Актеры шахматной сцены - Виктор Васильев

Многие выдающиеся шахматисты разделяют точку зрения чемпионов. Акиба Рубинштейн (пусть и с явным преувеличением) называл шахматы «тончайшим из искусств», Рихард Рети – «народившимся и развивающимся искусством», Савелий Тартаковер – «мятежным искусством». Я сознательно не привожу здесь высказываний Михаила Чигорина – вся жизнь в шахматах этого великого маэстро была посвящена искусству.

Скептик может заметить, что шахматистам трудно быть объективными… Что ж, действительно, эстетика как наука, насколько мне известно, еще не высказалась со всей определенностью по интересующему нас вопросу. Не являясь специалистом в области эстетики или искусства, я не считаю себя вправе углубляться в эту проблему. Однако, имея в виду, что шахматы, несомненно, доставляют людям эстетическое наслаждение, хочу припомнить историю английского доктора Эдварда Дженнера. Как известно, он создал противооспенную вакцину и первым начал делать прививки от оспы, не зная, как именно его вакцина оберегает людей от заболевания…

Если доводы шахматных корифеев нуждаются в подкреплении, можно припомнить высказывания представителей иных, внешахматных сфер. Видный государственный деятель Н. В. Крыленко, сыгравший неоценимую организаторскую роль в развитии шахмат в нашей стране в двадцатые – тридцатые годы, писал: «Шахматы, как одна из наиболее высоких форм культурного творчества, по тому глубоко эстетическому наслаждению, какое они дают играющим, представляет собой игру, которую невозможно отграничить от искусства и которая знает свои таланты, своих гениев и свою специфическую красоту».

Шахматного композитора Абрама Гурвича нельзя считать человеком внешахматного мира, но все-таки профессионально и по существу он был прежде всего театральным критиком. Так вот, Гурвич считал, что «среди чувств, сопутствующих шахматной мысли, одно, несомненно самое сильное и глубокое, – это чувство красоты».

Известный писатель Леонид Зорин, которого я часто цитирую в этой книге, на вопрос: «В чем, на ваш взгляд, общность шахмат и художественного творчества?» – сказал:

«Естественно, я отвечу лишь в общих чертах, ибо это тема специального исследования. Мне кажется, эстетическое начало выражено в шахматах достаточно ярко. Экономия средств, грация воплощения замысла, почти колдовское взаимодействие всех элементов, из которых и слагается целое, – это то, что бросается в глаза. Но есть и та общность шахмат и искусства, которая не лежит на поверхности, – значение интуитивного начала.

Не все поддается точному расчету, не всегда есть твердая уверенность в конечном результате, но приходит миг озарения – он наполняет верой в истинность твоего решения, пусть даже ты не можешь обосновать его сразу. Это озарение и составляет тайну и радость творчества. Вспомните пушкинское: «И даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще не ясно различал». Этот «магический кристалл», сквозь который еще не ясно различима конечная истина, знаком только подлинному художнику – за письменным столом или за шахматной доской. Думаю, что правомерно умозаключение, что мышление шахматистов подчинено не только логическим схемам, в известном смысле ему свойствен и образный характер.

Безусловно, глубинное содержание шахматной борьбы на свой, очень специфический манер отражает жизнь человеческого духа, а форма ее способна доставить чисто художественное наслаждение».

А теперь приведу мнение такого авторитета в области эстетики, как А. В. Луначарский. В одном из публичных выступлений он утверждал: «Когда вы в этой игре достигаете большого искусства, то это есть настоящее искусство. Так что шахматную игру надо отнести к известного рода искусству».

А какова точка зрения простых смертных, тех, кто следят в зале, переговариваясь возбужденным шепотом, за борьбой мастеров? Спортивные мотивы в шахматах не оставляют никого равнодушными, но преимущественно в конце партии, тура, в конце всего соревнования, то есть когда обозначается результат. А вот эстетика шахматной борьбы увлекает всех и каждого в любой стадии партии и между любыми противниками. Сколько раз бывало: встречаются в очередном туре лидеры турнира, а в центре внимания зрителей партия тех, чья судьба в этом соревновании уже никого не может волновать!

Многие шахматисты на вопрос, какую партию они считают лучшей в своей жизни, отвечают, что такая партия еще не сыграна. Завидный оптимизм! А вот ультра-оптимист Тайманов лучшей партией, мне кажется, может считать ту, которую он выиграл черными у гроссмейстера Лутикова в 1969 году в 37-м чемпионате страны.

