Актеры шахматной сцены - Виктор Васильев

Сейчас практически во всех турнирах, в случае дележа очков и если не предусмотрено дополнительное соревнование, предпочтение отдается либо тому, кто выиграл больше партий (и, следовательно, меньше сделал ничьих), либо имеющему лучший показатель по системе коэффициентов Бергера и ее разновидностям. Даже звание чемпионов присуждается по рекомендации одного либо другого метода. В чемпионате Европы 1978 года среди молодых шахматистов (до двадцати лет) первое место разделили трое, в том числе и наш мастер Сергей Долматов. Титул чемпиона был отдан англичанину Шопу Толвуду, как имевшему наибольшее число побед. В последнем чемпионате мира по переписке среди женщин первое место разделили советские шахматистки Ольга Рубцова и Лора Яковлева. Хотя соревнование длилось целых пять лет, вопрос с присуждением звания чемпионки мира был решен очень быстро: победительницей была названа Яковлева, у которой были лучшие показатели по системе коэффициентов Бергера.

Я не хочу ставить под сомнение справедливость обоих решений, очень может быть, что именно Толвуд и Яковлева и должны были стать чемпионами, но вот способы, с помощью которых им было отдано предпочтение, вызывают большое сомнение. Потому что оба эти принципа – по числу побед и «по Бергеру» – учитывают только «количество игры», то есть голый спортивный фактор, и начисто игнорируют качество игры, реализованный творческий потенциал.

Кто, скажите, доказал, что выиграть в турнире, скажем, семь партий и проиграть четыре более достойно, нежели выиграть пять и проиграть две? Может быть, при этом ставится в заслугу меньшее количество ничьих? Но тогда кто, скажите, доказал, что ничейный исход обязательно плох или по меньшей мере подозрителен? По авторитетному свидетельству Анатолия Карпова, участники крупнейшего турнира в Милане в 1975 году сочли попросту смешным использование правила «числа побед» даже в качестве вспомогательного критерия при дележе мест.

Сколько было побед, которые из-за слабой игры одной из сторон оставляли нас совершенно равнодушными, и сколько ничейных партий заставляли переживать вместе с участниками, наслаждаться их замыслами, отвагой, красотой комбинаций, то есть всем тем, что часто пленяет в так называемых результативных встречах.

Я мог бы назвать здесь множество ничейных партий, которые вызывают чувство законной гордости у их создателей. (Любопытная и весьма характерная особенность: в то время как в красивых результативных встречах героем, как правило, оказывается один из двух партнеров, которому и вручается специальный приз, в эффектных ничейных партиях соперники стоят друг друга и награды удостаиваются оба. Правда, призы за ничейные партии присуждаются, увы, крайне редко). Но ограничусь несколькими примерами.

Первый относится к давним временам. Речь идет о встрече Бронштейн – Эйве из турнира претендентов 1953 года, которая оставила во мне неизгладимое впечатление. Бронштейн пожертвовал фигуру, и в середине партии король Эйве оказался в центре доски под прицелом нескольких белых фигур. Эйве, однако, не только хладнокровно защищался, но и сам умудрялся создавать угрозы, так что Бронштейн, по его собственному признанию, «вынужден был прервать расчет вариантов и спросить себя, кто же кого атакует?»…

Хрестоматийный пример того, какими захватывающе увлекательными могут быть ничейные партии, представляет собой бурная схватка между Михаилом Талем и Львом Арониным в чемпионате СССР 1957 года, протекавшая в романтическом духе шахматной старины вплоть до того, что дело дошло до жертвы ферзя. Оба соперника получили за эту «мирную» партию приз за красоту, а экс-чемпион мира Макс Эйве назвал ее «самой интересной ничьей в истории шахмат».

Столь же знаменитой стала ничейная партия между тем же Талем и Александром Зайцевым в чемпионате страны 1961 года. Когда «ничейщики» протянули друг другу руки, зал, по свидетельству очевидца, «неистово рукоплескал»…

«За свою тридцатилетнюю шахматную практику, – писал Таль, – мне доводилось и получать призы за красивейшую партию, и поздравлять победителя, когда призы получал он. Но особое место занимают те встречи, где лауреатами оказывались оба партнера». Продолжая далее, Таль высказал убежденность в том, что «люди будут играть, ошибаться, побеждать, проигрывать и… делать ничьи. И ничего плохого в этом нет, лишь бы ничьи интересными были!»

