Последняя из древних - Кэмерон Клэр

Через некоторое время плач прекратился. Она вздохнула с облегчением и убрала руки от ушей. Она почувствовала мягкую руку на своей спине и вдруг испугалась. Только сейчас до нее дошло, насколько опасно их положение. Они – легкая добыча для любого зверя, едва ее чувства обращаются внутрь. Теперь в семье их только двое, и зверь не заставит себя ждать.

Но это был только Струк с красными вытаращенными глазами. Он икал, его маленькие щеки распухли. На миг он опустил глаза. Дочь прищелкнула языком. Он воспринял это как приглашение снова забраться к ней на колени. Она вздохнула и разрешила. Теперь у него в руках была новая игрушка – рога. Она забыла надеть их, когда проснулась. Или, может быть, не забыла. Скорее она и не собиралась надевать их. Она кивнула, чтобы дать ему понять, что все правильно. Он нацепил рога ей на лоб. Она завязала тонкое, до мягкости пережеванное Большой Матерью сухожилие под густыми волосами, свисавшими ей на спину.

Дочь подняла голову, и Струк посмотрел на нее с восхищением. Тонкими пальцами он заправил ей выбившуюся прядь волос и поправил один рог, чтобы он стоял прямо. На его лице появилось выражение силы и гордости. Он поднял ладонь. Она тоже подняла руку, и их кожа соприкоснулась; его пальцы достигали только ее средних суставов. У него кожа темная и мягкая, как сланец; у нее – светлая и шершавая, как гранит. Они плотнее сложили ладони. Он указал на ее шею и ракушку, спрашивая, не помочь ли повесить ее. Большая Мать подарила ее Дочери, когда той было примерно столько же лет, сколько сейчас Струку.

Раковина была величиной с грецкий орех – достаточно большая, чтобы издавать шум, когда ее подносили к уху. Большая Мать прикладывала раковину к уху Дочери, чтобы та послушала. Для Дочери это было подтверждением теневой истории. Она знала, что та женщина ушла далеко: туда, где вода на вкус как потная кожа. О море рассказывали и плохое, и хорошее: оно тянется и тянется, пока не дойдет до земли, принадлежащей самой большой рыбе. Рыба ныряет и посылает по воде волну за волной. Те бегут от земли Большой Рыбы к другому берегу, где плещут и играют на песке. Иногда они так бьются о берег, что вода пенится, как на речных порогах.

Девушка показала Струку, как приложить ухо к раковине. Он слушал звук морских волн, разбивающихся о скалы. Он закрыл глаза и, возможно, чувствовал волну прибоя, мелкий ил на губах и запах влажных камней. Для него это был не просто звук; может быть, он мог попробовать на вкус, на запах и на ощупь океан, эхо из своего прошлого. Как будто это все рокотало в его крови. С раковиной, приложенной к уху, он, казалось, был там.

Позже той ночью Струк ворочался во сне, метался, крутил задом в воздухе. Приоткрыв глаза, они видела завитки его волос цвета черного мха, широкий рот и белые зубы. Он проснулся и наклонился ближе к ней, пытаясь понять, спит ли она, и не зная, грозит ли ему взбучка, если он разбудит ее. Его мягкое дыхание коснулось ее щеки. От него пахло мятой. У Струка было странное пристрастие к зеленой еде. Как у Дикого Кота. Иногда она ловила кота на том, что он жует травинки. А Струк просто обожал это. Он нюхал незнакомые растения, облизывался и совал их в рот, прежде чем она успевала остановить его. Дочь боялась, что однажды он от этого протянет ноги. Но ничего такого не происходило. Она потерла спину мальчика, и вскоре его снова стало клонить в сон. Дочь велела ему помочиться в ветвях у двери: лужица мочи, метившая их место, отпугивала диких зверей на большом расстоянии. После этого он съел небольшую полоску мяса, выпил воды и зевнул. Он свернулся рядом с ней, готовый ко сну. Она наблюдала, как поднимается и опадает его живот, все медленнее и медленнее. Маленькие руки сложены под мягкой щекой. Рот приоткрылся.

Дочь никак не могла успокоиться. Она откинулась на спину и моргнула, сидя в полной темноте. Завтра будет тяжелый день – подготовка к рыбалке. Она зажмурила глаза, но никак не могла заснуть. Хотя Струк был рядом, тела семьи больше нет.

