Родовая земля - Александр Донских
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Виссариоша, ходи, кунак, в круг: спляши лезгинку!
Но Виссарион лишь улыбчиво и снисходительно покачивал головой. Чуткая Елена понимала, что Виссарион чужд для этой среды простых, грубых людей. И чувство безотчётной жалости к нему как-то по-матерински трогало её сердце.
37
Когда за окнами легли синевато-индиговые и быстро в горной местности густеющие сумерки осеннего раннего вечера, Виссарион слегка качнул для Елены головой в сторону двери, медленно, прямо встал со стула. Тысячи иголочек страха молниеносно прошили сердце Елены, но она всё же улыбнулась твёрдыми губами. Он вышел. Она всматривалась в окно, ожидая одного — чтобы потёмки стали гуще. У неё отчего-то заболела голова, стали подрагивать руки, и помутилось перед глазами. Люди снова и снова плясали, а ей мнилось, что раскатывался и раскачивался от стены к стене разноцветный взвихрённый шар, который вот-вот и её подомнёт под себя или же прилепит к себе и куда-нибудь покатит, покатит. Она поняла, что должна совершить в своей жизни важный и бесповоротный выбор.
Почти на ощупь Елена выбралась в сени. Добрела до ворот, хотя не знала, точно ли, что нужно идти именно к ним. Какая-то сила вела и подталкивала. В широкую щель изгороди увидела огонёк сигареты. Огонёк сдвинулся к калитке, и чья-то мягкая, но слегка шершеватая на выпирающих косточках ладонь поймала её слепо вытянутую во тьму руку. Елена не вздрогнула, не испугалась, но вся сладко обмерла. «Вот и всё», — зачем-то подумала она.
Так, рука в руку, они прошли через дорогу, подальше от огней изб в самую чащобу сумерек — к берегу озера. Байкал дышал в лица Елены и Виссариона прохладным влажным теплом, которое напоминало что-то кухонное, домашнее, даже печное — словно после продолжительного перерыва затопили отсыревшую печку.
— Я теперь точно знаю, Елена Михайловна: моя жизнь будет совсем бессмысленной и никчемной, ежели рядом со мной не будет вас.
— Вы меня зовёте по отчеству, на «вы»?
— Я робею. Пойми меня. А ты не назвала меня по имени! Стесняешься… или совершенно я тебе не… — Он подыскивал слово. — Не… интересен.
— Виссарион, — улыбнулась она.
— Елена, Елена, Елена!
— Тише!
— Ты рядом со мной… нет, нет, я рядом с тобой. Это прекрасно. Я не верю, не смею поверить. Я так много хотел тебе сказать после нашей последней встречи, а теперь у меня всё смешалось в голове, как у мечтательного гимназиста.
Помолчали. Елене казалось, что Виссарион может слышать удары её сердца.
— Ты грузин? Я ни разу раньше не видела грузин.
— Ну, как? Мы не похожи на эфиопов?
— Не похожи. Расскажи мне о Грузии.
— Я был в Грузии всего три раза — мальчишкой и ветреным юношей. Я жил в Петербурге, и по существу не грузин. Петербуржец. Я и язык не очень знаю, хотя в семье у нас частенько изъяснялись по-грузински. Но я рано отошёл от семьи и дома.
— Я слышала: ты князь.
— Н-да, я на самом деле князь, но разорвал с родственниками и аристократической средой. Я примкнул к анархистам, а они не признают правил и порядков, навязываемых сверху. Они намерены упразднить государство, суды, войска и всевозможных чиновников. Потому, Елена, я и угодил в сибирские края — хотел покуситься на жизнь высокого чиновного лица. В сущности, мерзавца. С группой единомышленников готовил покушение, но план наш рассыпался: оказался в наших рядах предатель, подонок. Суд, пересыльные тюрьмы, грязные вагоны, вши. Потом — Якутия, чудовищная глухомань. Вот, теперь я здесь. Рядом с тобой, Елена.
— Ты хотел убить человека? — Елена вспомнила брата Василия; ей стало грустно и досадно.
— Убить? — вроде как удивился Виссарион. — Н-да, Елена, выходит, что хотел убить. Но судьба, видимо, смилостивилась надо мной. Чист. Н-да, чист. Теперь понимаю: со всей этой сворой можно бороться иначе.
— Как же без начальников жить?
— Видишь ли, Елена, человек рождён свободным — таковым ему жить и умереть. А все эти начальники, особенно самый главный — бог, мешают нам стать по-настоящему свободными и раскрепощёнными.
— Бог мешает? — искренне удивилась Елена. — Ты, помню, христосовался со мной и праздновал Пасху со всеми.
— Дань обычаю, Елена. А всё же бога нет. Нет! Ежели бы он был, то не допустил бы того, что современный человек живёт хуже скотов. Все живут хуже скотов, и бедные и богатые, и умные и дураки, и учёные и неграмотные, и счастливые и бессчастные. Да, да, да! Увы! Я пожил в больших городах — видел, видел!
— Бога нет? — тихо переспросила Елена.
