Хозяйка замка Ёдо - Ясуси Иноуэ

Дама Кёгоку прибыла в сопровождении многочисленной свиты, но в покои кузины вошла одна.

— Милая Тятя, как много воды утекло со дня нашей последней встречи… Помните ли вы, как мы с братьями нарушили покой вашей матушки в замке Киёсу?

На набелённом овальном личике, так хорошо запомнившемся Тяте, расцвела улыбка. Звонкий голосок прозвучал на удивление весело, а черты дамы Кёгоку, как это ни странно, совсем не омрачала тень печали, которая, по мнению Тяти, непременно должна была сопутствовать положению наложницы Хидэёси.

— Как давно мы не виделись! Сколько прискорбных событий произошло с нами за эти вёсны и осени…

Глядя на прекрасную женщину, произносившую эти слова, с трудом верилось, что у неё за спиной годы бед и несчастий. Тятю не пощадила судьба, но и её кузине пришлось ох как не сладко: она потеряла мужа, князя Вакасы, и детей, чья участь осталась неизвестной — то ли погибли от рук убийц, то ли просто исчезли в суматохе смутных времён… И вдруг в прекрасном лице дамы Кёгоку, не хранившем следов обиды на судьбу, Тятя обнаружила сходство с лицом своей матери, О-Ити, — оно несло отпечаток того же безмятежного равнодушия, которое приобретает человек, прошедший через страшные испытания.

Эта встреча не заставила сердца двух кузин затрепетать от радости, но обе почувствовали некую мистическую близость, странную душевную связь, чьим источником может служить лишь кровное родство. Они направились в сад полюбоваться сакурой в ночной прохладе. Не обнаружив на энгаве свои гэта, дама Кёгоку хлопнула в ладоши, и тотчас явилась прислужница с двумя парами в руках.

По молчаливому приглашению Тятя первой спустилась в сад, а когда они прогуливались под сплетёнными ветвями вишен, неожиданно начала замечать, что кузина всё время держится чуть позади неё, как придворная дама, сопровождающая свою госпожу. Девушка попыталась незаметно пропустить даму Кёгоку вперёд, однако та, намеренно или случайно, ни разу не обогнала её.

Тятя не знала, чего ждать от будущего, но смутно ощущала, что присутствие дамы Кёгоку придаёт ей сил.

Цветы сакуры быстро увяли, уступив место молодым листочкам, и как только народилась четвёртая луна, суета, связанная с приготовлениями к визиту императора Гоёдзэя, набрала обороты. О визите этом было объявлено высочайшим указом ещё в начале года, но во дворце Хидэёси всё по-прежнему сбивались с ног ввиду предстоящего события, хлопотали денно и нощно под началом Гэнъи Маэды. Мероприятий такого масштаба не проводилось со времён Муромати, стало быть, надлежало свериться с древними записями благородных домов, дабы всё прошло согласно этикету.

Тяти эта суматоха однако же ничуть не коснулась — в лабиринтах необъятного дворцового комплекса Дзюраку-даи, похожего на гигантский улей, даже эхо суетливой беготни не долетало до уединённых покоев, в которых она проводила дни; лишь свитские дамы порой приносили ей новости. Десятого числа они сообщили, что в столицу начали прибывать один за другим даймё со всех концов Японии, чтобы поприсутствовать на торжественной церемонии. Среди званых гостей были Тосииэ Маэда, Удзисато Гамоо, Такацугу Кёгоку… Из вассалов Хидэёси один Иэясу Токугава явился заранее — уже как месяц пребывал в Киото. До тринадцатого дня четвёртой луны не переставая шли Дожди, но на четырнадцатый день, выбранный для церемонии, небо неожиданно прояснилось. Утром Хидэёси отправился в императорский дворец навстречу Небесному государю и самолично препроводил его в Дзюракудаи под охраной отряда конной стражи Тосииэ Маэды. Свита была столь многочисленной, что процессия растянулась на все пятнадцать ри, что пролегали между вратами императорского дворца и резиденцией Хидэёси; возглавлявшие шествие вельможи уже ступили на землю Дзюракудаи, в то время как замыкавшие ещё не покинули августейший чертог, а народ, собравшийся изо всех провинций поглазеть на проезд императора, заполнил улицы. Говорили, что одних только воинов, нёсших караул на перекрёстках, было больше шести тысяч.

Во главе процессии выступали вельможи и самураи в высоких шапках-эбоси, за ними покачивались паланкины её императорского величества, августейших наложниц и трёх десятков придворных дам. Далее следовала сотня жрецов с синтоистскими реликвиями в сопровождении четырнадцати лакированных священных паланкинов-микоси, за ними несли ещё пять паланкинов и ехали сплочёнными группами самураи Левой императорской гвардии, самураи Правой императорской гвардии, высшее придворное жречество, полководцы, дворцовые музыканты, игравшие на своих инструментах, и, наконец, овеваемая тёплым ветерком, возвещавшим о приближении лета, катилась императорская колесница. Позади неё в надлежащем порядке выстроились садайдзин[65] Нобускэ Коконоэ, удайдзин[66] Нобукацу Ода и прославленные полководцы Хидэёси, среди коих были Иэясу Токугава, Хидэиэ Укита, Хидэцугу Тоётоми и прочие знатные воители. За ними поспешали носильщики с паланкином самого Хидэёси его свита.

Впереди Хидэёси ехали верхом более семидесяти его ближайших вассалов, таких как Мицунари Исида; позади тремя колоннами выступала ещё сотня вассалов помельче, а далее — двадцать семь влиятельных даймё, в числе которых был и Тосииэ Маэда; замыкало шествие бессчётное воинство самураев, состоявших у них на службе.

Простолюдинам, ещё накануне занявшим места на обочинах, все участники процессии в невообразимо роскошных нарядах казались богами, сошедшими с небес; сполохи доспехов и парчовое великолепие церемониальных одежд слепили глаза.

Наконец все гости и сопровождающие разместились в Дзюракудаи. Торжественные церемонии начались в полдень с шумного пира, продолжились вечером выступлением искусных музыкантов, усладивших слух собрания игрой на струнных и духовых инструментах. Тятя в соответствии с распоряжением смотрителей Дзюракудаи явилась к главным воротам поклониться императору, а затем вернулась в свою резиденцию и провела день, как всегда, в одиночестве и смутном беспокойстве. Во дворцах и павильонах Дзюракудаи на сей раз присутствовало вдвое, а то и втрое больше народу, чем обычно, однако в пределах крепостных стен царила гнетущая тишина. Вечером Тятя вышла в сад, залитый голубоватым прозрачным светом луны. Всё вокруг дышало покоем, странным в такую ночь, когда в недрах главного дворца разворачивалось невиданное по своей торжественности действо. «Если бы дядюшка Нобунага не нашёл смерть в Хоннодзи, сегодня первым распорядителем церемонии был бы он, а не Хидэёси», — думала девушка и гадала, чему обязан своим успехом человек, который, одержав верх над кланами Асаи, Ода и Сибата, достиг невероятных высот могущества и удостоился чести принимать у себя самого Небесного государя, — собственному уму, милости судьбы или же случайной удаче?

Шагая в лунном свете по вишнёвому саду, Тятя впервые за долгое время снова размышляла об отце, о матери, о своём дяде Нобунаге и отчиме Кацуиэ. И удивлялась, вспоминая о том, что на их лицах она всегда видела тень грядущих несчастий.

Второй день предполагалось посвятить поэтическому состязанию, однако в протокол были внесены изменения: пребывание императора в Дзюракудаи продлили, состязание перенесли на третий день, так что с полудня до глубокой ночи во дворце по-прежнему гремели барабаны и свистели флейты. Отзвуки шумного пира на сей раз долетали и до уединённых покоев Тяти. В тот день Хидэёси преподнёс императору в дар земли в Киото стоимостью в пять тысяч пятьсот тридцать серебряных монет. Отец Небесного государя, бывший император, удалившийся на покой, и его семья получили от кампаку рисовые поля на восемьсот коку, а наследный принц, придворные вельможи высших рангов и верховные жрецы — угодья в Такадзиме провинции Оми на восемь тысяч коку. Перед лицом присутствовавших на пиру самураев из войск Иэясу Токугавы и Тосииэ Маэды Хидэёси поклялся, что его клан никогда не восстанет против августейшей воли и что слово это держать будут и дети его, и внуки, а все вассальные даймё дали такой же обет верности императору письменно, скрепив его своими печатями.

На третий день небо с утра затянулось облаками, заморосил дождик, но столь меланхолическая погода как нельзя лучше подходила для поэтического состязания.

Император сложил такие строки, озаглавив их «Песнь во славу сосны»:

О день свершений!

Отныне клятва в верности

Станет подобна

Кроне сосны могучей

В холод и зной неизменной…

Хидэёси ответил стихотворением под названием «Новая песнь во славу сосны, сочинённая весенним днём в Дзюракудаи»:

Широко сосна

Ветви свои простёрла

Над хижиной горной -

Властитель Небесный

Почтил нас своим визитом…[67]