Гай Юлий Цезарь - Рекс Уорнер

Вскоре я понял, что на стороне Лепида были значительные силы. Он мог рассчитывать на поддержку многих, кто так или иначе пострадал во время диктаторства Суллы. Он мог собрать армию на севере Италии, где были наилучшие условия для рекрутирования воинов, в чём я сам позднее убедился. Старые легионеры, служившие при Цинне и Карбоне, были готовы помочь ему. В Риме благодаря его богатству и влиянию ему удалось собрать значительное число сторонников.

Что касается его друзей в Риме, то, естественно, в первую очередь я подумал о Сервилии, которая тогда, так же как и теперь, интересовалась и занималась политикой. Именно тогда я впервые познакомился с ней, завязал дружбу, растянувшуюся на долгие годы, и теперь мне даже трудно вспомнить, была ли она именно тогда в пике своей красоты. В любом случае очень трудно оценить мужскую или женскую красоту. Конечно же молодость имеет большое преимущество, но многие люди с возрастом приобретают такой шарм и так развиваются с интеллектуальной точки зрения, что это вполне компенсирует увядание того раннего цветения, которое прекрасно само по себе и пробуждает наши страсти, но часто не в состоянии надолго их удержать. Сервилия как раз была таким человеком. Возможно, и царица Египта тоже относится к таким людям. Я могу предположить, что Клеопатра, про которую часто говорят, что сейчас она достигла пика своей красоты, через десять лет будет так же прекрасна и очаровательна, как и теперь, ведь она чрезвычайно умна.

Сервилия была моей ровесницей. Она рано вышла замуж, и, когда я впервые близко познакомился с ней, молодому Бруту, её сыну, было уже около шести. Мне всегда нравился этот мальчик, частично из-за его матери, частично из-за него самого, и я так много сделал для мальчишки, что многие люди абсолютно безосновательно считают его моим сыном. Жаль, что это не так, хотя в противном случае наши отношения могли быть ещё более сложными, ведь сыновья чаще всего осуждают своих отцов. Хотя Брут любит меня и в некотором роде восхищается мной, я полностью осознаю, что он осуждает меня. Я думаю, что это не из-за моих длительных отношений с его матерью, а потому, что он попал под доктринёрское влияние своего дяди Катона. Несмотря на любовь и преданность ко мне, он вполне может по чисто моральным соображениям организовать заговор с целью убить меня, и ему даже в голову не придёт, что, если его план удастся, весь мир снова погрузится в хаос.

Я знал Сервилию с детства. Она была родственницей. Катона. Мне кажется, что даже в то время, когда Катон был ещё совсем мальчиком, он уже не любил меня. Но в то время меня больше интересовал не он, а муж Сервилии, Марк Брут, который был преданным сторонником Лепида. Он, Сервилия и брат моей жены Луция Цинна — все уговаривали меня принять участие в назревающей революции. Я полностью поддерживал планы Лепида и был склонен поступить так, как мне советовали.

В конце концов решающим фактором, который заставил меня изменить решение, стала моя оценка личности Лепида. Мне показалось, что его характер был неуравновешенным, а суждения поверхностными и неверными. Например, он был предан своей жене и оставался практически единственным человеком в Риме, который не знал о её изменах. Кроме того, я считал, что он слишком уверен в своих силах и не предпринимает никаких попыток найти союзников, что очень легко мог сделать. Лепид уже потерял поддержку Помпея, и я был очень удивлён, узнав, что он не установил никаких отношений с Серторием, который теперь контролировал всю Испанию. То, что Лепид не обратился к Серторию, легко объяснить, ведь Лепид был весьма алчным и тщеславным, и ему казалось, что его состояния и больших связей вполне достаточно для того, чтобы победить в гражданской войне. Я решил не связываться с ним, когда обнаружил, что и Серторий, наведя некоторые справки, ничего не сделал для того, чтобы вступить в союз с Лепидом. Дальнейшие события показали, что принятое мной решение оказалось достаточно мудрым.

Глава 3

ПЕРВЫЕ ШАГИ В ПОЛИТИКЕ

В начале следующего года после моего возвращения в Италию разразилась та самая революция, которую все так долго ждали. Но она была подавлена даже намного раньше, чем я мог предполагать. Сначала сенат вёл себя весьма скромно и нерешительно. Это ярко продемонстрировало, насколько этот орган был не в состоянии пользоваться той властью, которая была предоставлена ему Суллой. Позже сенат начал лихорадочно действовать, в некоторых случаях нарушая конституцию. Кстати, это был способ поведения римского сената на протяжении всей моей жизни.

Революция началась с широких беспорядков, вызванных агитацией Лепида, во время которых бывшие землевладельцы и просто недовольные существующим режимом граждане подняли восстание против ветеранов Суллы, страстно желая возвратить то, что им принадлежало, или же получить что-нибудь задаром. Хотя и было очевидно, что за всеми этими беспорядками стоит Лепид, сенат поручил ему и его коллеге Катулу подавить их. Оба консула получили полномочия собрать армии, и — что стало патетическим свидетельством слабости и нерешительности сената — от них потребовали принести клятву (какой бы бесполезной она ни казалась), что они не станут использовать эти армии против друг друга.

Таким образом, ход событий напоминал времена Октавия и Цинны. Никто не удивился, когда Лепид, собрав значительные силы на севере Италии, полностью опубликовал программу своих требований, среди которых было и консульство для него на следующий год, а после этого начал продвигаться к Риму. Он оставил на севере мужа Сервилии, Марка Брута, чтобы тот обеспечивал его тыл и пополнял армию.

Именно в тот момент сенат начал действовать с запоздалой энергией, в основном под началом моего дальнего родственника пожилого Луция Филиппа. Он был консулом, когда мне исполнилось всего-навсего десять лет, и стал известен благодаря тому, что выступал против каких бы то ни было реформ. Позже он стал большим почитателем молодого Помпея. Когда люди высказывали своё мнение по поводу этой странной привязанности к молодому человеку, он отвечал им: «Ничего удивительного, что Филипп любит Александра», — обыгрывая тот факт, что он носил то же имя, что и отец Александра Великого, на которого, как в то время полагали, Помпей был похож.

Теперь Филиппу удалось убедить сенаторов в том, что Помпея следует сделать действующим полководцем и коллегой Катула. С военной точки зрения это решение было хорошим, однако подобное продвижение в обход столь многих сенаторов такого молодого человека, который, несмотря на свою заслуженную репутацию, никогда не занимал никаких общественных должностей, было прямым нарушением конституции Суллы и явным свидетельством слабости как сената, так и самой конституции. Помпей немедленно направился на север и в течение короткой и довольно жестокой кампании лишил Лепида всякой надежды на то, что он может победить. Сначала он загнал Брута в Мутину и блокировал его там. В итоге операция оказалась решающей, и, вероятно, у Брута оказалось мало припасов, поэтому вскоре он сдался. Большинство источников утверждает, что ему была обещана жизнь. Однако Помпей, встретив сдавшегося Брута самым вежливым образом, приказал всадникам, которые должны были проводить Брута в безопасное место, убить его, как только отъедут достаточно далеко. Итак, Сервилия потеряла мужа, а молодой Брут отца. Подобное поведение Помпея непростительно, и, несмотря на блистательность его короткой кампании, о нём снова стали говорить как о «мальчике-убийце», а не как об Александре.

Лепид, потеряв поддержку тыла, вскоре потерпел неудачу в битве с Катулом у стен Рима. С остатками своей армии он переправился в Сардинию, намереваясь пусть и с большим опозданием, но присоединиться к Серторию в Испании. Однако вскоре он умер. В то время говорили, что смерть случилась от лихорадки, которая сразила его после того, как он получил какие-то доказательства, уличающие жену в неверности. Вполне возможно, что эта новость окончательно сломила Лепида, довершив то, что было сделано нервным срывом, вызванным полным провалом всех его амбициозных планов.

Интересно, хотя и абсолютно бесполезно, поразмыслить о том, что могло бы случиться со мной, если бы я, как собирался, принял участие в этой неудачной революции, имевшей такие плачевные последствия. Скорее всего, я отправился бы вместе с другими легатами и членами благородных семей из армии Лепида в Испанию, чтобы служить вместе с Серторием. Сейчас я многое отдал бы за то, чтобы познакомиться с этим великим человеком, и думаю, что пригодился бы ему больше, чем Перперна и другие беглецы, которые в конце концов предали его. Но в сложившихся обстоятельствах я лишь делал всё от себя зависящее, чтобы как можно больше узнать о Сертории. Меня привлекал не только он сам как человек, но и место, где он осуществлял свои действия. Ведь в моей, как и в его, жизни Испания сыграла, пожалуй, такую же большую роль. Именно в Испании я стал во главе значительной армии, и здесь же прошли первые и последние великие сражения гражданской войны.