Неслучайная встреча (сборник) - Лариса Райт

Не то чтобы она слишком страдала от одиночества. Напротив, ей нравилось проводить время с самой собой. Во-первых, Леся и раньше не считала зазорным пойти одной в кино, театр или на выставку. В конце концов, туда за впечатлениями ходят, а не за разговорами. Во-вторых, не испытывала недостатка в общении. Работала она в крупной западной компании, вокруг – множество коллег, готовых поделиться проблемами, спросить совета, рассказать анекдот, порадовать комплиментом или просто поболтать о пустяках за кофе с сигареткой. Нет, Леся не курила всерьез. Так, баловалась иногда за компанию – эта дурная привычка была ее единственным приобретением в первом замужестве, и она никак не могла от нее избавиться, словно считала своим долгом сохранить хотя бы какое-то напоминание об этом эпизоде своей жизни. В общем, Леся была девушкой современной: одевалась по моде, речь разбавляла жаргонными словечками, читала Мураками и Вебера, любила джаз и нетяжелый рок, не испытывала недостатка в друзьях и поклонниках, владела искусством обольщения и отчаянно стремилась перевести все свои ничего не значащие флирты в нечто большее. От этого отчаяния и терпела постоянные фиаско. В этом была ее единственная несовременность.

И дело вовсе не в пресловутом желании иметь семью, детей и стать счастливой наседкой, а только в том, что Леся задалась целью обмануть судьбу, у которой на ее счет, она в этом уверена, имелись совсем другие планы. О коварстве злого рока она слышала от бабушки на протяжении последних пятнадцати лет, а властвовал этот противный персонаж над женской половиной их семьи гораздо дольше.

Началось все, как ей рассказывали, задолго до революции, когда какой-то барин влюбился в Лесину прапра-, а может, и еще больше «пра» бабку, и до того потерял голову от ее красоты, что не только освободил из крепостных, но и подарил ей половину своих угодий вместе с небольшим заводиком, на который, конечно же, по представлениям законной семьи падшая девка никакого права не имела. Барышне этой, между тем, на мысли супруги своего кавалера было совершенно наплевать, а зря. Супруга мыслями не ограничилась, решив подкрепить свое недовольство действием. Вернуть раздаренное добро она не могла, но отомстить сопернице попыталась. Отправилась то ли к гадалке, то ли к ведьме и потребовала у той наложить на разлучницу следующее проклятие: пусть, де, все ее дочки, внучки и правнучки довольствуются в жизни исключительно материальными благами, а душевного покоя и ласки мужской не знают.

Так и случилось. Бывшая крепостная родила своему барину пятерых детей. Трое мальчиков – один другого краше и здоровее – умерли в младенчестве от неведомой хвори, а дочери – невзрачные и умом не блещущие – выжили, выучились и на смену матери к руководству заводиком пришли. На добро это, конечно, нашлись охотники, и в девках состоятельные барышни не засиделись, только мужья их, женившись на деньгах, верностью не отличались и в любви не клялись. Одна из них, не справившись с унижением, утопилась, оставив сиротой маленькую дочь, а вторая посвятила себя воспитанию этой девочки, даже не попытавшись родить от своего гулящего мужа.

После революции и имение, и завод, конечно же, перешли в собственность государства, только истинная наследница, уродившаяся в бабку и красотой, и статью, с материальными благами расставаться не пожелала, а предпочла распрощаться с моральным обликом. Что такое моральный облик и каким образом его отсутствие могло помочь женщине снова разбогатеть, маленькой Лесе в подробностях, собственно, никто не докладывал, но ей хватило воображения, чтобы сделать сами собой напрашивающиеся выводы. Прабабка стала известной, дорогой проституткой, к которой захаживал не абы кто, а сами члены правительства. Встречи такие, конечно, должны были оставаться тайными и не иметь свидетельств в лице соседских ушей и глаз. Посему сначала ее обеспечили отдельной квартирой, потом тихим, непритязательным мужем – ученым, не интересовавшимся ничем, кроме поведения колорадских жуков в грозу, а затем и ребенком – девочкой, в отцы которой, конечно же, записали ученого, а истинного виновника, как водится в таких случаях, утаили. И сколько Леся потом ни предлагала бабушке сдать тест на ДНК, чтобы обнаружить ее родство с кем-то из партийных шишек того времени, Антонина Сергеевна оставалась непреклонной:

– Чем дальше от них – тем лучше, – говорила она, сжимая губы в тонкую, непримиримую полоску, что свидетельствовало о крайней степени раздражения.

А раздражаться бабушке было на что. Ее судьба из-за образа жизни матери тоже оказалась определена заранее. Не в том смысле, чтобы пойти по материнским стопам и превратиться, по ее собственному выражению, в падшую женщину, а в том, что она обязана была сделать все от нее зависящее, чтобы стать полной противоположностью. И она это сделала. Как предполагала Леся, к несчастью. Вольные нравы матери привели бабушку к решению хранить себя для одного-единственного на всю жизнь. Единственный и неповторимый отбыл на фронт через неделю после свадьбы. Через два года приехал в отпуск, подарил жене беременность и так и остался для нее на всю жизнь единственным и неповторимым, не дойдя до Берлина двадцати километров.

Бабушка о проклятии старой помещицы не думала и даже не вспоминала. Она не испытывала никакого дискомфорта от собственного решения. Работала в обкоме партии, что, конечно, учитывая специфику профессии ее матери, было довольно странным. Не иначе, тот, кто начал ее двигать по профсоюзной линии, имел веские причины на то, чтобы закрыть глаза на эту нелицеприятную страницу ее биографии. В общем, женщина была вполне успешна и довольна жизнью. Она прилично зарабатывала и дочку свою (Лесину маму) воспитывала в строгости и добродетели. Нельзя сказать, что должность партийного работника отпугивала от бабушки кавалеров. Как раз наоборот. Многие считали ее подходящим и даже чрезвычайно выгодным вариантом для совместной жизни и пробовали ухаживать. Но бабушка умела так посмотреть, так охолонуть взглядом, не произнеся ни слова, что отбивала у любого мужчины желание продолжать наступление. Спустя годы она, правда, признавалась Лесе:

– Если бы кто пришелся по сердцу, я бы, может, и приняла. Только ведь не подвернулся. А почему, вот скажи мне? Всем подворачиваются, а мимо меня прошел. А все из-за нее, из-за барыни этой проклятой, из-за супружницы законной. Ни себе, выходит, ни людям. А мы маемся, все чужую вину расхлебываем.

Про семейную легенду бабушка вспомнила, когда в один прекрасный день неожиданно осознала, что ее прекрасной, начитанной, воспитанной и во всех смыслах порядочной дочери уже перевалило за тридцать пять, а из женихов не то что очереди не стоит, а попросту никто из кавалеров на порог носа не кажет. Деятельная натура, она рьяно принялась за дело. Методично проштудировав свою толстую записную книжку и сделав, по меньшей мере, десяток-другой звонков, начала подбирать для дочери подходящую кандидатуру.

– Немолодой, конечно, но зато уже без дури в голове, – говорила она про одного жениха. – Кандидат наук к тому же. При хорошей обработке, глядишь, доктором станет.

– Он – лысый.

– Внешность – это не то, на что должна обращать внимание приличная девушка.

– И плюется, когда говорит.

– Зато говорит умные вещи.

– Век бы их не слышать.

– Ладно. Тогда обрати внимание на Петра Алексеевича.

– Это который?

– Художник.

– Художник? Мама, я не узнаю тебя! «Творческая личность – верх безнадежности!» Не твои ли слова?

– А он не простой художник, а лауреат Государственной премии.

– Ну, и что мне, с его премией жить, что ли?

– И с ней тоже, между прочим. Точнее, с ее привилегиями.

– Ты из меня бабку хочешь сделать?

– Да как ты смеешь! – Бабушкина рука замахнулась для пощечины, но ударить так и не решилась. – Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

– Без любви?

– Большого и светлого можно всю жизнь ждать и не дождаться.

– Я все-таки попробую.

И Лесина мама провела в этих пробах еще несколько лет до тех пор, пока биологические часы не начали тикать слишком громко, а избитые, навязчивые мысли о стакане воды в старости – посещать слишком часто. Тогда она и выскочила замуж за, как обычно выражалась бабушка, «первого встречного без роду без племени» и так же поспешно с ним развелась, получив то необходимое, к чему, скорее всего, и стремилась: Лесю в животе.

Наличие ребенка какое-то время не могло остановить рвение бабушки устроить судьбу дочери. В дом по-прежнему приглашались женихи, неизменно интереса не вызывавшие и получавшие от ворот поворот.

– Ленка, ты оглядись вокруг, – беспокоилась бабушка, – жизнь ведь мимо проходит.

– Разве? – удивлялась Ленка, целуя маленькие кулачки и пяточки.

– Ребенок – это не центр вселенной!

– Глупости! – Мама поднимала Лесю и осторожно подкидывала к потолку, хохоча вместе с дочерью.