыл. Я не терплю, когда меня торопят. Предпочитаю решать такие вещи не спеша, взвесив все доводы за и против.

– Я буду крайне сдержан, обещаю, – сказал Феликс. – Но тебе я говорю, соглашайся во что бы то ни стало.

Она подошла уже к открытой двери и стояла там, глядя на брата.

– Я иду к себе переодеваться, – сказала она. – И обо всем подумаю.

Он слышал, как она медленно прошла в свои комнаты.

Дождь под вечер прекратился, и сразу вслед за тем занялся, замерцал, заструился закат. Феликс работал, сидя у себя в мастерской; наконец, когда и без того не слишком яркий свет стал заметно убывать, Феликс отложил кисти и вышел на маленькую веранду. Некоторое время он по ней прохаживался, глядя на роскошно пылавшую в небе полосу и повторяя себе в который раз, что это страна закатов. Чудесные глубины разгоравшегося пожара волновали его воображение, он всегда находил там, в этом небе, какие-то образы, какие-то добрые предзнаменования. Он думал о самых разных вещах: о том, как они с Гертрудой пустятся странствовать по свету; он словно бы видел их возможные приключения на пламеневшем между двумя грядами туч фризе; и еще он думал о том, что сказала ему сейчас Евгения. Он от всей души желал, чтобы мадам Мюнстер вступила в благополучный и благопристойный брак. Закат все сгущался и разрастался, и Феликсу вдруг пришла охота набросать эту ошеломляющую своими красками картину. Он пошел к себе в мастерскую, принес оттуда небольшую тонкую доску, палитру, кисти и, прислонив доску к подоконнику, принялся с немалым воодушевлением класть на нее краски. Прошло немного времени, и Феликс увидел, как вдали, из дома мистера Уэнтуорта, выходит, прижимая к груди огромный сложенный зонт, мистер Брэнд. Он шел невеселый, задумчивый, не поднимая головы. Задержав в воздухе кисть, Феликс несколько секунд наблюдал за ним и, когда тот достаточно приблизился, словно движимый внезапным порывом, подошел к садовой калитке и стал ему махать, что, благодаря зажатому в руке пучку кистей и палитре, выглядело достаточно выразительно.

Мистер Брэнд вздрогнул, замер, однако решил, очевидно, откликнуться на приглашение Феликса. Выйдя из ворот, он перешел наискосок дорогу и очутился в яблоневом саду дома напротив. Феликс успел уже возвратиться к своему закату; продолжая быстро класть мазки, он приветствовал своего гостя.