Я – Распутин - Алексей Викторович Вязовский

– Об том будет отдельное видение… – поднял нравоучительно я палец. – Бог не оставит своих верных, узнаем скоро, как отмолить кровь да злодеяния.

Я многозначительно замолчал, царица побледнела. Фрейлины испуганно на меня посмотрели, зашептались.

– Мне надо помолиться за вас, матушка, за деток ваших. – Я поднялся, отложил Библию. Даже не спрашивая разрешения, покинул покои царицы.

Вслед за мной точно так же, не спросившись, вышла Анечка Танеева – любимая фрейлина Александры Федоровны. Пухленькая, но пока еще стройная, миловидная девушка лет двадцати с лишним. Через год или полтора она обвенчается с морским офицером Александром Вырубовым, брак их долго не просуществует – почти до самой смерти Аликс Аня будет вместе с царицей. В железнодорожной катастрофе она получит тяжелые увечья, после Февральской революции ее неоднократно будут арестовывать, допрашивать, держать в тюрьме подолгу. Но самое необычное с ней случится, когда ее поведут на расстрел – она сумеет сбежать от конвоя и затеряться в толпе.

Несчастная, тяжелая судьба.

Обо всем этом я размышлял, разглядывая эту хорошенькую, живую девушку, которая стояла, мяла платок и не знала, как начать разговор.

– Анна Александровна, – первым нарушил молчание я, – у вас до меня какое-то дело?

– Да, Григорий Ефимович. – Танеева наконец решилась, подняла глаза. – Поговорите с Аликс! Она хочет найти мне жениха и повенчать.

– И что же в том плохого?

– Я не хочу замуж!

– Фу-ты ну-ты, – я решил показать свой непростой характер. – И когда же на Руси девок спрашивали о таком?

– Я не девка! Это во-первых. А во-вторых, сейчас просвещенные времена! В Финляндии женщинам даже разрешили голосовать на выборах и самим определять свою судьбу.

– Ну ты сравнила с чухной! – не согласился я. – Они там малохольные все, делать им нечего…

Впрочем…

Я задумался. Выходить ей замуж за Вырубова и вправду не стоило. Александр был одним из тех, кто принимал участие в прорыве блокады Порт-Артура. Броненосец «Петропавловск» наскочил на мину, затонул. Из 750 человек экипажа спаслось всего 83 матроса и офицера. Вырубов в том числе. Плавание в водах Желтого моря наложило неизгладимый отпечаток на его психику.

– Ежели я сам тебе найду жениха, – поинтересовался я, – достойного, доброго молодца… Пойдешь ли за него?

– А точно хорошего? – засомневалась девушка.

– Христос плохого не попустит.

Я взял Танееву за руку, заглянул в глаза.

– Веришь ли мне?

– Да, отче! – девушка зарделась, задышала. – Тебе верю!

Я оделся, вышел прогуляться в парк. Двинулся было к Екатерининскому дворцу, так из-за сугроба выдвинулся чин дворцовой полиции. Не положено-с.

И тут я из своего отстраненного состояния увидел, что таких по всему парку натыкано. Немудрено, года не прошло, как в белокаменной бои были, а теперь и по всей империи пальба, что ни день, то полковника или судейского валят. Так что пусть стерегут, я мешать не буду, не то настроение, чтобы буром переть.

Шел, думал обо всем сразу – нужно скорее заканчивать с регистрацией «Небесной России» и встречаться с иоаннитами. Община у них большая, разветвленная. Станут отличным подспорьем.

Партии же требуется какое-то громкое дело. Может, попросить царя, а точнее царицу отпустить кого-то из умеренных революционеров из тюрьмы? На поруки. Это стало бы символом примирения в стране. Если это сработает, то можно будет поставить на поток эту своеобразную «амнистию».

Кто там из самых известных сейчас томится? Горький? Он и двух недель не просидел в Петропавловке. Троцкий? Тоже выпущен, отправлен в ссылку, откуда уже успел сбежать за границу. Да и кто такой сейчас Троцкий.

Я потихоньку выбрался из парка и пошел, ориентируясь на светлую колокольню Сергиевской церкви. Пока шел, стемнело, по зимнему времени да питерскому расположению, но газовые фонари кое-где горят, и, главное, кругом белым-бело и светит отраженным светом. Лепота, снежинки легкие медленно-медленно падают. Поймал парочку на язык, подумал – много ли для счастья надо? Может, сосульку с фонаря сбить?

А дальше уже огороды и поля, переход села Царского в обыкновенное. Морозец пробирать начал, и только я подумал, что надо бы шубу поплотнее запахнуть, как сзади послышался топот.

Обернулся – бегут трое. Ну, бегут и бегут, кругом казармы, мало ли куда солдатиков послали. А у меня застежку заколодило, пришлось шубу распахнуть, чтобы перестегнуться.

И как оказалось, очень вовремя, поднял я глаза, а бежавший в трех шагах впереди уже – замахивается. Ну, я и пригнулся, он со всем своим замахом и беспощадной силой инерции через меня в сугроб улетел.

А как разогнулся, остальные наскочили. Я в сторону, крутнулся, распахнутая шуба по воздуху, как у Нео, только замедленной съемки и не хватает, думать некогда. Ударил наугад, попал, получил по башке.

Да шапка толстая, а голова у Гришки крепкая.

Врезал я опять, уже точнее, второй загнулся, но тут из сугроба вылез первый, снова двое на одного.

И молча так с двух сторон кинулись, а у меня маневра нет, на краю дороги стою, дальше снега навалено, там не попрыгаешь и «слоу моушен» не поделаешь.

Заорал я тут нечеловеческим голосом, пальцы скрючил и сам на них ринулся, на испуг. Третий шарахнулся, поскользнулся да грохнулся на спину, ну я со всей силы первого молотить начал, а он меня.

Хорошо что я шубу распахнул, хоть как-то двигаться можно. И даже очень – достал я его в грудину, он хекнул и сел на задницу.

А тут третий встал, а второй отдышался, и поперли оба, опять я в меньшинстве. Схватил не глядя ближнего за ворот и крутанул навстречу дальнему, по скользкой дорожке.

А здоров Гришка, медведь сибирский, да только вот первый уже поднимается, теперь так и пойдет – одного валишь, другой встает. Так что валить надо в другом смысле, я и кинулся в просвет и припустил что есть мочи в сторону фонарей на Волконской улице.

А оттуда мне навстречу бородатый дворник со свистком. Как чайник, только дворник. И солдатики – вжух! – и нет их.

– Ваше степенство, что случилось? Кто напал?

А я встал, упер руки в колени, грудь как меха туда-сюда, слова сказать не могу. Ну он опять в свисток, аж в ушах зазвенело, а я пока отдышался и выпрямился.

Смотрю – а у меня в руке погон. Это, похоже, когда я последнего закрутил, вцепился в плечо, сорвал да так и не выпустил.

– Ваше степенство, вы в порядке?

– Да, все хорошо, – выдохнул я.

– Так что за ироды?

– Не знаю, налетели, напали…

Со стороны Волконской затопали сапоги, на свист прибежал городовой, дворник ему доложил.

– К околоточному надо, прошу за мной.

Околоточный оказался более сведущ в придворных делах и сразу меня опознал, отчего в участке поднялась ненужная суматоха. Телефонировали во дворец, оттуда обещали прислать санки, а пока меня расспросили, записали и даже напоили чаем.

Очень заинтересовал полицейского погон. Алый, с вензелем Николая.

– Лейб-гусары, значит, озоруют…

– Почему