Брисингр - Кристофер Паолини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обычно Эрагону не удавалось даже в «магическом кристалле» увидеть человека или место, которых он никогда прежде не видел, однако эльфийское «говорящее зеркало» обладало возможностью передать нужное изображение любому, кто в него заглянет. Но и «по ту сторону» собеседник Эрагона видел и его самого, и то, что его окружало. Таким образом могли общаться друг с другом даже совершенные незнакомцы, находясь при этом в любом уголке света, что было особенно важно, скажем, во время войны.
В поле зрения Эрагона попал высокий эльф с серебристыми волосами и в доспехах, явно поврежденных в бою. В нем Эрагон узнал лорда Даэтхедра, советника королевы Имиладрис и друга Арьи. Если Даэтхедр и был удивлен, увидев Эрагона, то никак этого не проявил; он лишь поклонился, привычным жестом коснулся двумя пальцами губ и сказал своим певучим голосом:
— Атра эстерни оно тхельдуин, Эрагон Шуртугал. Эрагон в точности повторил жест эльфа и ответил тоже на древнем языке:
— Атра дю эваринья оно варда, Даэтхедр-водхр.
— Рад узнать, что у тебя все хорошо, Губитель Шейдов, — одолжил на языке эльфов Даэтхедр. — Арья-дрётнингу несколько дней назад сообщила нам о твоей миссии, и мы весьма тревожились о тебе и Сапфире. Я надеюсь, тебе все удалось?
— Да, но у меня возникла некая непредвиденная проблема, и я, если можно, хотел бы получить мудрый совет королевы Имиладрис, ибо не знаю, как мне поступить.
Даэтхедр прикрыл веками свои кошачьи глаза, отчего они превратились в две изогнутые щелки, а на лице его появилось непроницаемое и довольно свирепое выражение.
— Я знаю, ты не попросил бы об этом без крайней нужды, Эрагон-водхр, но имей в виду: снятый с плеча лук может столь же легко и ранить самого лучника, и его врага… А теперь, если угодно, подожди: я справлюсь, согласится ли королева побеседовать с тобой.
— Конечно, я подожду. От всей души благодарю тебя за содействие, Даэтхедр-водхр.
Когда эльф отвернулся от волшебного зеркала, Эрагон невольно поморщился. Ему не нравилась чрезмерная светскость эльфов, но больше всего он ненавидел то, что никогда нельзя сразу разобраться в их витиеватых заявлениях. «Неужели нельзя ответить прямо? О чем он предупреждал меня? То ли о том, что плести заговоры вокруг королевы — дело опасное и напрасное, или же о том, что Имиладрис и есть тот самый снятый с плеча лук, готовый выстрелить? А может, он имел в виду нечто совсем иное?»
Однако же он решил, что все не так уж плохо, раз ему удалось связаться с эльфами. Они окружили свое убежище такими невероятно мощными магическими средствами защиты, что проникнуть в волшебный лес Дю Вельденварден было почти невозможно ни мысленно, ни физически. Пока эльфы находились в своих лесных городах, с ними можно было общаться только посредством посланников. Но теперь, когда они вышли в поход и покинули свои тенистые сосновые леса, их великая магия более уже не являлась столь непреодолимой защитой, вот почему и Эрагону удалось установить с ними связь с помощью волшебного зеркала.
Однако прошла минута, вторая, но Даэтхедр не появлялся. И Эрагон начинал тревожиться.
— Ну же! — шептал он и тут же оглядывался, чтобы убедиться, что никто, ни зверь, ни человек, не подкрался к нему и не подслушивает, пока он смотрит в эту каменную чашу с водой.
Наконец со звуком, напоминающим звук рвущейся материи, распахнулся полог шатра; оттуда стремительно вышла королева Имиладрис и направилась прямо к волшебному зеркалу. На ней были блестящие доспехи, напоминавшие золотистую чешую, кольчуга, поножи и изящный шлем, украшенный драгоценными каменьями, из-под которого водопадом падали на плечи ее роскошные черные кудри. Отделанный белым мехом капюшон красного плаща был отброшен, и вся она вообще напоминала Эрагону грозовую тучу, в которой сверкают молнии. В левой руке Имиладрис сжимала обнаженный меч, а правая была как будто в алой перчатке, и лишь через несколько секунд Эрагон понял, что эта рука у нее окровавлена.
