Вера, Надежда, Любовь - Николай Михайлович Ершов

Еще более смерилось. С реки подул ветер. И отцу Александру показалось опять, что когда-то с кем-то было уже такое: человек стоит на ветру, очень встревожен. Человек этот удивлен и подавлен тем, что видимое ему другим видится иначе. «Все кажется. Все нам только кажется…» Из очень далекой дали вернулась к нему эта мысль. Та, что увела его от людей…

Делай вид, что тебе хорошо. Ты удовлетворен, ты свободен, ты облечен властью над собой, исполнен покоя. Отец Александр умел держаться. Он ни разу не выдал своего напряжения. Другому не хватило бы выдержки. Иной пустился бы в разговоры, тривиально похвалив какого-нибудь ребенка в угоду маме. Показывая ребенку «козу», он напустил бы на себя шутливую строгость, а маме бы искательно улыбался. Но мама и все другие вокруг увидели бы только одну неустойчивость: «Так себе попик-то. Виноватенький». Иной стоял бы, не оборачиваясь, усиленно храня гордую исключительность. А ребенкина мама, как и все другие вокруг, подумала бы про себя: «Гляди-ка, надулся, как мышь на крупу. Известное дело — поп!»

Отец Александр не делал ни этого, ни того. Он стоял естествен, будто в рясе родился, будто ряса — одежда всех. В очереди отметили эту свободу. «Гляди-ка, поп! Такой же, оказывается, человек!»

Сам отец Александр да бог один знали, чего стоила такая свобода. Что там по сравнению с отцом Александром был актер, который играл того же чеховского врача? Дилетант он был, тот актер. Он приходил в урочный час играть свою роль. Ему помогали: автор, режиссер, директор, вся труппа, зрители наконец. Если, несмотря на это, он играл плохо, к нему оставались холодны. Зато при удаче слава его была завидна. Отец Александр играл свою роль всегда. Никто ему не помогал. Напротив, все ему мешало, сама жизнь мешала ему играть свою роль. При удаче он мог рассчитывать только на то, что его оставят в покое. При неудаче… Неудач у него еще не было.

2

Вдруг он увидел Надежду. Она все еще стояла у парадного входа перед Домом культуры, но уже не со Степаном одним, а в группе ребят, его товарищей. Подробностей он не рассмотрел: подошел автобус.

Вдруг, будто кто схватил его за полу, Александр почувствовал: уехать нельзя. Он пропустил очередь вперед себя. Шофер поглядел на попа в боковое зеркало, пожал плечами и тронулся.

Александр недолго оставался один. Подкатил Костя Ряхов на своем захлюстанном «Москвиче».

— Батюшка, подвезем?

— Подвезем. Постой-ка только минутку. Мне надо кое-кого подождать. Как жизнь?

— Чего?

— Я спрашиваю: как жизнь? Что нового?

— Да что же тут может быть нового? Все как-то по-старому…

Костя сидел за рулем вальяжным тузом. Разговаривая, священник вынужден был наклоняться. Со стороны он выглядел перед Костей просителем. Надо было эту видимость изменить.

— Выйди из машины, — нежненько приказал ему отец Александр.

Костя не понял.

— Я сказал: выйди из машины.

Костя повиновался, но вид у него был ошалелый.

— Теперь стой и рассказывай. Как жизнь, как дела. Вообще что-нибудь рассказывай.

Что-то учуял Костя в попе. Но Костя был трус, поэтому ослушаться он не мог.

— Да ить что же она, жизнь? — начал он, и тон у него стал заискивающий. — Кошка с собакой живут — тоже называется жизнь.

Александр оглядел площадь. Возле Дома культуры слонялись завсегдатаи танцулек и пивных, ребята в одинаковых кепках с куцыми козырьками. Ходили назад-вперед двое ребят с красными повязками — патруль народной дружины. Патрульные косились на куцые кепки, хотя у самих у патрульных кепки были такие же. Надежда с компанией все еще стояла. По всем признакам разговор у них шел о нем, о священнике.

— Одним словом, живем — хлеб жуем, — продолжал Костя.

— С маслом? — спросил Александр, дабы поддержать разговор. — С маслом хлеб-то жуешь?

Костя долго лупал глазами, прежде чем ирония до него дошла.

— Да оно что же, грех, что ли? Бывает и с маслом. Иначе как же? Оно и загнуться недолго. Ить жизнь-то, она бьет ключом. Да норовит по голове…

Так, сохраняя видимость беседы, Александру было удобнее наблюдать. Однако Костя скоро умолк — он искал сочувствия.

— В кузове у тебя, сын мой, тяжелое что-то. Не попался еще?

Этот вопрос оказался удачнее. Костя распетушился, что вот, дескать, все считают его таким-сяким, а между тем он честнейший человек. Костина оправдательная речь длилась достаточно долго. Отец Александр успел кое-что рассмотреть.

У газетного киоска, где стояла Надежда в окружении ребят, не смеялись, как можно было ожидать. Спор шел всерьез. Несколько раз Надежда делала попытку возразить. Она порывалась каким-то коротким и странно четким движением. Все в ней было вперед в этот миг: и взмах головы, и взгляд, и жест руки тоже очень четкий и почему-то ладонью вверх, как на египетской фреске. Не завладев вниманием, она совершенно уже по-рязански отмахивалась этой же рукой и поворачивалась к собеседникам боком: «Ай, что вы понимаете!» Оглянулась на Александра: уехал он или нет? Вдруг еще один раз она сделала жест по-египетски, затем по-рязански, повернулась к компании не боком, а спиной и пошла напрямик через площадь к нему, к Александру.

Он растерялся, обрадовался и удивился — все вместе. И забыл подумать, как он при этом выглядит. Он оставил Костю на полуслове и, сам еще не ведая для чего, пошел навстречу.

Костя, который к этому моменту оправдался и успел даже закинуть удочку на счет хорошего местечка при церкви, был оскорблен. Он подъехал к этому попу, как к порядочному… Может, вернется еще? Нет, не вернется. Ушел…

— Думала, вы сейчас уедете. Извините меня. У нас тут спор был. Одним словом, скажите, пожалуйста: могли бы вы, если захотели, пойти с нами на вечер молодежи? Или вам нельзя?

Священник подумал немного, а пока думал, они подошли к киоску.

— Это вот муж мой, Степан. Познакомьтесь, пожалуйста.

Надежда смутилась. Она покраснела, опустила глаза, прикрыла ладонью одну щеку и сделалась какая-то милая очень. Смутилась. Как будто стыдиться надо было, что у тебя муж — так, что ли? Она и сама поняла, что вышло нелепо. Но от этого она потерялась еще более, еще более покраснела и стала еще милей.

— А это вот Паша Фомин. Это Коля Стрельников. Володя Терехин, Митя Горохов…

Каждому он пожимал руку и каждому смотрел прямо в глаза с расположением и приветом. Любому из них он мог посвятить всего себя — так казалось. И тут уж ничего нельзя было сказать. Только то можно было сказать, что это черт знает какая несусветица: настоящий вроде бы человек, а поп…

3

Парень, который за Симой