Прощённые долги - Инна Тронина

– Наконец-то разделался! Задолбали совсем со своими отзывами! – Филипп сложил бумаги в картонную папку и отодвинул её подальше. – Вы по какому вопросу? Откуда прибыли? Вроде бы, на сегодня мы не договаривались…

– Я прошу прощения за не оговорённый визит. Надеюсь, вы поймёте, почему я не смог вас предупредить. Моя фамилия Грачёв, зовут Всеволод Михайлович. И я пришёл к вам по неотложному делу.

– Грачёв? Сын того самого полковника? – Филипп с готовностью протянул руку на правах старшего по возрасту. – Очень приятно познакомиться!

– Да, так оно и есть. Конечно, нужно было встретиться по уговору, но я не нашёл возможности. Всегда лучше действовать спонтанно…

– Вы поступили абсолютно правильно, – перебил его Готтхильф. – Честно говоря, я узнал вас сразу, но не понял, почему вы решили разобраться в том деле спустя пять с лишним лет. Кроме того, по вашему лицу я увидел, что вы настроены доброжелательно и вовсе не собираетесь выяснить отношения. Сразу скажу, что лично я в том деле участия не принимал. Обвинять меня в происшедшем тогда – всё равно, что предъявлять претензии Калашникову за убийства из его автомата.

Хрипловатый, низкий, но приятный голос Готтхильфа произвёл на Грачёва самое приятное впечатление. Как и предвидел Горбовский, Всеволод уже не думал о том, что перед ним сидит наёмный убийца, к тому же травник-чернокнижник.

– Я продаю свои препараты, и дальше они живут отдельной жизнью. Что ж, с сыном такого отца познакомиться всегда приятно. Что же вас привело ко мне?

– Во всяком случае, не желание сводить счёты, – честно сказал Грачёв. – На то и война, чтобы убивать врагов. У меня гораздо больше претензий к тем, кто травил отца на Литейном и выше. Но сейчас не об этом речь. Мы не можем позвонить себе зацикливаться на прошлом, когда опасность нависла над нами сейчас.

– Что вы имеете в виду? – Филипп достал пачку «Мальборо» и протянул Грачёву.

Они закурили, откровенно рассматривая друг друга. Перед ответственным разговором обоим требовалось мобилизоваться, настроиться и привести мысли в порядок.

– Я не знаю, имел ли полковник Горбовский право ставить меня в курс ваших отношений с Андреем. Тем не менее, он это сделал, – сообщил Грачёв. – И инициатива свести нас с вами тоже принадлежит ему.

– Значит, он счёл это целесообразным, – не моргнул глазом Готтхильф. – И я думаю, что на вас можно положиться. А разве Андрей сейчас в городе?

– Нет, он в командировке, по другому делу. У нас на каждом сотруднике по восемь-десять папок висит, и изволь разрываться. Не знаю, как он посмотрел бы на наше с вами знакомство, но Горбовский взял на себя ответственность. Ведь вашей персоны всё происходящее непосредственно касается. Речь идёт о завладении банком данных, находящимся в распоряжении Андрея.

Потом Грачёв шёпотом, торопливо, стараясь выжать самую суть, рассказал Готтхильфу о последних событиях. Тот молча выслушал, кивнул головой и вдруг как-то стеснительно, одними губами, улыбнулся.

– Может быть, кофе выпьем? Не бойтесь, не отравлю.

– Мне, знаете ли, как-то всё равно, – откровенно признался Грачёв. – Я жить не хочу с тех пор, как потерял брата. Одно время о суициде подумывал…

– А вот этого не надо! – погрозил длинным пальцем Филипп. – Ваш брат – настоящий герой, достойный сын своего отца. Если вы такой же, я буду счастлив работать с вами.

– Я тоже, – не стал скрывать свои чувства Всеволод. Он машинально отгонял ладонью сигаретный дым. – Понимаете, я уже научился чуять волчьи ямы. А дело профессора Аверина – именно такая яма и есть. Не знаю, Ювелир её роет или кто-то другой, но надо принимать меры.

Готтхильф достал из импортного «дипломата» два пластиковых стаканчика, дёрнул на одном из них какую-то нитку. Тут же из-под крышки пошёл пар, и в кабинете запахло отличным кофе.

– Ого! – не удержался Грачёв. – Фирма!

– Прошу вас. – Филипп передал гостю стаканчик. – Если хотите, берите ещё сигареты. Меры, безусловно, надо принимать. Действительно, то, о чём вы рассказали, похоже на искусно расставленный капкан. И ведь, мать твою, не выкрутишься! Пока здесь задействованы сопляки-наркоманы и низкопробный уголовник, я не могу однозначно утверждать, что это – дело рук Уссера. Но во всех случаях охрану нужно организовать – слишком многим Андрей перешёл дорогу. Я удивляюсь, что ему до сих пор удавалось пресекать попытки покушений на свою жизнь. Даже, тогда, в Ручьях, когда работал мастер спорта по пулевой стрельбе. Казалось бы, наверняка должен был кончить дело, а вот, видите ли, не судьба. Так вот, чтобы помешать нынешним недоброжелателям, следует точно узнать, кто они. Кроме того, надо плотно контролировать все поездки Андрея по делам, связанным с пропажей профессорского сыночка. А раньше всего надо бы попытаться выяснить, действительно ли в руках какой-то группировки находится Антон Аверин.

– Согласен с вами, – подтвердил Грачёв. – Захар Сысоевич говорил, что вы очень хорошо, с величайшим уважением относитесь к Андрею, и потому согласитесь помочь.

– Я даже не знаю того слова, которое в полной мере выразило бы моё отношение к Андрею. Действительно, порой мне хочется прикоснуться к нему, как к божеству, чтобы получить хоть частичку его добродетелей. Ради того, чтобы с головы Озирского не упал ни один волосок, я готов пролить реки крови Вам Горбовский рассказывал о моём прошлом? Да? И оно вас не испугало? Отлично. Значит, вы не станете прятать голову в песок и заявлять, что ничего не знали и не ведали.

Филипп встал с вертящегося кресла, проверил, нет ли в комнатах сотрудниц, потом осмотрел коридор и вернулся за стол.

– Я не выдержал испытания унижением, не смог возлюбить своих врагов. Так устроена моя натура, и другим я уже не буду. С самой ранней юности я всех ненавидел. Людей вообще, и конкретных – в частности. Практически я могу уничтожить любого, если это мне потребуется. Заставить кого-нибудь замолчать – моя работа, обыкновенная скучная служба. И вы, Всеволод, как я вижу, того же поля ягода. Вы ведь уже мочили? Скольких?

– Да, двоих. – Всеволоду почему-то захотелось заплакать, но он не мог. – Тогда, в Шувалово, я застрелил убийц своего брата.

– Вам понравилось? Только честно. – Филипп весело смотрел на него.

– Да. Да, чёрт побери! – Всеволод глотнул кофе, и в висках сразу застучало. – И многие меня уже поблагодарили за это. Два таких изверга достаточно насолили окружающим.

– Вот видите? Слаще мести нет ничего в жизни. Чрезвычайно приятно платить по счетам – по любым. Сначала «мочишь» в ярости, в ослеплении, а потом это становится привычным делом. Более действенного способа разрешать проблемы ещё не придумали.

Грачёв тихо поразился проницательности сидящего напротив преступника и кивнул.

– Я согласен с вами, но о таком не положено говорить вслух.

– Обычное ханжество, – махнул сигаретой Филипп. Он улыбался, но глаза его были ледяными. Теперь Всеволод видел, что они светло-голубые, почти белые. – Говорить нельзя, а делать можно. Я всё хочу вас спросить… Слышал, что полковник Грачёв был наполовину черкесом. А кто ваша мать?

– Она украинка, из запорожцев. Её предки гуляли вместе с Тарасом Бульбой. По крайней мере, так считают в их семье. Бабушка по отцу, действительно, черкешенка. Она сбежала от своих родственников с красным казаком Иваном Грачёвым. Всего у них было десять детей. До совершеннолетия дожили трое, включая отца. Старший его брат, Иван, погиб при освобождении Крыма. Сестра Настя – в Венгрии, в сорок пятом…

– Невероятно! Вот так семья! Адская смесь кровей. Отсюда и экзотическая внешность, и огонь в глазах…

Глаза самого Готтхильфа были похожи на скованное морозом пустынное поле, где можно потеряться навсегда и умереть, так и не увидев человеческого лица.

– Но одно дело, Всеволод Михайлович, просто согласиться со мной из чувства справедливости, подчиняясь логике. Совсем другое – действовать так. Давая согласие работать с вами, я должен быть уверен в том, что вы меня не подведёте.

– Будьте уверены, Филипп Адольфович. Я никого ещё не подводил. Если бы брат меня тогда не обманул, не подвёл бы и его тоже. – Грачёв мысленно убеждал Готтхильфа поверить ему.

– Вы давно Андрея знаете? – вдруг спросил Филипп, зажигая новую сигарету.

Грачёв, между прочим, подумал, что для его собеседника курить так же необходимо, как и дышать.

– С восемьдесят второго года. Девять лет.

– А вам, простите, сколько? – с некоторым удивлением поинтересовался Готтхильф.

– В апреле исполнилось тридцать. Тогда мне был двадцать один год, я только что окончил четвёртый курс Университета. Мы уже приятельствовали с Сашкой Минцем, который посещал подпольную секцию карате на Лиговке. Андрей там был инструктором. Сашка был на курс старше, он как раз получил свой заслуженный «красный» диплом. Его распределили в районную прокуратуру, а потом перевели в городскую.