Качество жизни - Алексей Слаповский

— И сегодня будет, — спокойно сказала Аня. — Не беспокойтесь, это мой приятель, он будет знать, что у вас никакого обморока нет.

— Именно: нет! И не будет!

— Саша, — мягко сказала Ирина. И улыбнулась.

«И ее улыбка, как всегда, обезоружила его, и он, как всегда, был готов на все, лишь бы улыбка эта вечно сияла над ним!»

Я согласился, твердо зная, что не буду падать ни в какой обморок.

— Класс! — сказала Аня и раскрыла блокнот. — Теперь по распорядку. С десяти до двенадцати, Александр Николаевич, сидите у стенда, раздаете автографы, отвечаете на вопросы журналистов, которых я отфильтрую. Потом в одном из конференц-залов соберется народ. Часа примерно на полтора.

— Полтора часа говорить! О чем?

— Будет о чем, не беспокойтесь!

— Одно чтение сколько займет, — согласилась с ней Ирина.

— Какое чтение? — очень удивилась Аня. — Кто будет слушать, вы что? Народ припрется на вас посмотреть, вопросы задать, ответы послушать. Книгу сами прочитают, грамотные!

39

У входа толпилась очередь. И все, как один, повернулись к нам, когда мы подъехали. Ко мне в первую очередь, не оставляя вниманием и Ирину, конечно. По ней-то меня и опознали, предполагал я, но, приблизившись ко входу, увидел огромный плакат с моей фотографией. На ней я был, само собой, в бейсболке.

У стенда издательства Азархова тоже собрался народ. Что ж, издательство достаточно популярное. Да и у стендов других крупных издательств людей не меньше.

Но каково было мое изумление, когда я понял, что ждут именно меня! Не меньше тридцати-сорока человек, и у каждого в руках моя книжка. Преобладали, как я заметил, женщины среднего возраста, но и молодежи было немало, как и вообще на ярмарке; это утешало и вселяло надежды.

Работники издательства встретили меня с уважением, если не с почтением. Жали руку, говорили какие-то слова.

Сев за стол, я принялся надписывать книги. Первой подошла раскрасневшаяся женщина с сияющим и смущенным лицом.

— Знаете, просто бальзам! Просто бальзам! — пропела она мне, прижимая книгу к груди.

— Женщина, вы тут не одна! — сказала Аня голосом сварливой продавщицы, отбирая у нее книгу и кладя передо мной. Чтобы сгладить ее наскок, я осведомился у читательницы, как ее зовут.

— Ольга Поликарповна! — торопливо ответила она, виновато глянув на Аню. И тут же поправилась: — Можно — Оля!

Аня хмыкнула, а я написал: «Милой Оле, моей преданной читательнице, с благодарностью!» — и расписался, как привык, привык же я расписываться не закорючкой, а примерно так: А. Анисимов. Женщина приняла книгу, как драгоценность, прочла надпись, расцвела и вдруг:

— А почему «Анисимов»?

— Извините, ошибся.

Я взял у нее книгу и исправил.

Странная тень какого-то странного сомнения промелькнула в глазах женщины, но ее уже отпихивал шустрый старичок — точно так же, как бывало в советской очереди за дефицитом: «Получили — отходите!»

Старичок подсунул книгу. Я увидел, что это не моя.

— Простите…

— Напутал! — воскликнул старичок, схватил книжку и сунул в объемистый, видавший виды портфель, порылся в нем и извлек наконец мою книгу. Наверное, у него дома целая коллекция книг с автографами.

Но большинство были все-таки мои читатели, мои поклонники. А некоторые подавали на подпись две и даже три книги, подсказывая:

— Тут напишите: Виталику. Он будет счастлив! А эту: уважаемому Константину Сергеевичу. Ему будет очень приятно!

Я трудился в поте лица. Имена спрашивать перестал. Дату писать перестал. Подмахивал только подпись, да и то не полностью, на ходу выдумав: А.А. - и загогулина после второго А.

Подходили журналисты, кому-то Аня позволяла на ходу задать один-два вопроса — если, например, в микрофон для радио или в камеру для телевидения. Остальным предлагала прийти на презентацию и пресс-конференцию в такой-то зал. Туда же посылала слишком докучающих поклонников, которым мало было подписать книгу, еще и потолковать хотелось. Пришлось потрудиться и Ирине, возле которой, естественно, камер и микрофонов было не меньше.

— Всё, всё! — весело закричала Аня. — Прошу всех на пресс-конференцию!

Зал, где проводилась конференция, был набит битком. Само собой, я не увидел, да и не ожидал увидеть критиков, считающих себя законодателями литературных вкусов — на том основании, что интересуются лишь мертворожденной литературой, не имеющей читателей.

