Фонтан - Дэвид Скотт Хэй

— Я имею в виду — сегодня.

— Не знаю, — говорит Уэйлон.

— Можем взять фильм в прокате. И доесть заказанную еду.

— Да, было бы неплохо.

Уэйлон передает револьвер Нетруди. Она открывает барабан, вытряхивает гильзы и кладет их в карман куртки. К пленке.

Вместе они возвращаются к пикапу. Нетруди оглядывается на банку. Уэйлон тоже. Они смотрят друг на друга.

— Глупая белка.

ЧАСТЬ II.СОЗИДАНИЕ

Судостроение

Хрясь.

Хрясь.

Это звуки слышны даже в тумане.

Хрясь.

Кувалдины ребра.

Сильные руки поднимают ее на ноги. Когда она отрывается от пола, под ребрами у нее снова стучат дубовые поршни. Перед затуманенным взором вспыхивает божественный свет, проплывают призрачные очертания, линии и узоры. Мимо проносится кричащая женщина Мунка, и вновь воцаряется тьма.

Нажим. Подъем.

Хрясь.

Хлюпкое и насильственное исторжение.

Ловец жемчуга с захлебывающимся вздохом выныривает на поверхность океана.

Ꝏ

Би ставит Кувалду на ноги. В дверном проеме виднеется баллон с аргоном. Бет держит газетную вырезку с даквортовской заметкой с пропитанной кровью тряпкой и двумя окровавленными серебряными зубами. Троица хранит молчание, если не считать влажных хрипов Кувалды, зато теперь она тяжело дышит, уставившись на пол, где Роршахо-выми пятнами рассыпан жареный рис с креветками и разлит «Ред булл».

Кувалда прозревает в этих пятнах начало следующей главы своей жизни.

Би — органическую «Судьбу животных» Франца Марка{37}.

А чертов ураган «Бет» хватает швабру.

Спасибо (штэпазвллил мнэ снова бытьсбой)

Да.

Оглядывая свою мастерскую, Би хрустит костяшками пальцев. Сейчас он на несколько минут погрузится в молчание, соберется с мыслями, сосредоточится на предстоящем путешествии. Визуализирует процесс. Конечный результат. Но тут звонит телефон. Это Эмма. Опять. Би включает ленточную пилу, медленно подносит попавшуюся под руку доску. Дерево и лезвие соприкасаются, рождая облако опил…

— Алло!

— Это я, Би, — говорит Эмма. — Что за какофония?

— Красное дерево! — кричит Би.

— Когда мы снова увидимся? Сегодня вечером?

— Извини, Эм, у меня сроки горят. Я тебе говорил. Если не постараюсь как следует, заказов больше не будет.

— Я сделала для тебя новые полароидные снимки.

— Что? Не слышу.

— Полароидные снимки, — произносит Эмма громким грудным голосом. — На сей раз черно-бел ые.

Поначалу Би находил цветные полароиды занимательными и немного возбуждающими. Но в некоторых мирах вы живете, а в некоторых вам нравится гостить. И Би уже готов вернуться к себе на землю.

— Эмма. У меня срочная работа.

— Возвращайся домой. Приходи ночевать. Пожалуйста. Я позвоню другу. Он нас сфотографирует. Он человек широких взглядов. И к тому же полицейский.

— Что? Я не могу. Я должен закончить.

Дзынъ. Что-то ломается, ленточная пила взвизгивает и замирает. Вот дерьмо. Би выдергивает вилку из розетки. От внезапной тишины начинает звенеть в ушах.

— Прошу тебя, мне приснился плохой сон, — говорит Эмма. — Мне приснилось огромное наводнение. Мы тонули. Кажется, река разлилась.

— Это всего лишь сон, Эм, — говорит Би. — Единственная река рядом с нами — Чикаго-ривер, а ее обратили вспять{38}.

— Как насчет Тигра?

— Мне нужно работать.

— Ты пришлешь мне эсэмэску? — спрашивает Эмма голосом грустной девочки.

Гудки.

