Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века - Марк Леонович Уральский

А из «Нового времени» Вы бы ушли. Поганое место. Сколько грязи ядовитой излилось и льется оттуда в русскую жизнь! Какиетам противные, дрянные люди. Ничего они не любят, ничего не хотят, о мертвецы! Души этих людей — сами себе противны, и отсюда — желчный цинизм больных сифилисом, которые, не уважая себя, не надеясь на исцеление, — всех хотят заразить своим позорным ядом [ВзГр. Кн. 3. С. 420].

Примечательно, что Розанов в ответном письме, не пытается как-то обелить «Новое время», а просто уходит от прямого ответа, ссылаясь на то, что ему, мол-де, все равно, в каком издании работать. Более того, он утверждает:

Где я ни писал («Московские ведомости», «Русский вестник», «Русское обозрение», «Новое время», только условно и частью любил «Новый путь»[90]), я решительно ненавидел и презирал те журналы, в которых писал, и редактора, и всех сотрудников, буквально сытых и посмеивающихся. Из «Нового времени» я порывался выйти, особенно когда наступили «события» <имеется в виду революция 1905 г>. Там меня связывает только сам Суворин… [ВзГр. Кн. 3. С420].

Напомним, что сотрудничество Розанова в «Новом времени» продолжалось двадцать лет (sic!) — с 1897 г. до закрытия газеты, и он, вместе с Михаилом Меньшиковым, являлся ее главным идеологом. При этом, однако,

С М. О. Меньшиковым Розанова связывали неприязненные отношения: он был замешан в скандале с протоиереем Устьинским, раскрыв его псевдоним как корреспондента Розанова по проблемам семьи, брака и развода (его письма Розанов печатал за подписью: «прот. А. У-ский» — см. Розанов В. В. Брак и христианство // Русский труд. 1898. № 47–52), — событие это вызвало тяжелые последствия для священника: А. П. Устьинскому запрещено было печататься, вести переписку с Розановым (чего он не исполнил), и он был заключен на три месяца в монастырь для покаяния. З. Н. Гиппиус и П. П. Перцов считали, что Меньшиков сыграл свою зловещую и решающую роль в закрытии религиозно-философских собраний [ВзГр. Кн. 2. С. 57].

Вот, например, розановская характеристика Меньшикова в его письме П. П. Перцову, от 24.03.1903 г.:

Да, сукин сын Меньшиков: до чего хитрая статья, до чего опасная. Эти «христиане — неумолимы», можно сказать. Но серьезно, батенька: откуда же этот сорт душевный из христиан вечно лезет? Философия — огромная. Ведь как «гуляка праздный» à la Моцарт — добродушие, как «иже еси на небесех» — не жди добра [ВзГр. Кн. 2. С. 303–304].

С другой стороны, осязаемая вещественность, бытовая и бытийная предметность, «фетишизм мелочей» приводит Розанова к особому типу литературной работы [КАЗАКОВА Н. С. 82–85].

Весь символистский «круг общения» Розанова категорически отрицательно относился к «нововременцам». По свидетельству Пяста, Алексей Ремизов — друг и почитатель Розанова, называл «Новое время» 1904 г. Журнал, первоначально предназначенный для издания протоколов «Религиозно-философских Собраний», ставил своей основной задачей соединение богоискательства и символизма.

«самою смрадною ямою из существующих на земле», заявляя, что своим ровесникам он никогда не позволит сотрудничать в газете: «…один литератор из более молодых начал было помещать в литературных приложениях к „Новому времени“ рецензии под своими инициалами. Ремизов сейчас же обнаружил автора. По его настоянию, пишущий эти строки ультимативно потребовал от этого писателя прекращения его сотрудничества с газетой»1.

Философ Лев Шестов, в письме к дружившему с Розановым Алексею Ремизову от конца сентября 1905 г. писал:

Спасибо тебе, голубчик, Алексей Михайлович, что написал о статье Розанова. Без тебя так бы и не узнал. «Новое время» «порядочные» люди не читают. <…> Если увидишь В(асилия) В(асильевича) — поблагодари от моего имени: статья хорошая и интересная. <…> одну сторону он превосходно схватил. В философии должен быть характер, темперамент. Превосходно сказано. Это о В(асилии) В(асильевиче) и обо мне[91],[92] [ОБАТИНИНА. С. 371].

Если символисты считали «нововременца» Розанова «особым случаем» и по этой причине более десяти лет носились с ним как с писаной торбой, то в глазах либеральных демократов и социалистов Розанов однозначно был беспринципный реакционный писака, и «мракобес». Например, очень авторитетный и влиятельный в литературных кругах критик Серебряного века Юлий Айхенвальд писал:

г. Розанов гораздо поверхностнее, чем он думает. То порнографическое и циническое, то обывательское и пошлое, чем он наполнил свои страницы, та жалкая тина сплетни, в которой он вязнет, все это — общедоступно и банально…[93].

Видный экономист, публицист, один из основателей «Народно-социалистической партии», а впоследствии министр продовольствия во Временном правительстве Алексей Пешехонов свою статью о Василии Розанове озаглавил не много ни мало как «Бесстыжее светило, или Изобличенный двурушник» (Русские Ведомости. 1910. 20 декабря).

Розанов, конечно же, в долгу не оставался. Недолюбливая критика-еврея и относясь

с глубоким сарказмом к импрессионистической манере интерпретации литературного творчества, представленной в книгах Айхенвальда «Силуэты русских писателей», выходивших отдельными выпусками с 1906 по 1910 г. <он писал в своей книге «Мимолетное»>:

«„Силуэты“. Уже критика прошла. „Не нужно“. Пусть над „критикой“ трудятся эти ослы Скабичевские… Мы будем писать теперь „силуэты“, т. е. „так вообще“, — „портреты“ писателей, „характеристики“, — причем читатель, — наш глуповатый русский читатель, — будет все время восхищаться характеризующим, а, конечно, не тем, кого он характеризует. И через этот самый предмет, т. е. русская литература, почти исчезнет, испарится, а перед нею будет только Айхенвальд и его „силуэты“» [ОБАТИНИНА. С. 267].

Хотя все нововременцы славились меткой и болезненной для критикуемых ими литераторов «кусучестью», Розанов в данном случае явно «промахнулся» мимо цели. Его собственная беллетристика ничуть не менее «импрессионистична» и тоже лишена традиционных атрибутов: сюжета, фабулы, интриги… Более того, в ней, куда объемнее, чем в айхенвальдовских «Силуэтах», что называется — в лоб, предстает перед читателем личность В. В. Розанова, а все остальное — «мимолетное», т. е. те же самые «силуэты».

Итак, в леволиберальном лагере Розанов однозначно был персоной нон грата. Однако и в консервативно-традиционалистских кругах он тоже в идейном плане считался фигурой «опасной». Так, например, М. М. Спасовский в статье «Розанов в последние годы своей жизни» (1939) пишет:

Левые круги, меряя все и всех шаблонной меркой, не могли разглядеть Розанова и понять, что широкий горизонт умственных озарений Розанова не укладывался ни в какие партийные шоры. <…> Правда, и в крайне правом лагере были скептики, отвергающие Розанова, упрекавшие его в «заумничаньи», в «неуместном пересоле», в «странной гибкости» и даже не то чтобы в безбожии, а в каком-то «кощунственном язычестве».

Книги «Когда начальство ушло» и «Люди лунного света», выпущенные Розановым в 1905–1906 годах в Париже, очень не нравились петербургским монархистам. Они укоряли