Разлетающиеся брови Имиладрис чуть сдвинулись, когда она глянула на Эрагона. Этим жестом она невероятно походила на Арью, хотя ее стать и повадка были куда более царственными, чем у дочери. Имиладрис была одновременно прекрасна и ужасна, точно устрашающая богиня войны.
Эрагон коснулся двумя пальцами губ, затем совершил весьма сложное движение правой рукой, выражая королеве эльфов свою верность и почтение, затем первым, как и полагалось, произнес первую строку их длинного традиционного приветствия, ибо Имиладрис была, безусловно, значительно выше его по положению. Она ответила соответствующим образом, и Эрагон, пытаясь доставить ей удовольствие и продемонстрировать свое знание эльфийских обычаев, завершил этот обмен приветствиями третьей строкой официальной формулы:
— И да пребудет мир в сердце твоем!
Яростное выражение лица Имиладрис несколько смягчилось, слабая улыбка тронула ее губы; она как бы признавала, что разгадала его маневр и благодарна ему за соблюдение всех эльфийских обычаев.
— И в твоем сердце да пребудет мир, Губитель Шейдов. — В низком грудном голосе королевы слышались, казалось, и шелест сосновых игл, и журчание ручьев, и нежная музыка эльфийских тростниковых свирелей. Сунув меч в ножны, она вошла в шатер и остановилась у раскладного походного столика, смывая кровь с руки водой из кувшина. — Боюсь, правда, мир в наши дни трудно достижим.
— Идут тяжелые бои, ваше величество?
— Они грядут вскоре. Мой народ собирается у западных границ Дю Вельденвардена; мы готовимся убивать и умирать, находясь как можно ближе к столь любимым нами деревьям. Эльфы рассеяны по всему свету и не привыкли маршировать рядами и колоннами, как другие народы — чем они, кстати, причиняют земле огромный ущерб, — так что нам требуется время, чтобы собраться вместе, ибо еще далеко не все прибыли из наиболее отдаленных концов Алагейзии.
— Я понимаю. Только… — Эрагон пытался как-то так задать свой вопрос, чтобы не показаться грубым. — Только если сражение еще не началось, то отчего же вся твоя рука в крови?
Стряхивая с пальцев капли воды, Имиладрис показала ему свою идеальной формы золотисто-смуглую руку, и Зрагон понял, что именно ее руки служили моделью для той скульптуры — двух переплетенных рук, — что стояла в Эллесмере у входа в его дом-дерево.
— Видишь? Она уже чиста. Кровь оставляет пятна на душе, а не на теле. Я сказала тебе, что нам предстоят тяжелые бои в будущем, а не то, что мы их до сих пор еще не начали. — Она поправила рукав нижней сорочки, натянув его до запястья, а из-под украшенного самоцветами пояса извлекла латную перчатку, расшитую серебряной нитью, и спрятала в нее раненую руку. — Мы рассматривали в качестве первого объекта для атаки город Кевнон. Два дня назад наши разведчики выследили караваны людей и мулов, которые тянутся от Кевнона к лесу Дю Вельденварден. Сперва мы думали, что они просто хотят собрать на опушке срубленные деревья, как делают довольно часто. Мы это терпим, поскольку людям необходим лес, а деревья на опушке молоды и почти не подчиняются нам, да и мы сами не имеем особого желания раньше времени обнаруживать себя. Однако же те караваны на опушке не остановились, а углубились в чащу по тем звериным тропам, которые, очевидно, хорошо знакомы их проводникам. Для порубки они выискивали самые высокие и мощные деревья — деревья, столь же древние, как и сама Алагейзия, деревья, которые уже были взрослыми, когда гномы основали свой город в горе Фартхен Дур. — Голос Имиладрис задрожал от гнева. — По отдельным репликам этих людей мы поняли, зачем они проникли в наш лес и валят эти деревья. Гальбаториксу нужны были самые мощные древесные стволы для изготовления новых осадных и стенобитных орудий, многие из которых он утратил или сильно повредил во время сражения на Пылающих Равнинах. Если бы намерения этих людей были чисты и честны, мы, возможно, и простили бы им потерю одного из патриархов нашего леса. Может быть, даже двух. Но не двадцати восьми!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});