Студенты. Книга 2 - Анатолий Аргунов

— Да-да, Савва Николаевич, Светлана. Моя жена, мы тридцать лет как женаты. Весь Север со мной прошла, можно сказать, заслуженный полярник. Вот такая она, жизнь.

Савву Николаевича охватило чувство какой-то неопределенности: не то тревоги, не то радости.

— Расскажите о ней — попросил он, забыв, зачем пришел на прием к этому высокопоставленному чиновнику.

— Только, если коротко. Закончила институт вместе с вами. Я в тот год заканчивал военно-морское училище. Мы встретились случайно на Невском. Познакомились, полюбили друг друга, я сделал предложение, и мы расписались в ЗАГСе. Вместе уехали на Север служить Родине. Собственно, вот и все.

Савва Николаевич живо представил себе Светочку с ее пухлыми губами, очаровательной и доброй улыбкой, с удивленным взглядом через стекло очков.

— Боже, Светочка и Крайний Север со льдами, штормами, полярной ночью. Невероятно!

— Савва Николаевич, я понимаю вас, но сейчас не до подобного разговора о прошлом. Давайте условимся, а это, собственно, просьба и Светланы, встретимся у нас дома и обо всем поговорим. Принимается?

— Конечно, конечно.

Савва Николаевич все никак не мог отойти от мысли, что это не сон, а реальность. Находящийся перед ним мужчина — супруг любимой его защитницы Светочки.

— Тогда давайте перейдем к делу. — Вице-мэр пригласил Савву Николаевича за стол. Сел напротив и стал внимательно слушать доводы директора института в пользу сохранения уникального научного центра.

Савва Николаевич проговорил минут десять-пятнадцать, и все это время вице-мэр ни разу его не прервал, ничего не уточнил. Когда Савва Николаевич закончил, вице-мэр помолчал, потом встал со стула и прошелся по кабинету, явно что-то обдумывая. Потом подошел снова к столу, сел напротив директора и, смотря в глаза собеседнику, наконец, ответил:

— Я ваш сторонник! К сожалению, решение принимать буду не я, для этого создана целая комиссия, ее возглавляет Валентина Ивановна Мельниченко. Знаете такую? — спросил он Савву Николаевича явно с какой-то иронией в голосе.

Савва Николаевич кивнул:

— Она, кажется, представитель президента в городе.

— Именно так, Савва Николаевич. Представитель президента, и лишь от ее мнения, боюсь, будет зависеть исход дела.

— А что, другие члены комиссии и вы не можете ее, как бы это сказать, переубедить, — спросил напрямую Савва Николаевич.

Вице-мэр опять встал со стула, походил вдоль кабинета и, вернувшись на место, ответил просто и ясно, как все военные:

— Не можем, приказы не обсуждаются. Единственное, что я в состоянии для вас сделать, это организовать вашу встречу с Мельниченко. Попытайтесь вы сами убедить ее в необходимости сохранения института. Договорились?

— Да.

— Тогда я вам позвоню и скажу, где и когда состоится встреча.

Савва Николаевич понял, что обсуждение закончилось, и встал.

— Спасибо за честный разговор, Антон Пантелеевич. Я рад был познакомиться с вами. Светлане Николаевне передавайте привет, если захочет, я готов с ней встретиться.

— Не о том разговор, Савва Николаевич. Мы же условились, что встреча у нас дома.

— Хорошо.

Савва Николаевич попрощался за руку с хозяином кабинета и вышел.

Не зря говорят: кто хочет чего-то добиться, добивается, а кто не хочет, ищет причины своих неудач. Савва Николаевич относил себя к первым. И он практически решил вопрос о сохранении института, обойдя почти всех членов комиссии, заручившись их поддержкой.

Непростая это была задача. Время было сложным. Никто не знал, чем все закончится. Страна бурлила, митинги на улицах не прекращались, заводы и фабрики позакрывались, магазины заполнились дешевыми товарами с Запада и из Турции. Трудовой народ, оставшись не у дел, кинулся в коммерцию или политику. Толпы людей собирались на стихийно возникших рынках, где гремела незатейливая музыка о Ксюше в юбочке из плюша, а Таня Буланова слезливо и с надрывом пела о несчастной любви. Толстый до безобразия и слюнявый политик, внук легендарного писателя, на всю страну призывал ударить по красной морде коммунизма и со всех ног бежать строить капитализм, догонять и догонять ушедший далеко вперед Запад.

Народ, дезориентированный всем происходящим и, главное, не знающий, что делать вдруг с откуда-то свалившейся на его головы полной свободой, просто запил. Запад всячески помогал спаиванию русского мужика. Спирт «Рояль», предназначенный для технических нужд, стал поступать в Россию, бутылка стоила на уровне буханки хлеба. И народ ушел в запой.