Далее адаптировано: тут были рассуждения о серьезных авторах, которых читают единицы, и несерьезных авторах, которых читают, якобы, все. Девиз первых «Мы работаем на вечность» неактуален потому, что нет не только вечности, нет — для них — и завтрашнего дня, т. к. серьезную литературу завтра не будет читать уже никто. Девиз вторых «Мы хотим развлекать» устарел, т. к. появились лучшие способы развлечения, особенно интерактивные. Получается, что книга существует только сегодня и для небольшого круга любителей? Да, так и получается.

Но нужны и те, и другие. Правда, нужны по-разному. Первые развивают и сохраняют язык, насколько это возможно. Вторые, замещая пустоту умов пустотой же, но занимательной, выполняют по сути нечувствительно-полицейскую функцию, помогая государству держать граждан в блаженном покое; тем самым следует признать, что массовое искусство — государственно необходимое зло.

Примерно таким было выступление З. Асимова. И тут же последовал выкрик из публики:

— А где же вы, интересно? Среди первых или вторых?

Я ответил:

— Где-то посередке. Считайте, что я первый, ставший вторым, или второй, ставший первым. Хотя я предпочитаю числить себя штучным товаром!

Я сознавал, что ответ мой вызывающ и почти нагл. Но такой тон казался мне единственным способом удержать себя в иронической позиции по отношению к происходящему. Я был доволен своей книгой, мне казалось, что удалось сделать что-то действительно штучное, но роль автора, который принимается доказывать свою значимость, смешна. Я хотел ее избежать.

Ирина, сидя в дальнем углу, улыбалась и одобрительно кивала мне, очень этим поддерживая. Аня была рядом со мной и зорко обводила глазами публику. Сбоку от нее молчаливо торчал молодой человек, играющий роль доктора. Без халата, конечно, но с небольшим пузатым саквояжем, похожим на известную по детским рисункам сумку Айболита. Его присутствие и смешило, и раздражало как и жадные взгляды тех, кто, наверное, читал газету, которую утром цитировала Аня, и приглядывался ко мне, нетерпеливо предвкушая скандал и желая его собственноручно увидеть, как написал я однажды, посмеиваясь, в одном из романов Шебуева или Темновой, ожидая недоумения или возмущения редакторов, но не дождался, книга так с этой фразой и вышла.

Я продолжал отвечать. Самые хорошие, то есть житейские, вопросы поступили от простых читателей: просьбы рассказать о себе, где родился, какое образование, что люблю, что не люблю. Я отвечал с удовольствием, а они с удовольствием слушали. Журналисты и представители критического цеха (которые все-таки были, но не из самых авторитетных) — кто задавал вопросы серьезно, уважительно, пристойно, кто откровенно язвил — видимо, имея репутацию острослова. Когда очередной спрашивающий тянул руку, Аня наклонялась ко мне и коротко шептала: «Этот наш». Или: «Этот не наш». В паузе я тихо спросил ее, что она имеет в виду: дружественность этих журналистов ко мне, к самой книге, к издательству — или, может, к каналу, дух которого незримо парил над нами? Аня ответила: «Ко всему! Что тут непонятного? Наш — значит, наш. Не наш — значит, не наш!».

Поскольку Ирина была тут же, нашлись люди, пожелавшие залезть в личную жизнь. Я пресекал такие вопросы корректно, но строго. А Ирина один раз подала реплику: «Об этом можно и меня спросить». И тут же все повернулись к ней и готовы были, в самом деле, засыпать градом вопросов, но Ирина, улыбнувшись очаровательно, но враждебно (она и так умеет), добавила: «Не сейчас!».

Кто-то поинтересовался (довольно ехидно), какое я имею отношение к работнику издательства «Просвет» Анисимову, а также к коммерческим и дешевым (во всех смыслах, уточнил спрашивающий) писателям Шебуеву, Панаевскому, Темновой и Ликиной. Я ответил, что Анисимов мой близкий родственник, очень близкий, а Шебуев, Панаевский, Темнова и Ликина, не буду отрицать, это я сам. Просто ради хлеба насущного пришлось некоторое время работать на рынок, а одновременно шла другая работа. Тоже, не отрицаю, на рынок, но, если можно так выразиться, на другой лоток или прилавок.

Длинный мужчина, обвешанный фотокамерами, стоящий в двери, зычно крикнул:

— Расскажите о том, как Беклеяева победили! Может, мужскими достоинствами? Поделитесь секретом!

Я сделал паузу, посмотрел на него в упор и сказал:

— А как бы вы отнеслись к тому, если бы я спросил, каким образом вы побеждаете женщин? Если побеждаете, конечно.