Заклятое золото - Эльза Вернер

Эдита стояла перед ним молча. Она ожидала увидеть Эрнста во всем ореоле его блестящей победы, гордого ее сознанием и с трудом скрывающего свое торжество, но вместо этого встретила мрачную безнадежность и совершенное отчаяние. Да и ее внутренний голос подсказывал ей, что опасения Раймара справедливы; для этого она достаточно хорошо знала свет. Но, увидев его страдания, она изменила тон, и в ее голосе дрогнули мягкие нотки:

— Я не хотела сказать ничего обидного. Вы еще вчера говорили в своей защитительной речи, что повиновались только голосу справедливости и долга… следовательно, только по роковому стечению обстоятельств вы нарушили мирное течение нашей жизни.

— Вы говорите: «Нашей жизни»? — вздрогнул Эрнст. — Неужели вы еще думаете о браке, о совместном будущем с этим человеком…

— Который нисколько не изменился с того дня, как я стала его невестой! — прервала его молодая девушка. — Все давно знают и его лично, и его дела, знали также и то, что он всегда переступал границы дозволенного, но никто до сих пор не ставил ему этого в упрек. Однако стоило вам бросить в него первый камень, и все закричали: «Побейте его!».

Раймар не спускал испытующего взгляда с лица Эдиты, словно желая что-то прочесть в нем, и, наконец, спросил:

— Вы все еще считаете себя связанной словом?

— Конечно! Как только Рональд потребует, я стану его женой. А он этого непременно потребует.

— Вы никогда этого не сделаете, — произнес Раймар почти угрожающим тоном. — Вы не будете женой Феликса Рональда! Я не допущу вашей гибели и скорее прибегну к крайнему средству. Вы не знаете, кому хотите отдать свою руку.

— Нет, знаю! — возразила девушка. — Ведь вы не упустили ничего, чтобы выставить его перед обществом в неприглядном виде. У Рональда широкая натура, сделавшаяся необузданной благодаря власти капитала. И он вправе был считать себя всемогущим, ведь все преклонялось перед ним и его богатством, и нет ничего странного в том, что он привык ненавидеть людей и повелевать ими. Быть может, он виноват во многом, но в его делах нет ничего низкого и преступного, ничего такого, что освобождало бы меня от данного мною слова. Ведь я не потребовала бы назад своего слова, если бы он находился в настоящий момент во всем блеске счастливой фортуны, а потому не покину его и в несчастье.

В ее энергичных словах звучала непреклонная воля. Ведь Эдита Марлов была также ослеплена этим «заклятым золотом», превратившимся в ее руках в прах, но это не погубило еще в ней души. Она сделала ошибку, из тщеславия и честолюбия обещая стать женой нелюбимого человека, и теперь решила искупить эту вину своим твердым желанием последовать за этим нелюбимым человеком, после того как ему изменила судьба. Какая сила воли и верность данному слову!

Раймар весь вспыхнул, почувствовав теперь, кем могла стать для него эта девушка, и под влиянием этого чувства решил довести дело до конца.

— А Штейнфельд? — спросил он. — Рональд знал, что катастрофа неизбежна, и вот на что пошел для ее предотвращения. Что же, вы и этот его поступок назовете заблуждением «широкой» натуры?

— Нет, это было вызвано отчаянием человека, старающегося использовать последнее средство, чтобы сохранить свое положение. Вы не должны строго осуждать его за это; ведь и то, что вы называете своим злым роком, тоже было вызвано лишь отчаянием.

— Мой отец невиновен, — уверенно произнес Эрнст.

Эдита изумленно отступила.

— Невиновен? Но все его считали таковым.

— Его и до сих пор, за гробовой доской, продолжают считать виноватым! Выслушайте меня, Эдита!.. это касается и вас!

Девушка ничего не ответила, но ее взгляд с беспокойным напряжением остановился на Эрнсте. Она не знала, о чем он намеревался говорить ей, но смутно чувствовала, что всплывает нечто темное, страшное и медленно приближается к ней.

У Раймара был спокойный вид, но его голос выдавал с трудом скрываемое волнение.

— Это было лет десять тому назад. Мой отец был вовлечен одним из своих… служащих, которому больше всех доверял, в рискованную авантюру. Последняя не удалась, и, вследствие довольно значительных потерь в делах, наступил кризис; заметьте — кризис, а не банкротство, ведь денег для покрытия всех расходов в наличии было достаточно. Кроме того, доброе имя и слава банкирского дома Раймаров давали моему отцу право надеяться на поддержку, в чем он крайне нуждался в своем затруднительном положении. Вдруг, вероятно вследствие распространившихся слухов о потерях, были потребованы обратно два самых крупных вклада, и в результате этого произошло несчастье. Меня в это время не было в Берлине; я уехал в провинцию по судебному делу, защиту которого принял на себя. Вызванный телеграммой в Берлин, я был встречен нашим поверенным, который сообщил мне о том, что нечем оплатить вклады, что честь нашего имени запятнана навеки и что моего отца уже… нет в живых!

— Ужасно! — прошептала Эдита, когда Эрнст на минуту замолчал, подавленный воспоминаниями.

— Судно, лишенное руля, обычно гибнет, — продолжал Эрнст. — Весть о гибели моего отца распространилась с быстротой молнии, и, конечно, нечего было и думать о чьей-либо поддержке. Со всех сторон посыпались требования наших клиентов, и не успели мы опомниться, как очутились лицом к лицу с полным банкротством. Сложилось мнение, что мой отец растратил доверенные ему вклады и со стыда и отчаяния покончил с собой. Даже моя мать поверила этому слуху.

— А вы… вы не поверили ему?

— Я знал, что отец не виновен. Я нашел в его письменном столе письмо, содержавшее всего несколько строк и адресованное мне, его старшему сыну, по крайней мере, в глазах которого он хотел остаться честным человеком. Поверите ли вы тому, что человек, честно проживший свой век, в состоянии лгать в преддверии вечности, намереваясь добровольно перешагнуть великую черту небытия?

— Нет! — воскликнула Эдита со вздохом облегчения. — Итак, виновен был другой?

— Да, другой! — Раймар на секунду остановился, а потом продолжал вполголоса, но твердо: — Доступ к вкладам был открыт, кроме хозяина банкирского дома, еще одному лицу, а именно его поверенному, и его звали… Феликсом Рональдом!

С уст Эдиты сорвался крик ужаса.

— Боже Всемогущий! Что вы хотите этим сказать?

— То, что не могу доказать, — ответил Эрнст с грубой откровенностью, — и что, вероятно, вообще нельзя доказать. Мой отец, по-видимому, ничего не подозревал, по крайней мере, в своем предсмертном письме он не делал ни малейших намеков, но зато эта мысль засела мне в голову, как только ко мне вернулась способность ясно мыслить и рассуждать, и с тех пор не покидает меня. Я многие годы искал доказательств с проницательностью юриста и лихорадочным страхом человека, желающего во что бы то ни стало спасти свою честь и честь умершего отца, и не находил, так как все следы были уничтожены. Когда произошла катастрофа, я ведь был далеко от Берлина, но Рональд утверждал, что он сразу же после самоубийства хозяина обнаружил отсутствие вкладов, и сваливал всю вину и ответственность на умершего.