Заклятое золото - Эльза Вернер

Эта фраза Гартмута была вполне справедлива. Человек, стоявший перед ним с высоко поднятой головой и блестящими глазами, был далеко не прежний Эрнст Раймар. Слегка пожав плечами, он произнес:

— Выбора у меня нет, я должен бороться. Рональд вооружил все свое войско; его пресса, и многочисленные приверженцы прямо ополчились против меня. Неужели ты думаешь, что я согласился бы говорить до судебного разбирательства, если бы не был вынужден защищаться?

— И отлично сделал! Но я боялся, что тебе в лицо бросят злополучные воспоминания о случае с твоим отцом, для того чтобы покачнуть твердую почву, на которой ты стоишь.

Эрнст молчал, видимо, не желая говорить об этом. Однако майор настойчиво продолжал:

— Странно, Рональд не брезгует никакими средствами и вдруг умалчивает об этом, хотя знает, что наверняка может уязвить тебя! Он как будто дал слово не затрагивать этого пункта.

— Да, именно его он и дал, — холодно произнес Раймар. — Во время нашей встречи в Гейльсберге я предупредил его, чтобы он не касался этого вопроса, если не хочет вызвать меня на крайности, и он послушался моего совета. Рональд взвешивает свои поступки!

— Неужели ты и в самом деле мог так воздействовать на него? — спросил изумленный майор.

— В этой ситуации — да.

— Эрнст, ты что-то скрываешь от меня, — укоризненно качая головой, заметил майор.

— Не настаивай, Арнольд! Ведь дело касается уже не фактов, а внутренних переживаний, и потому все должно остаться тайной для всех.

— Согласен, если только это поможет тебе забыть о прошлом. Ты всегда так боялся этих воспоминаний, но, надеюсь, теперь сам видишь, что они рассеиваются как дым, как только ты пристальнее заглянешь им в глаза. Несколько голосов, вначале настроенных было против тебя, потонули в общей волне восторга.

— Да, до тех пор, пока будет длиться борьба, — грустно произнес Раймар, — а потом… Это не имеет значения! Я знаю, что не смею сворачивать с пути и должен идти прямо к цели, но ведь это не всегда легко.

— Ради Бога, не предавайся своему гейльсбергскому настроению! — возразил майор. — Приходи-ка лучше сегодня к нам пораньше да посмотри на настоящее человеческое счастье. Мы будем иметь честь показать его «великому Цицерону», в которые возвел тебя дядя Трейман, и оно рассеет твои грустные мысли.

— Непременно приду, — улыбнулся Эрнст. — Я от души радуюсь твоему счастью, Арнольд.

— Последуй лучше моему примеру! — смеясь, воскликнул майор. — Но мне пора. Вильма ждет меня обедать. До свидания!..

На улице майор снова столкнулся с Трейманом. Однако бедный старик не сиял, как полчаса перед этим, а шел понурясь и с печальной миной; в своей растерянности он чуть не наткнулся на майора.

— Что случилось? — воскликнул последний. — У вас такой обиженный вид!

— Меня и в самом деле обидели. Только что я встретил Макса… и с кем бы вы думали? Он шел с человеком… с человеком…

— Ну, конечно, с человеком, — подхватил Гартмут, — и я не вижу в этом ничего необычайного.

— Да ведь это был редактор «Нейштадтского листка»! — сердито перебил его Трейман. — Этот верный телохранитель штейнфельдского паши готов идти за него в огонь и в воду и в каждом номере газеты выливает ушаты помоев на Гейльсберг и Эрнста… и еще поднял тогда на смех мои предсказания.

— Тот самый, что так оскорбил вас?

— Тот самый! И вот с ним-то под руку идет по улице мой племянник. Я, конечно, стал выговаривать Максу… и знаете ли, что он мне ответил? Этот господин, дескать, прибыл сюда тоже в качестве корреспондента, что он — славный малый, и хотя из лагеря противника, но это не мешает им вместе весело проводить время. И они, по-видимому, старательно делают это, так как ни тот, ни другой не были трезвы. Я прочел Максу хорошую нотацию, и он как будто полностью проникся справедливостью моих слов, но мне кажется… Нотариус не договорил и мрачно потупился.

— Что он, несмотря на это, все же будет продолжать «весело проводить время» в обществе этого проклятого редактора, — заключил Гартмут. — Мне даже кажется, что за бутылкой вина Макс готов выпить на брудершафт даже с самим Рональдом…

Между тем они подошли к гостинице, где жила Вильма и где остановился также и Трейман, и, когда поднимались по лестнице, последний снова заговорил неуверенным голосом:

— Господин майор, в последние дни я стал раздумывать над завещанием, составленным мной несколько лет тому назад. Макс — мой главный наследник, Эрнст же получает лишь незначительную часть. Он ведь обеспечен своей деятельностью и вполне согласен с моими распоряжениями, потому что Макс ничего не имеет и только начинает свою карьеру. Однако если у него такие знакомства, то он наверняка погибнет.

— Да, тогда с этим нейштадтским редактором он прокутит все наследство, — согласился майор. — Они будут переходить из кабака в кабак и промотают все до гроша.

— Да мои кости перевернутся в гробу! — поспешно воскликнул Трейман.

В эту минуту на втором этаже открылась дверь, и из нее показалась малютка Лизбета со своей матерью.

— А вот и папа! — весело воскликнула девочка.

— Разумеется, это я! — подтвердил Арнольд, покидая своего спутника.

Старый холостяк видел, как он обнял свою невесту, а затем Лизбету, и ему стало грустно, потому что вид молодой женщины вдруг снова напомнил ему о Максе.

Кратковременное пребывание в Берлине открыло глаза старому нотариусу на многое, о чем он раньше даже и не подозревал. Мрачная картина, набросанная Гартмутом, не выходила из его головы. Он видел, как Макс, его наследник, вместе с его смертельным врагом, нейштадтским редактором, проматывает его состояние, и чувствовал, что это обстоятельство не даст ему покоя даже в гробу. Он понуро продолжал свой путь, но вдруг резко выпрямился и почти вслух проговорил:

— Однако я ведь еще не умер! А пока я жив, Макс не особенно покутит… даю слово!

И с этой утешительной мыслью он поднялся к себе наверх.

14

Судебное разбирательство началось, и лихорадочное оживление, замечавшееся не только в столице, но и во всей стране, ясно свидетельствовало о всей важности этого процесса. Хотя, согласно обвинительному акту, разбиралось дело о клевете и оскорблении, но, в сущности, здесь шла борьба капитала с общественным мнением, усыпленным и ослепленным им, пока его не пробудил Эрнст своим энергичным выступлением. Выпуская в свет свою брошюру, Раймар был одинок и не знал, последует ли кто-нибудь за ним или нет; теперь же он находился среди увеличивавшегося с каждым днем количества людей, которые, казалось, только и ждали своего вождя.