— Нет! И весь этот старый уклад жизни необходимо разрушить. Разрушить без пощады! Нужна вселенская революция, и она произойдёт.
— Разрушить, — задумчиво произнесла Елена без вопроса или утверждения.
— Теперь — ты моя богиня, Елена. Я забрёл к тебе, — улыбнулся он, — в твою судьбу. Надеюсь, не прогонишь?
— Я твоя богиня?
Виссарион осторожно взял её ладонь в свою мягкую руку и стал касаться её сухими губами. Елена не сопротивлялась, только повернула голову к дороге и дому. Перед глазами покачнулось небо и озеро звёзд. Исчезло Зимовейное с его избами, амбарами, овинами, поскотинами, причалами и дорогой, упирающейся в сопку на краю деревни. Елена ощутила возле лица чужое тёплое дыхание, услышала неразборчивый шёпот, смелое прикосновение руки.
— Елена, я тебя люблю. Сама судьба несёт нас друг к другу. Но нужен ли я тебе? Не молчи, ответь, прошу. Умоляю!
— Да, — шепнула она. — Но неужели ты не любил раньше? Ты такой завлекательный мужчина. Неужели монашествовал?
— Может быть, и любил. Но знаешь, чем отличается настоящее вино от поддельного, плохого? В нём нет ни грамма воды, примеси. Один только сок солнца, — так говорил дед мой, опытный винодел, когда я приезжал к нему на берег моря. От настоящего вина хмелеешь быстро, почти сразу. На Пасху я увидел тебя — и стал пьян. На всю, на всю оставшуюся жизнь.
— Пьян? — И Елена вспомнила свои приятные, захватывающие ощущения мнимого хмеля той поры. Чему-то своему улыбнулась, наполовину прикрыв лицо платком.
— Пьян. Очарован…
— Т-с-с-с, нас могут услышать.
— Пусть слышат! Я тебя люблю!
Елена ласково закрыла его губы ладонью.
38
Артельщики до зари уходили в море, и весь день в охотниковском дворе стояла привычная, наполненная до краёв заботами тишина ожидания. Елена вместе с Дарьей в сумерках провожала мужиков за воротами, ловила на себе настойчивые взгляды Виссариона. Только когда все рыбаки цепочкой уходили к берегу, скрывались в темени, Виссарион торопливо, но страстно шептал ей:
— Люблю тебя.
— Любишь?
— Люблю, люблю…
— Тихо. Родной, любимый, ступай же с Богом, — шептала она. — Мужики, слышно, уже вёсла вставили в уключины.
Одним вечером в ворота вошёл Михаил Григорьевич. Елена увидела отца — вздрогнула, но заставила себя улыбнуться. Отец показался Елене человеком из прошлого, не чужим, а именно человеком из прошлого, в которое она уже не могла и не хотела возвращаться.
Михаил Григорьевич был одет в плотного сукна поддёвку, в начищенные до блеска яловые сапоги с высоким голенищем, в серые чесучовые брюки. Весь он был крепкий. Из-под лохматинок седовато-белёсых бровей поверх взглянул на дочь, на её склонённую голову, похлопал её по спине, чуть отстранил от себя, но в лицо не заглянул — скользнул взглядом по лицам мужиков, на секунду-другую задержался заострившимися глазами на Виссарионе.
— Ждал-ждал, братка, рыбку от тебя, да вот сам прикатил. Да дочери пора, одначе, до дому. Загостевалась, чай. — Братья приобнялись.
Весь вечер Михаил Григорьевич хитро — как бы между делом — выспрашивал Ивановых домочадцев, как вела себя Елена, но никто ничего ясного ему не сообщил. Дарья шепнула Елене:
— Михайла, батька твой, чиво-то усёк, лисовин лукавый.
— Ай, — отмахнулась Елена, приподнимая счастливое лицо. — Чего уж теперь!
Утром Елена и отец уезжали, с ними направлялось в город две подводы копчёной и свежей рыбы, шкурок белька, кули с кедровым орехом, лечебными травами и бадья со смолой. Виссарион уловил минутку, когда Елена оказалась на крыльце одна, прикрытая влажными потёмками, спросил, теряя голос и сжимая в замке свои тонкие длинные пальцы:
— Моя ли ты, Елена? Ещё раз, ещё раз хочу слышать!
Она, озираясь, мгновенно ответила:
— Твоя. А то как же? — И, путаясь в подоле и нижних юбках, сбежала по ступенькам к запряжённой за воротами пролётке, на кожаном широком сиденье которой уже сидел нетерпеливый отец. Он сдержанно и строго прощался с уходившими в море мужиками, кому пожимая руку, а для кого слегка приподнимая картуз.
У влюблённых уже был твёрдый уговор: в марте заканчивается срок ссылки Виссариона, и они вместе уезжают в Грузию, потом — в столицу. А пока — недели через две Виссарион во что бы то ни стало (деньги для взяток имелись) переведётся в Иркутск, снимет жильё, и Елена перейдёт жить к нему гражданским браком.
39