Би бросает доску красного дерева в контейнер для отходов. Телефон звонит снова. Эмма не сдастся.

— Да? — с отнюдь не деланым раздражением говорит Би.

— Би, это я.

— Кто?

— Кувалда.

— А! — Би ерзает, чувствуя, что в ботинок попала металлическая стружка. — Привет.

— Послушай. Мы в «АртБаре». Я с парой друзей, — говорит Кувалда. — Купить тебе выпивку? Я твоя должница. Или ты занят?

Би оглядывает мастерскую. Вдоль стен сложена новая партия железного и стального проката, похожего на сотни маслянистых поручней. Две тонны стали. Три галлона смазочного масла. Штабель деревянного бруса два на четыре под ящики для доставки заказа. Три, теперь уже два баллона с аргоном. Пачка сигарет и огромный мелкооптовый контейнер с дерьмовым растворимым кофе. Двенадцать яблочных пирогов и коробка батончиков мюсли. Упаковка влажных салфеток. Две упаковки по три пары трусов. Шесть упаковок новых шерстяных носков. А под брезентом, покрытым подпалинами от сигарет, — армейская койка с потрепанным спальным мешком и новой пуховой подушкой, уже татуированной отпечатками пальцев. Рядом — старый CD-плеер и заслушанный диск с аудиокнигой Рестона-младшего «Псы Господни», которую читает тип, что снимается в рекламе страховой компании[30]. Сломанная ленточная пила, которую придется чинить самостоятельно. Календарь с крайне привлекательным крайним сроком, обведенным красным маркером. И комплект чертежей двадцати шести смешных скелетообразных существ для малоизвестного богатого художника, который заказывает изготовление своих творений в стиле Сола Левитта на стороне, и теперь Би должен переводить метрические единицы в американские. Несмотря на обменный курс, работа Би все равно стоит дороже, чем работа его польских коллег, но этот художник, единственный и неповторимый Гюнтер Адамчик, хочет только американца. Если Би облажается, заказ уйдет за границу. И все последующие заказы тоже. И даже часы из дедушкиной мастерской у Би за спиной вытикивают военный марш.

Да/нет.

Ꝏ

«АртБар» пуст; почти все тусуются в «Струне» через дорогу. Дешевый плакат гласит, что на этой неделе угощают рокабилли. Би говорит себе, что пропустит всего пару стаканчиков и вернется в мастерскую. Но Би — умный человек и знает, что, скорее всего, будет третья порция, за счет заведения, и тогда придется купить четвертый. А там пойдут уже не стаканы, а большие бокалы. Дешевое пиво в банке, посыпанное солью в олдскульном духе, — чего еще надо?

Би проходит мимо женщины, бросившей якорь за столиком у барной стойки. Женщина произносит его имя. Би оборачивается, смотрит мимо нее, и она машет ему рукой. Но растерянность мешает Би вовремя поднять руку и помахать или назвать человека по имени.

— Это же я, — говорит женщина.

Би наконец узнает выгнутую бровь, заклеенную сейчас небольшим телесного цвета пластырем.

— Кувалда?

Она постриглась. Би озирается. Кувалда одна. Она осторожно встает и изображает объятия.

— Я грязный, — говорит он. — Прости.

— Нет, это у меня ребра забинтованы, — говорит Кувалда. — Поэтому я в платье. — (Свободного кроя, с пестрым узором из подсолнухов. На нем почти не видно мириадов складок, свидетельствующих о его длительном пребывании в шкафу.)

— Ах, верно. Твои ребра.

— Вот, выдался случай надеть, — усмехается она.

— А. То-то я удивился, почему ты не в комбинезоне, — говорит Би, и Кувалда улыбается еще шире, прикрывая рот рукой, словно это неприлично. — Я рядом с тобой чувствую себя плохо одетым и грязным. Я имею в виду, чумазым.

Кувалда закатывает глаза. Поднимает руку и дотрагивается до пластыря на брови.

Би наконец видит ее зубы. Ослепительно-белые на