Кто-то пытался еще бороться, требуя хоть какого-то контроля со стороны государства. И такого борца под любым предлогом убирали с работы. В основном, как всегда, протестовала честная интеллигенция, «красные» директора или ученые, не поставленные на колени обстоятельствами.

Особенно трудно было государственным больницам, институтам и другим организациям, единственным источником существования которых был бюджет. Но денег в государстве не было, и больные лежали в больницах без лекарств, на обед выдавали горячую похлебку из воды с добавлением какой-нибудь приправы без мяса. Институты превратились в места публичного выяснения личных отношений. Самые совестливые сотрудники и ученые уходили с работы или уезжали за рубеж. Что делать, никто не знал.

Год Лошади, на который возлагал большие надежды Савва Николаевич, оказался годом хромой лошади — в том смысле, что работать, пожалуйста, работай, хоть за троих, но за работу тебе платить нечем.

Родилась «мода» сдавать площади научных учреждений в аренду новым «русским деловым» людям. И пошло-поехало. Государство даже обрадовалось: одной головной болью меньше, новый хозяйственный механизм спасет госучреждения; что не запрещено законом, то разрешено. И вот уникальные научные школы, которым не было равных в мире, закрываются, а их здания сдаются в длительную аренду. Настоящие «красные» директора поняли, что хоть как-то нужно спасать и науку, и научные коллективы. Эти руководители пошли на сделку с совестью и своими убеждениями. Жизнь требовала гибкости и неординарных поступков от вчерашних несгибаемых ленинцев, марксистов и вообще коммунистов и социалистов. Они пошли на такой вариант работы ради общей идеи — спасать Отечество.

Среди этих руководителей оказался и Савва Николаевич. Но хромая лошадь, она и есть хромая: сколько ни пытайся на ней что-то сделать, а все без толку, прикорм дороже стоит.

Вот пример его рабочего дня той поры. Утро, восемь тридцать, в приемной толпятся люди. Первой влетает в кабинет начмед клиники Лариса Валерьевна:

— Савва Николаевич, утром на завтрак сварили на воде остатки перловой каши из германской гуманитарной помощи. Диетсестра подала заявление об уходе, не может на все это безобразие смотреть. Повара тоже уйдут, готовить не из чего. Что делать? Звоните хоть в Смольный, хоть в Москву, но что-то нужно предпринимать…

Савва Николаевич сел в кресло.

— Лариса Валерьевна, успокойтесь сперва. Дали телефонограмму уже вовсюда: и в Смольный, и в Минздрав; сейчас подготовим и подадим телеграмму в правительство. Только если бы от этого что-то менялось! Я готов хоть Господу Богу послание направить. Да, кстати, церковь действительно решила нам помочь. Вчера я разговаривал с Алексием. Он просил срочно письмо подготовить, обещал содействие продуктами и бельем. Звонили из мясокомбината, отгрузили нам целую машину субпродуктов и костей… Так что обед будет из чего готовить. А диетсестру пригласите ко мне, попытаюсь уговорить ее не уходить. И вообще, Лариса Валерьевна, побольше оптимизма, сотрудники не должны видеть вашу растерянность. Я просил всех сотрудников, у кого есть лишние запасы на дачах — картошка, морковь, варенья, соленья, все тащить в институт. Зам. по хозяйству сказал, принесет столько, что девать некуда. Просят машину, у некоторых на даче так много запасов, что на руках не унести. Выживем, Лариса Валерьевна, обязаны выжить! В блокаду три мои тетки выжили, а чтобы сейчас, в мирное время с голоду помереть, да никогда! Весной распашем в парке землю, огороды заведем.

— Савва Николаевич, вы это серьезно? — Еще не придя в себя, спросила Лариса Валерьевна.

— Вполне! Идите и скажите больным, что обед будет в срок и очень вкусный.

Да, странное было время — вроде бы и не война, и не революция, как когда-то, а разруха еще хуже. Главная разруха в умах: народ не знает, что его ждет, а неизвестность порождает безволие. А то, в свою очередь — необходимость ухода от реальности. Отсюда и наркота поперла, как на дрожжах… Плохо, это все плохо. Но так было и, к сожалению, пока продолжается.

Как и обещал вице-мэр, разговор с Мельниченко состоялся. Она сама пришла к Савве Николаевичу в институт рано утром и по старой комсомольской привычке взяла быка за рога. Появилась Валентина Ивановна в его кабинете без стука, без свиты. Она решительной походкой направилась к столу, где сидел Савва Николаевич.