Я был очевидцем этой незабываемой встречи, проходившей в Центральном Доме культуры железнодорожников, но, поскольку Леонид Зорин на правах многолетнего друга был допущен в творческую лабораторию Тайманова и даже прокомментировал эту партию в прессе, причем не только с точки зрения писателя, приведу не свои впечатления, а Зорина.

После неожиданного и, как иногда говорят в таких случаях, «тихого» тридцать седьмого хода черных Зорин написал: «Тайманов находился во власти вдохновения, это была музыка, а не игра. Казалось, им владеет какая-то иррациональная сила, которая двигает его мыслями, поступками, действиями. Именно в сочетании рационального и иррационального и заключена красота шахмат!..

Когда партия окончилась, почти никого уже на сцене не было. Партия откладывалась, и Тайманов думал над записываемым ходом. А публика не расходилась. Она ждала взрыва страстей. И взрыв наступил: Лутиков поразмыслил, что дело его безнадежное, и, прервав раздумья своего партнера, признал себя побежденным. Овация потрясла зал. Уже и Тайманов ушел, а зрители стояли и аплодировали… Такого триумфа Тайманов, наверное, еще не имел за всю историю чемпионатов страны. Мы с трудом вышли из помещения. Люди окружили гроссмейстера, долго не выпускали его, протягивали руки за автографами, благодарили за доставленное удовольствие. Да, ради таких радостных мгновений человек и живет на свете!»

Без волшебства комбинаций, без неожиданных тактических прозрений, без жертв фигур и пешек (шахматное искусство, как видите, тоже требует жертв!) шахматы стали бы только игрой, мудреной, замысловатой, но – игрой. А это значит, что они потеряли бы и львиную долю своей притягательной силы для миллионов их почитателей.

Но, питаясь живительными соками искусства, неблагодарный спорт зачастую искусство же безжалостно подавляет. Как играет в турнире мастер, осуществляет ли он глубокие замыслы, красивые комбинации, стремится ли в каждой партии к содержательной борьбе, или, напротив, исповедует откровенный практицизм – это не имеет значения: был бы он «на высоте» в турнирной таблице! А если уж соревнование отборочное, то тут и говорить не о чем – первым делом результат, творчество – потом.

Но когда – потом? Ведь сейчас почти каждое соревнование представляет собой то или иное звено длинной цепи всеобщего отбора, чему самый наглядный пример – вереница турниров чемпионата страны. А если вдруг и посчастливится мастеру вырваться из пут отбора на творческий простор, сыграть что называется для души, то и тут его одернет начисто лишенная романтики система индивидуальных коэффициентов профессора Эло, деловито прикидывающая на черно-белых костяшках бухгалтерских счетов стоимость занятого в турнире места.

Михаил Таль в одном из интервью откровенно пожаловался:

– В шахматном спорте даже звание гроссмейстера не гарантирует спокойной жизни. Вечная борьба, вечный отбор…

Югославский гроссмейстер Драголюб Чирич с грустью признал:

– За последние годы в нашем искусстве стал преобладать спортивный момент…

– Меня тревожит ужесточение современных шахмат, – это сказал Леонид Зорин.

Гроссмейстер Давид Бронштейн и кандидат философских наук Георгий Смолян в своей спорной, но, несомненно, интересной книге «Прекрасный и яростный мир» обозначили эту тревожную проблему предельно четко: «Приходится констатировать, что спортивный элемент в современных шахматах «забивает» все остальное».

Вот другое наблюдение, сделанное авторами: «Организация состязаний, усовершенствование их правил и регламента, введение системы индивидуальных коэффициентов, разработанной А. Эло, – вот три основных направления деятельности ФИДЕ (Международной шахматной федерации. – В. В.). В то же время ФИДЕ ни разу не созвала нечто вроде международного симпозиума по вопросам шахматного творчества, не пыталась стимулировать творческие достижения учреждением международных премий или какими-либо иными способами…».

Но, может быть, если не считать системы Эло, такое положение существовало всегда? В том-то и дело, что не всегда. Да, спорт и прежде обладал приоритетом в определении победителя, и это справедливо, ибо при всем своем внутреннем многообразии, при том, что мотивы искусства заложены в генетический код этой игры, шахматы все-таки прежде всего спорт, борьба, Но в старину отношения с искусством у шахматного спорта были более лояльные. Вспомним хотя бы, что на знаменитом турнире в Гастингсе в 1895 году приз за красивейшую партию равнялся призу за четвертое место!.. А сейчас призы за красивую игру даются часто кому-нибудь из последних – чтобы подсластить горечь неудачи. Мне приходилось работать в качестве репортера на чемпионатах страны, где специальные призы распределялись по принципу: никто не должен быть обижен. Стоит ли доказывать, что это приводило к инфляции и без того мало что значащих призов…