17

Дочь встала до рассвета, чтобы разжечь огонь. Присев на корточки, она осмотрелась. Солнце взошло и коснулось вершины утеса. Скоро пойдет рыба. Пора собираться на место встречи.

Дочь не надела рога. Она спрятала их в складку шкуры, которую носила на спине как заплечный мешок. Ее живот не выпирал, но она знала, что беременна. Об этом ей сказал запах ее утренней мочи. Это заставило Дочь задуматься о том, как их примут на месте встречи. Если у других семей был голодный год, то ее, как незнакомую взрослую, могут счесть конкуренткой в добыче еды, отогнать и ждать, что она начнет сопротивляться, чтобы показать свою силу. Из-за беременности в ней могут увидеть угрозу. Но, если год оказался благополучным, семьи, скорее всего, обрадуются ей. Они заметят ее сходство со старшей сестрой или вспомнят, какая хорошая земля у ее семьи. Вариантов было столько же, сколько развилок у реки. У нее не было опыта, чтобы предугадать, куда потечет вода.

Дочь не надела рога, и это было знаком того, что она будет вести себя скромно. Но это говорило и о том, что происходило у нее внутри. Беременность, казалось, изменила все ее чувства. Волны отваги, которые когда-то так часто затопляли ее грудь, растаяли вместе со льдом и снегом. Она стала на удивление робкой и нерешительной. И именно поэтому спрятала рога. Дочь всегда приходила на место встречи как девочка. И сейчас будет так же. Она и сейчас будет вести себя как девочка и наблюдать за остальными, прежде чем делать собственные ходы. Все рыбалки, на которых она когда-либо была, слились в ее памяти в одну большую картину: запах клочковатого меха медведей, слышный задолго до их появления; раскидистые зеленые иголки на деревьях внизу, бодрящее сочетание новых семей и еды. Она тосковала о тех днях, когда могла весело сновать среди новых, незнакомых тел и принюхиваться, зная при этом, что ей всегда обеспечено прочное место у очага Большой Матери. Дочь в последний раз позволила Струку подольше поспать в хижине, пока она ест. Лучшую посуду и инструменты, которые они не собирались брать с собой, Дочь закопала в землю.

Когда Струк проснулся, она усадила его поесть мяса и попить воды. Спальные шкуры она сложила посреди хижины, чтобы были целее. Края хижины обложила камнями, чтобы крепче держалась, когда усилится ветер. Из дупла она вытащила припрятанные мешки с едой и вынесла наружу бурдюки с водой.

Обеспокоенный Струк стоял у очага. Она подошла к нему с ракушкой в руках и завязала шнурок на его шее. Губы Струка растянулись в широченной улыбке, и он робко провел кончиками пальцев по ракушке. Чтобы придать ему сил в пути, она дала ему Море. Готовый идти, он повернулся к ней спиной, и она накинула ремни на его плечи. При этом Дочь придерживала заплечный мешок, чтобы Струк стоял прямо. Он согнул свои узловатые колени, собрался с силами и кивнул, что готов. Она отпустила мешок. Его ноги дрожали, как зеленые ветви, но он удержался. Дочь вскинула на спину свой мешок. Он был тяжелее, чем ей хотелось бы, но она не знала, сколько времени их не будет. Она ведь должна будет разбить лагерь на месте встречи. На то, чтобы смастерить все необходимое самим, у них ушло бы не меньше года, поэтому пришлось брать с собой мешки, защитные чехлы для ног, ремни и каменные зубы. А еще запасной наконечник для копья, спальные шкуры, запасные накидки и сушеное мясо в дорогу – все нужно тащить с собой. При таком малом количестве тел они не могут позволить себе путешествовать налегке.

Дочь пустила Струка идти первым, чтобы она могла присматривать за ним. Он качнулся в сторону реки, и она прикусила губу, подумав, что он движется скорее вбок, чем вперед. Струк перешагнул через лежащую на земле ветку, и это его подкосило. Он потерял равновесие, его колено подогнулось. Мешок накренился в сторону и потянул мальчика вниз. В три прыжка она оказалась рядом с ним. Лежа на спине, дрыгая руками и ногами, он был похож на черепаху, перевернутую панцирем вниз. Она наклонилась, чтобы ухватиться за мешок и поднять его.