Зачем мы вернулись, братишка? - Алескендер Рамазанов

– Знал бы кто, маму их… – процедил Горшенев.

– Ну, узнаешь? Альфа, бета, гамма, знамя, сигма, энигма, хуигма. Легче станет? Они свое дело делают. Мы-то, прикинь, вне закона. Ты ведь тоже толком не знаешь, кто тебе бабки давал?

Рубцова Акбар оставил метрах в двадцати от моста. Сам вышел на растрощенный траками бревенчатый настил, снял с плеча автомат и демонстративно повесил на кривые перила. Была причина. На подходе заметил ямку, изобретательно замаскированную кизячной лепехой. Надо же, какие культурные коровы пошли! А вот и бороздка. Управляемый? Не надо, выходит, ждать гонца. Если заложили фугас, значит, охраняют мост. Сами выйдут. Но первым с самооборонцами пообщался Рубцов. Заслышав сзади несуразное и очень уж громко-радостное: «Ассаламун Алейкум! Четоур аст?» – Акбар увидел, что Рубцов приветствует с поднятыми вверх руками двух дюжих узбеков и в живот ему нацелены ободранные до белизны две грозные «пятизарядки». А еще через секунду и его самого очень чувствительно ткнули стволом между лопаток. В такой позиции оставалось только расслабиться, к всеобщему удовольствию. Проигнорировав первые традиционные вопросы военнопленному, Аллахвердиев, не оборачиваясь, по возможности ласково сказал на узбекском: «Если ты сейчас не уберешь свой карамультук от моей спины, то мои братья Шерахмад и Карим воткнут его тебе в твою чистую жопу». Подействовало. Медленно повернувшись, Акбар испытал смешанное чувство стыда, досады и в то же время не мог подавить глупый смех. На прицеле, правда, не карамультука, а старенького «ППШ», его держал подросток с горящими глазами. Дернуло же сказать про «чисто вымытую».

– Сынок, прости мне грубость. Просто у меня сильно болит спина, понимаешь? У меня нет оружия. Ты видишь? Срочно скажи Шерахмаду или Кариму: Акбар, переводчик с майдона, просит помощи. Мой друг сейчас уберет «калашников». Смотри. Эй, Рубцов, положи автомат на землю медленно и отойди. Все в порядке, Коля, есть контакт.

Шерахмад подкатил через час во всей своей боевой мощи: потрепанный «уазик», клепанный доисторический «Лендровер» с пулеметом на крыше и «ботинок Брежнева» – открытый бронетранспортер, из которого высыпались и грамотно залегли человек десять самооборонцев (во дела!) в камуфляже. Сам «инженер», остановив знаком личную охрану, вышел на мост один, чем некстати напомнил Акбару недавнее представление под Термезом. Только вот встречи теплой не получилось. Круглое лицо Шера просто было образцом озабоченности.

– Я не могу принять вас, – выслушав рассказ Акбара, угрюмо сказал Шерахмад. – Ваши разбомбят Калай-и-Заль, если узнают, что вы здесь. Я не хочу ничьей крови. Понимаешь, мы стали жить спокойно. Это же вас бомбили в Кулухе?

– Как здоровье Карима? – пытаясь оттянуть окончательный отказ, спросил Акбар.

– Убит в Кундузе. Когда дивизия ушла, люди Ахмадшо взяли город. Без боя, понимаешь? В свой город вошли. Потом ваши вернулись, ударили. Эта сука пуштунская, Наджиб, испугался, что север отколется. Нет Кундуза и брата нет. Даже тело не нашли, – Шерахмад провел ладонями по лицу.

– Шер, нас немного. Девять человек. И прошу немного: какой ни на есть еды, места, чтобы отдохнуть, и, если есть возможность, завтра к утру подбрось нас за Маликей, поближе к плавням. И еще веревку и пару баллонов, понимаешь?

– Понимаю. Обидно умирать на чужой земле, когда своя рядом. А правду говорят, что сороковая армия может вернуться? «Ватан Гак» вчера слушал, есть такой хабар. Мол, если Пакистан будет вмешиваться.

– Да на кой черт вы нужны «пакам»? У них своих забот хватает.

– Э-э, брат, ты отстал от жизни. Люди от вас идут сюда, а потом на юг, в Кветту, Пешавар.

– Какие люди?

– Разные, – отвел глаза Шер. – Я думаю, ты лучше меня знаешь. Таджики, киргизы, татары. Твои земляки – чеченцы, лезги. Молодые… Говорят, даже один ваш генерал, тоже молодой, с ними ушел. Я знаю, что впереди тяжелые времена, особенно для нас, узбеков.

– И к чему ты готовишься?

– К войне против всех. На островах нас не возьмут.

– Ты поможешь нам? Ведь если вернемся или до островов дело дойдет, то могу и пригодиться, как тогда, а?

– Еду дам. За Халаколь подвезу. Но к границе на десять километров не подойду. Плавни и Тигровая балка сейчас – опасное место. Там свои хозяева. Все в их руках. И оружие, и «пудар», и гостей они переправляют. Дай Бог вам с ними не столкнуться. Потому и советую – переходите Пяндж засветло. Ночь – их время. И никто не мешает? Потихоньку возвращаетесь, да? Наджибу без вас конец.

– Не знаю, – приложил руку к сердцу Акбар. – Говори, куда людей выводить?

– Через час. Здесь на мосту. Подойдет грузовик, «Йокогама». Ложитесь в кузове. К водителю не подходить, не разговаривать. Где остановится – вылезайте без вопросов. Там, увидишь, старая кошара. Можно переночевать. Место спокойное. Хлебом клянись, что так сделаешь.

– Патроны дашь? Пять сорок пять. Цинк? И гранат десятка два? Видишь, теперь я у тебя прошу.

– Дам. Этого добра теперь у нас много. Плохо умирать безоружным. Прощай. Я добро помню, – Шерахмад протянул руку. – Сын Карима – теперь мой сын.

Аллахвердиев, преодолевая внезапно нахлынувшую слабость, спустился с насыпи к Рубцову.

– Ну, Коля, теперь давай назад, один, здесь у них все под контролем, пусть Горшенев под берегом, как мы шли, выводит сюда бойцов. Да чтобы по кустам не шмальнули. Шеровцы здесь оборону держат.

– Что еще сказать? На чем сошлись?

– На середине. Теперь, Коля, международный сигнал бедствия звучит так: «Спасите наших, «духи». Давай, хирург, у нас минут сорок в запасе.

– Какой я хирург, – засмеялся Рубцов. – Я, товарищ майор, бывший комсомолец батальона. И вы про меня даже, наверное, слышали. Ну, тот, что гранату замполиту полка подбросил в модуль. Вот, не посадили, в Термезе оставили, а тут такое дело.

– Там же без жертв обошлось?

– Да все бы нормально, только комиссара гребаного в комнате не было. А в соседней – зампотыл с «пэпэже» барахтался. Она и выскочила в простыне, всему модулю на потеху. Вот этого и не простили потом. Значит: спасите наших, «духи». Афганский SOS? Надо запомнить.

НА КРУГИ СВОЯ…

Велик был соблазн выкинуть из кабины этого странного водителя и рвануть на край прибрежных болот, а там как повезет. Но умен был Шерахмад. Дверка со стороны пассажира ручки не имела, а худой, как смерть, узбек за огромной баранкой в ответ на знаки Рубцова открыть кабину оскалил лошадиные зубы и поднял с сиденья «букет» из двух шашек, батарейки и электродетонатора. Больше вопросов не было.

– Акбар, а что, если этот местный Махно нас просто загоняет, куда ему выгодно. Подальше от себя, а сам потом сдаст? Кто мы ему, в конце концов?

– Допускаю, Миша. Избавиться от нас – желание законное. Шер помнит, как их гоняли за наших пленных или перебежчиков. Труп, но отдай. И приказ «семерки» о смертной казни за уничтожение советских пленных вряд ли отменили – «духи» еще те бюрократы. Но Шер чего-то боится не меньше, чем налета на кишлак. То, что он посадил этого отмороженного за руль, – понятно. Не верит, что в кошаре остановимся. Давай так – пусть думает, что идем мы по его плану. А там видно будет.

– Ну и гостинцы! У них что, Великий пост начался? – Рубцов, забравшийся в кузов, потряс потертым ковровым хурджином. – Лепешки, орехи, кишмиш. А это что? Рис? Плов делать будем? А чего же тогда баранины не дали?

– Ждут, когда из нас шашлык сделают, – усмехнулся Горшенев. – Коля, что еще там есть?

– Два баллона, веревка, кусок бревна, две лопаты нерусские, брезента кусок. Цинк вспоротый, патроны и раз, два, три и три еще – шесть «эфок». Запалы в тряпке. Чай, кажется, в пакетике. Канистра с водой. Все.

– Грузимся, Миша, – Акбар подтолкнул Горшенева к машине, – нельзя тут стоять долго. Езды минут сорок. Обзор хороший. Но пусть бойцы в оба глядят.

Вросшая в землю кошара могла бы стать идеальным пристанищем, если бы не одно обстоятельство: она стояла как шиш посреди чистого поля. Да и судя по свежим следам, сухой золе костра, люди здесь бывали частенько. Особенно насторожили Горшенева окурок «Кента» и обрывки желтой клейкой ленты, какой обычно в караванах обматывали коробки с аппаратурой и сигаретами. Похоже, Шерахмад предложил им расположиться в перевалочном пункте – приграничном караван-сарае. А как нагрянут настоящие хозяева?

– Не нравится мне здесь, – категорически заявил Горшенев Рубцову и Аллахвердиеву, провожавшим взглядами «Йокогаму», водитель которой, подрулив к кошаре, даже двигателя не глушил и баранки из рук не выпускал, только мотал лошадиной мордой, мол, выметайтесь.

– Я вот думаю, когда они нас будут крошить? Засветло пойдут? Эта халупа развалится от пары гранат. И уходить вот так сразу нельзя. Не знаю, откуда, но ведь наблюдают же.

– Тогда пошли рис варить, – Рубцов шагнул к кошаре, – костерчик разведем, окопаемся для вида. Пусть думают, что мы здесь на ночь остаемся.