Последняя песнь Акелы-2 - Сергей Бузинин

— И с чего это все поняли, что там англичане отметились? — усмехнувшись, спросил Арсенин. — Никак люди, столь удачно провернувшие диверсию, были сплошь в британских мундирах и говорили исключительно по-английски?..

— Именно, — подтвердил Кочетков. — Они же находились на выполнении боевого задания, пусть и в тылу врага. Как же иначе? Но мне кажется, что мы сбиваемся с курса, так, вроде, моряки говорят? В республиках мог начаться хаос, но, к всеобщей радости, в тот момент в Йоханнесбурге находился Луис Бота со своим коммандо. Он выступил в Фолскрааде с предложениями о новых принципах ведения войны, способах мобилизации и о тотальном подчинении всех, кто уже встал под ружье. Большинством голосов предложения Боты были приняты, а чуть позже Фолксраад и народ возложили на генерала президентские полномочия. Так что, отныне, все, кого призвали, обязаны выполнять распоряжения своих командиров и воевать, а не просто находиться на фронте. Надо сказать, среди буров не все и не сразу приняли подобный афронт, и даже имели место несколько мятежных выступлений. Жубер благоразумно сохранял нейтралитет и ныне он по-прежнему генерал-коммандант. Правда, часть своих полномочий старик передал Христиану Де Вету. В настоящее время все мятежи благополучно подавлены, бунтовавшие коммандо расформированы. Зачинщиков расстреляли, остальных раскидали по лояльным новому правительству частям. Две сотни таких вот раскаявшихся, вкупе с полутысячей добровольцев из числа молодёжи, направлены в Голландский Легион, коим командует господин Максимов. Вот только жаль, что из-за антиправительственных выступлений не достало сил и средств присмотреть за Кронье. Он пустил дела на самотек и в результате Френч выбил буров из-под Кимберли. Как не жаль, но осаду пришлось снять….

— Но это же…переворот, — поперхнулся Арсенин. — Самый настоящий государственный переворот. Восхищенно аплодирую вам, как режиссеру, и не завидую вашим врагам…

— Ну, быть моим врагом — врагу не пожелаю, — вежливо поклонившись, улыбнулся Кочетков. — Однако, друг мой, вы преувеличиваете мои заслуги. К событиям, встряхнувших обе республики, я не имею ни малейшего отношения…

— Точно так же, как я не имею отношения к гибели Перси Скотта, — в тон ему подхватил Арсенин.

Кочетков, желая произнести что-то еще, призывно взмахнул рукой и вдруг замер. Всеслав недоуменно взглянул на собеседника, но мгновением позже понимающе улыбнулся и, приоткрыв входную дверь, поманил полковника во двор, туда, откуда доносились серебряные переливы гитарных струн, сменившиеся вскоре чистым, красивым баритоном:

Нас везут к докторам, двух почти что калек,Выполнявших приказ не совсем осторожно,Я намерен еще протянуть пару лет,Если это, конечно, в природе возможно.

— Откуда такое чудо? — острожным шепотом спросил генштабист.

— Это Лев, — чуть грустно улыбнулся Арсенин. — Где-то раздобыл гитару и теперь по другу скучает…

Мой товарищ лежит и клянет шепотком,Агрессивные страны, нейтральные тоже,Я ж на чутких врачей уповаю тайком,Если это, конечно, в природе возможно.

— Мы тогда под Кимберли вместе с добровольцами на штурм пошли, — пояснил Всеслав предысторию песни. — Да не очень удачно получилось. Николай пулю в ляжку словил, а Льву осколок предплечье расцарапал. По первости и неопытности любая пустяковая царапина чуть ли не смертельной кажется, вот наш поэт краски чуток и сгустил.

А песня тем временем лилась над двором, наполняя воздух тихой грустью:

Под колёсами вельд, обожженный лежит,Небольшая лошадка бредет осторожно,Я надеюсь еще на счастливую жизнь,Если это, конечно, в природе возможно.

Отзвучали последние аккорды, двор наполнился степенной суетой, а Кочетков по-прежнему, молча стоял у порога, уткнувшись лбом в дверной косяк. Наконец он обернулся и обвел комнату невидящим взглядом.

— Всеслав Романович, вы там что-то про английскую птицу говорили, не сочтите за труд, приведите эту птаху сюда, а я пока, найду чем лицо прикрыть… Да! Вот еще что хотел спросить, а давно ваш менестрель подобные вирши слагает? Он ведь, вроде бы еще и во время плаванья матросов песнями тешил?

— Ну, про его корабельное… творчество, — едва заметно улыбнулся Арсенин, — я вам вряд ли поведаю. Не прислушивался. А пока нас по Африке судьба бросает, так постоянно что-нибудь, да напевает. Вот и намедни, проезжал мы мимо фермы одной. Лев как увидел хозяев, меж строений сожженных на деревьях развешанными, так лицом почернел, а вечером, на бивуаке песню и сложил…

— Арсенин, задумавшись, разгладил усы, после шутливо хлопнул себя по лбу и, приняв позу чтеца-декламатора, произнес чуть нараспев:

Нынче мир наш весел не больно.Всяка шваль гужуется всласть.Смейтесь, сволочи, будьте довольны -Ваша миссия удалась.Но вы знайте, что мчится по бушу,Так, что звезды бьются о сталь,Бронепоезд — конь богатырский,Эх, страна моя — Трансвааль…

Закончив читать, Всеслав смущенно улыбнулся:

— Не Пушкин, конечно, и даже не Тютчев, но на мой плебейский вкус вполне хорошая песня. Александр Шульженко, ну тот штабс-капитан, что у Терона в коммандо партизанит, даже прослезился, как её услыхал. А на ваш вкус, каково вышло?

— И в самом деле, душевная песнь получилась, — задумчиво обронил Кочетков. — Только одно меня смущает: стихи в подобном размере никто из господ пиитов не слагает, ни в нашем Богоспасаемом отечестве, ни за пределами его. Никто. А уж я, поверьте мне на слово, толк в этом деле знаю, со многими поэтами знакомство водил….

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Небольшая прозрачная заводь, словно не желая впускать в себя мутно-желтую массу проносящуюся мимо, надежно отгородилась от основного русла реки камышами, и теперь красовалась под солнечными лучами, преломляя их о свою сверкающую поверхность и превращая свет солнца в мириады мельчайших бриллиантов.

Маленькая рыбка, устав бесцельно сновать по дну, уткнулась носом в самую грань воздуха и воды и любопытно уставилась на человека, стоящего на коленях перед зеркалом заводи.

Тот, не обращая внимания ни на рыбешку, ни на окрестные красоты, переводил удрученный взгляд со своего отражения в воде на кусок металла, зажатый в руке. Огорченно вздохнув в очередной раз, Пелевин с досадой сплюнул, провел ладонью по наполовину выбритому лицу и уселся на камень. Неделя, определённо, не задалась.