Брисингр - Кристофер Паолини

У Эрагона по спине пополз холодок.

— И что же вы сделали? — спросил он, хотя и так уже знал ответ на свой вопрос.

Имиладрис гордо вскинула голову; лицо ее словно окаменело.

— Я была там вместе с двумя нашими разведчиками. Вместе мы исправили ошибку, совершенную этими людьми. В былые годы жители Кевнона гораздо лучше знали, что не стоит вторгаться в наши владения. Сегодня мы им напомнили, почему это так. — Она то и дело невольно потирала правую руку — видимо, та все-таки еще сильно болела. Словно погруженная в собственные мысли, она долго смотрела куда-то в сторону, потом задумчиво промолвила: — Ты уже понял, Эрагон-финиарель, что значит иметь возможность соприкасаться с жизненной силой тех растений и животных, которые тебя окружают. Представь себе, как, с какой любовью и нежностью ты относился бы к ним, если бы владел этой способностью в течение многих веков. Мы, эльфы, отдаем часть своей энергии, поддерживая жизнь Дю Вельденвардена; этот лес является истинным продолжением нашего тела, нашей души. И если ему наносят ущерб, его наносят и нам… Эльфов трудно вывести из себя и заставить воевать, но если уж это произошло, то мы ведем себя, как драконы, ибо гнев наш поистине не знает пределов. Прошло уже более ста лет с тех пор, как мы, я и большая часть моего народа, проливали кровь в бою. И этот мир забыл, на что мы способны. Наши силы, возможно, несколько ослабели после падения Всадников, но мы по-прежнему вполне способны до конца отомстить за себя; и нашим врагам будет казаться при этом, что против них восстали даже сами силы природы. Мы — Старейший Народ; наши умения и знания намного превосходят умения и знания смертных. И я бы советовала Гальбаториксу и его союзникам быть осторожнее, ибо если эльфы и покинут свой лес — а они вот-вот это сделают, — то вернутся они туда с победой или не вернутся никогда.

Эрагон вздрогнул. Даже во время своего сражения с Дурзой он не чувствовал в своем противнике столь непреклонной решимости и безжалостности. «Да, это, конечно, совсем не люди, — подумал он и сам же над собой посмеялся. — Ну, естественно, нет! И мне надо хорошенько это запомнить! Как бы сильно мы не походили друг на друга внешне — а уж я-то теперь и вовсе выгляжу почти как эльф — мы далеко не одно и то же».

— Но если вы возьмете Кевнон, — сказал он, — то как поступите с тамошними жителями? Они, может, и ненавидят Империю лютой ненавистью, но я все же сомневаюсь, что они так уж сразу захотят подчиниться и довериться вам. Хотя бы потому, что привыкли не слишком доверять эльфам.

Имиладрис только отмахнулась:

— Это совершенно не важно. Как только мы окажемся за городской стеной, то сумеем найти такой способ, чтобы никто даже не вздумал пойти против нас. Мы ведь не впервые будем сражаться с вашим народом. — Она сняла свой шлем, и ее черные, как вороново крыло, кудри рассыпались по плечам и по спине, точно в раму заключив ее тонкое лицо. — Да, между прочим, мне не доставило ни малейшей радости известие о твоем налете на Хелгринд. Насколько я знаю, все завершилось довольно успешно?

— Да, ваше величество.

— Тогда мои возражения лишены смысла. Однако же предупреждаю тебя, Эрагон Шуртугал, не подвергай себя опасности понапрасну, ввязываясь в бессмысленные авантюры. Вынуждена сказать тебе — хоть это и звучит довольно жестоко, но является вполне справедливым, — что твоя жизнь сейчас для всех нас куда важнее, чем личное счастье твоего двоюродного брата.

— Но я дал Рорану клятву, что непременно помогу ему.

— В таком случае ты проявил непростительную беспечность, ибо не учел возможных последствий.

— Неужели ты хотела бы, чтобы я бросил в беде тех, кого люблю? Если бы я это сделал, то поистине был бы достоин презрения и недоверия. Разве после такого поступка мне стали бы верить люди, которые надеются, что я смогу каким-то образом непременно свергнуть Гальбаторикса? А кроме того, пока Катрина была заложницей Гальбаторикса, Роран был весьма уязвимой мишенью для его всевозможных манипуляций. Он ведь мой брат.

Королева приподняла заостренную, как кинжал, бровь.

— Кстати, ты мог бы существенно уменьшить уязвимость Рорана, обучив его кое-каким заклинаниям, языку магии… Это во-первых. А во-вторых, я вовсе не требую, чтобы ты отрекся от своих друзей или родных. Это было бы полным безумием с моей стороны. Но ты должен очень четко сознавать, что именно сейчас стоит на кону: целостность Алагейзии и единство всех ее сил. Если мы сейчас проиграем, то тирания Гальбаторикса распространится на все народы, и тогда его правлению не будет конца. Ты сейчас — как бы наконечник копья, а его древко — это наши совместные усилия; но если наконечник сломается, то и копье отскочит от доспехов противника, а значит, все мы можем погибнуть.

Сухие лишайники заскрипели под пальцами Эрагона, с такой силой он стиснул края каменной чаши, пытаясь подавить желание немедленно возразить Имиладрис и сообщить ей, что у всякого хорошо экипированного воина помимо копья должен быть еще меч и другое оружие. Он был страшно огорчен тем, какое направление приняла их беседа, и хотел как можно скорее переменить тему. Он не устанавливал с королевой эльфов мысленной связи, и теперь она могла отчитывать его, как ребенка. Это его злило, однако он понимал, что если позволит своему нетерпению взять над ним верх, то ровным счетом ничего не добьется и никакого совета от нее не получит, а потому, стараясь держаться спокойно, он ответил:

— Прошу вас, ваше величество, верьте мне. Я всем сердцем разделяю ваши заботы и устремления, ибо они являются и моими. В свое оправдание я могу лишь сказать, что если бы я не помог Рорану, то до конца жизни презирал бы себя, особенно если бы он погиб, пытаясь самостоятельно освободить Катрину. И в таком случае я все равно уже не смог бы никому принести пользу. Не могли бы мы остаться каждый при своем мнении и переменить тему разговора? Ведь ни один из нас другого, похоже, не убедит.

— Хорошо, — кивнула Имиладрис. — Оставим пока эту тему… Но только пока. И не думай, что мы еще не вернемся к этому разговору, Эрагон-Всадник. На мой взгляд, ты слишком вольно относишься к своим, куда более важным, обязанностям, и это очень серьезный вопрос. Я непременно поговорю об этом с Оромисом; пусть он решит, что нам с тобой делать. А теперь рассказывай, зачем тебе понадобился мой совет?

Эрагон даже зубами скрипнул, но все же заставил себя говорить с властной эльфийской королевой в высшей степени почтительно и любезно. Он быстро рассказал ей о событиях минувшего дня, о причинах того, почему он спас Слоана, и о том наказании, которое для него предполагает.

Когда он умолк, Имиладрис ответила не сразу. Она отвернулась от него и принялась мерить шагами свой шатер; движения у нее были гибкие и точные, как у кошки. Затем, резко остановившись, она сказала: