Марго - Михал Витковский

В суфлере, в собственном ухе слышу голос сценариста, что, блин, ничего не остается, кроме как той, второй, что мою Звезду всегда копировала, выйти на сцену и спеть. Текст она знает, рот синхронно открывать умеет… Боже! Мою, там наверху, должно быть, кондратий хватил, если и она в суфлере это слышала!

И тогда с личиком невинного младенца из-за кулис выходит Наша Любимая Копия, слегка ковыляя, искусственно улыбаясь в стиле концерта по заявкам. Всегда третье место или почетный приз. Всегда расселение в самом плохом отеле или вообще в студенческом общежитии. Всегда на телевидении в самое плохое эфирное время. А тут — прайм-тайм, без пяти двенадцать. С полиэтиленовым пакетом, в этом своем свитерочке, с такой бабеттой на голове, какие были модны в шестидесятые на деревенских вечеринках. Ее приветствуют громкими аплодисментами и свистом, потому что нынешняя публика знает толк и спеть может каждый, халтуру всегда учует, мало что ли баб пело в «Шансе на успех»? Копия думает, что микрофоны типа «с проводом» работают, а не только для антуража, поет вместе с фонограммой, а операторы вдруг фонограмму отключают — и слышится не усиленный техникой ее хриповатый старческий голос: «Ай кент дэнс! Ай кент дэнс! Ай кен лаф…»

— Громче! громче! — неистовствует публика. — Не слышно, ближе к микропорту!

Копия в замешательстве, думает, что микрофон не работает, говорит в него, будто поет в концертной ракушке по случаю Дня Печеной Картошки: «Раз-два, раз-два, проба микрофона, раз-два, проба микрофона» — и, повернувшись к кулисам, кричит старческим голосом:

— Опять рот затыкают!

В конце концов поняла, что тот проводок, который ей пластырем к уху прикрепили и который она на лоб отвела, как солнечные очки, работает как микрофон. Она его срывает, потому что он вплетен был в искусно начесанный парик, парик съезжает набок, а она этот самый микропорт последнего поколения подносит, словно коротковолновый передатчик, ко рту и говорит:

— Приветствую зрителей в этом счастливом для нас году, и чтобы новый, две тысячи десятый год был еще счастливее. Я — хоть и Стареющая, но Элегантно Стареющая Музыкальная Звезда…

Я окаменел. Мне было не до смеха.

А сверху странная, черная, утыканная лампочками птица в боа из птичьих перьев кидается в нее обгрызенными накладными ногтями, которые летят на нее кровавым дождем, летит на нее и снег с ощипываемого птичьего боа… Короче, ничего тяжелого типа молотка Моя Звезда, к сожалению, не захватила, чтобы убить свое непрошенное альтер эго. А самый длинный ноготь торчит, словно перо на польской шапке-конфедератке, из сильно уже перекошенного парика Копии, о чем та даже не догадывается, потому что попала в свою колею и копирует:

— Люблю! Люблю пястовский Вроцлав! Хей-хо! — Что должно означать, что публика должна за ней повторять, кричать, и ведь на самом деле кричит: «Хей-хо! Вроцлав!», и что: «Кукует кукушка, где моя подружка».

Ну, думаю, чем завтра откликнутся YouTube, Pudelek, Kozaczek, Plotek, что будет на первых полосах бульварных изданий, «где моя подружка»… А, видать, упорно стареющую Мою Звезду, на которую впустую ушло столько масок от Диора, столько лифтингов, заклинило там вверху основательно, и трепыхается она безумно. Правда, все меньше и меньше, поскольку замерзает. Но все более нервно, потому что не знает, выдержит ли этот трос или веревка, и не упадет ли она.

А поскольку зрителям было объявлено, что со мной будет петь Моя, то по всей вроцлавской Рыночной площади пошел недоуменный шепоток — что это с до сих пор Элегантно Стареющей Звездой сделалось?! Понятное дело, стареет, но почему так неэлегантно? А тем временем оригинал, прекрасный и отполированный, с новым лифтингом, с новым ботоксом, после липосакции, с новыми волосами, зубами и ногтями, с новым, специально придуманным для этого новогоднего вечера выражением лица типа «я — вечная и никто меня не спихнет», печально болтался наверху, никем не замечаемый. Вот уж и снежком ее припорошило, но, вися над Ясем и Малгосей, двумя самыми старыми каменными домами, она не имела возможности прикрыться зонтом.

Но тут, в пылу вдохновения, на волне прежних лет, Копия начинает петь популярную когда-то песню из репертуара Ежи Поломского «Зал поет сегодня с нами». Здесь-то и крылась западня, потому что в припеве («в вальсе кружатся, кружатся пары») она просто по логике текста должна была бы меня, стоявшего до сих пор, как тот робкий господин из песни, «что совсем не пьет, не курит, лишь стоит и брови хмурит», заключить в объятия и пройтись со мной в танце. Ее никто ни о чем не предупреждал, никто с ней никаких собраний не проводил.

И в этот момент вдруг как загорятся все лампочки на Стареющей (наверху, но тем не менее) Звезде! Здравствуй, Новый Год, Пиво такое-то и такое приветствует тебя! Браво! Все-таки блеснула она в этот вечер, хоть, к сожалению, в слишком буквальном значении этого слова.

Короче, Чучело тащит меня танцевать. А я не танцую, I can’t dance! Техники трансляции включают заставку: «Приносим извинения за технические помехи, желаем счастливого Нового 2010 Года», потом снег, зерно и заставка «через минуту продолжение программы», и сразу вид вроцлавской Ратуши. Я путаюсь в платье Чучела и падаю.

Тем временем, тем временем, тем временем… Моя Настоящая Звезда наверху от тепла своих лампочек размораживается, начинает двигаться, все орут, дескать, живая декорация, да-а-а-а, действительно, Вроцек, ты the best! Звезда как-то поворачивается, выворачивается и, наконец, ее спускают на помост, окруженный тепловыми пушками, ее ресницы тают, она предоставляет массу, хотя уже ощипанных и обгрызенных, доказательств элегантности своего старения, элегантности и все еще сохраняемой моложавости. Аккуратно, но решительно забирает у Чучела микропорт, берет ее за руку и говорит:

— Иногда бывает даже очень смешно, когда кто-нибудь из зала попадает на сцену, большое вам спасибо, мы народ открытый, аплодисменты для этой пани! — И сама первая лицемерно захлопала, а потом элегантно, но сильно хватает ее и сводит по ступеням в море черни под сценой. Вроде как неловким движением, но тем не менее срывает с нее начесанный парик, шепча охране, что это буйная сумасшедшая, бросает еще ей вслед ее пакет с зельцем и всяким барахлом. После чего, свободная, объявляет себя и меня, а потом еще раз себя, вполне профессионально и с той элегантностью, которую дает ей стоящий самое малое пять миллионов дом с бассейном в Ломянках, примерно пять «мерседесов», инвестированных в лицо, нос, грудь и губы, но прежде всего сценическое обаяние, с которым человек рождается. Спонсируют нас (известно кто), аплодисменты для спонсоров!

А сама, идеально вписываясь в снова пущенную фонограмму известного хита «I can’t dance», выдает из себя все, всю экспрессию. Подходит к зрителям, подает людям микрофон. И вот только теперь вся Рыночная площадь поет с нами. А потом идет второй куплет, и я пою так же прекрасно, нам хорошо, мы созданы друг для друга! Копия ругается с охраной, доказывает, что зовут ее Анна Янтар или Рена Рольска или Ханка Ордонка, о, как же хорошо, что прошлое уже прошло, а коммуна миновала! Танцуем, влетают обнаженные (все нормально: на сцене тепловые пушки) танцоры, все в позолоте, окружают нас и демонстрируют телесные выгибоны, номер старый и проверенный, бокал как будто сошел с ума, вертится и меняет цвета. Я тоже схожу с ума! И тогда — шквал аплодисментов! Звезда то и дело поздравляет своих старых знакомых, унитазы из Ожарова и плитку из Опочно, девочек с БОКа, Смертэкс:

— Это только благодаря вам наши ванные, наши окна и двери такие польские, такие герметичные и такие пластиковые!

После чего неохотно выбегает за кулисы.

Выходит диджей Роби Лещинский (видимо, конферансье привели в чувство) и говорит:

— А теперь этот человек, наш любимый Вальди Бакарди, который только что неопровержимо доказал нам, что «Танцев со звездами» он скорее всего не выиграет — (смех!) — споет и — внимание! — станцует специально для вас, для Вроцка, чтобы потом ему осталось только покончить с собой, как это он уже раз сделал в реалити-шоу… Вальди, без десяти двенадцать!

Не по сценарию, я только сейчас снимаю золотые бинты, показываю, что там кровью написано, все эти плитки и что я люблю, камеры на телеби-ме делают наезд.

— Перед вами снова божественный, божественный, божественный Вальди Бакарди!

И теперь пошла музыка, под которую я пою «Самоубийцу», и начинается все это дурацкое представление с краской, кровью, сложный сценарий. Обстановка нервозная, едва помню текст. Помню только, что слова «Топот, бег в будущее» я должен петь как можно дальше от зрителей, чтобы было место хорошенько разбежаться и бежать, бежать, бежать.

Слишком много времени ушло у меня на рукопожатия, и вдруг чувствую на лице что-то мокрое, это кто-то из враждебно настроенных ко мне чем-то белым облил меня, а может, бросил баллончик с краской. Проще говоря, стою я весь облитый белой масляной краской. Тут Звезда хвать меня за рукав и оттаскивает от спровоцированного прыжка в пропасть черни, только вот сценаристы не успели ей сказать, что в рукаве у меня спрятан аппарат, который стреляет красной краской. Сжала она меня изо всех сил, а эта фигня как брызнет ей в лицо, да как окрасит всего меня в национальные цвета, сделав красно-белым! Охранники бросились на нас, повалили, потому что как раз в этот момент раздался выстрел шампанского, а они подумали, что покушение.