Так обстоит дело с наибольшим числом побед (и наименьшим числом ничьих).

«Бергер» основан, казалось бы, на более справедливом принципе: преимущество получает тот, кто набрал больше очков во встречах с вышестоящими в итоговой таблице соперниками. Но представим себе такую, отнюдь не редкую ситуацию. Петров во всех партиях играл с вдохновением, смело шел на риск, в ничейных встречах боролся что называется до королей и хоть и проиграл сильным, но заставил их полностью выложиться. Набравший столько же очков Сидоров играл в творческом отношении неинтересно но зато набрал больше очков во встречах с сильными благодаря тому, что с первого же хода стремился к ничейному исходу. Кому «Бергер» пожмет руку, поздравляя с удачей? Как вы уже поняли, тому, кто этого не заслужил.

(Я сознательно не привожу здесь примеры, когда по воле коэффициентов Бергера или ввиду наибольшего числа побед в следующий этап соревнований попадали шахматисты, бесспорно уступавшие в творческом отношении соперникам, набравшим такую же сумму очков. Подобная ревизия неправомерна, ибо знай «рационалисты», что на весы в случае дележа мест будут брошены творческие достижения, они играли бы, скорее всего, иначе, и вся картина турнира была бы, несомненно, другой).

На что ориентируют такие методы выявления сильнейших, да еще «подкрепленные» системой Эло? Только не на творчество! А как пагубно влияют они на юных шахматистов, стиль которых только еще формируется. Да им хоть каждый день цитируй алехинское – «для меня шахматы не игра, а искусство», они давно уже усвоили простую житейскую истину: искусство хорошо, а очко лучше… Так вот и появляются уже в раннем возрасте чрезмерная практичность, сухость игры, утилитарное отношение к шахматам, мешающие в дальнейшем и чисто спортивным успехам.

А теперь представим себе нечто совершенно иное: судьбу шахматистов, разделивших призовые либо отборочные места, решает компетентное жюри, состоящее из нескольких членов судейской коллегии. По системе творческих коэффициентов, назовем ее условно так, оно безошибочно установит, кто из конкурентов играл более свежо, интересно, не избегал творческого и спортивного риска.

Система творческих коэффициентов может с успехом применяться и в тех случаях, если предусмотрено дополнительное соревнование – именно тогда, когда и дополнительное соревнование не позволило завершить отбор сильнейших. В таких ситуациях в силу входит обычно опять-таки «Бергер». А почему бы, если спорт и при повторной попытке отказался отдать кому-либо предпочтение, тем более не вознаградить того, кто играл творчески более ярко, кто не только боролся за очки, но и служил шахматному искусству?

Кстати сказать, система творческих коэффициентов окажется отнюдь не лишней и при дележе не только призовых либо отборочных мест.

Но так ли уж часто участники располагаются группами на отдельных ступеньках турнирной таблицы? В подавляющем большинстве случаев! В чемпионате страны 1977 года, например, только последнее и предпоследнее места оказались, так сказать, персональными, все же остальные были поделены между двумя, тремя, а то и четырьмя участниками.

Я глубоко убежден в том, что членам жюри не придется решать очень сложных, тем более неразрешимых задач. В подтверждение этого могу сослаться на мнение такого авторитета, как Михаил Моисеевич Ботвинник, который считает вполне возможным создание объективных критериев, позволяющих установить уровень и степень творческой самоотдачи каждого участника турнира. Критерии эти, стоит повторить, вступают в действие только при равенстве спортивных результатов. Кстати сказать, страстный пропагандист шахмат как искусства, Петр Романовский, один из сильнейших советских шахматистов в двадцатые годы, а затем и авторитетный международный арбитр, когда ему доводилось судить чемпионаты страны, считал своим непременным долгом дать в печати итоговую оценку творческих достижений всех или почти всех участников турнира, не боясь укоров в субъективности.

Единственная реальная трудность может возникнуть только в тех редчайших случаях, когда соперничающие шахматисты получат примерно одинаковую оценку по системе творческих коэффициентов. В первоначальном и опубликованном варианте этих заметок я писал, что вот тогда-то – и только тогда! – уже можно будет с чистой совестью воспользоваться услугами коэффициентов Бергера. Но теперь я думаю иначе.